diff --git "a/subject_genre/val.json" "b/subject_genre/val.json"
new file mode 100644--- /dev/null
+++ "b/subject_genre/val.json"
@@ -0,0 +1,92 @@
+[
+    {
+        "title": "Sochineniia Pomialovskogo. (Povesti, rasskazy i ocherki N. G. Pomialovskogo. SPb. 1865)",
+        "article": "І\r\nСОЧИНЕНІЯ ПОЯЛОВСКАГО ,\r\n(Повѣсти, разсказы и очерки . Н. Г. Помиловскаго. Спб . 1865.)\r\nвсе это .\r\nC\r\nХ\r\nИздатели собрали все , что было написано Помимовскимъ , и почти\r\nисключая только нѣсколько мелкихъ разсказовъ—знакомо\r\nчитателямъ « Современника », гдѣ появились въ первый разъ иаамѣ\r\nщанское счастье » , и « Молотовъ » , и очерки « Бурсы ». Читателямъ на\r\nшего журнала знакома и біографія Помяновскаго , составленная г. Бла\r\nговѣщенскимъ и также нашедшая мѣсто въ вышедшемъ теперь пер\r\nвомъ выпускѣ сочиненій Помиловскаго .\r\nПомимовскій безъ сомнѣнія весьма характерное явленіе въ нашей\r\nновой литературѣ, и эта характерность его заключается не въ 10мъ\r\n- только обыкновенномъ свойствѣ таланта , что онъ выдѣляется сво\r\nими особенными чертами отъ ряда другихъ писателей одного общаго\r\nнаправленія , но и въ томъ , что онъ съ особенной жизненностью вы\r\nражаетъ цѣлую сторону новыхъ общественныхъ стремленій . Всѣмъ\r\nсвоимъ литературнымъ содержаніемъ, Помиловскій на столько отли\r\nчается отъ прежней беллетристической школы , такъ рѣшительно ста\r\nновится на новую дорогу , что оригинальныхъ качествъ его дѣятель\r\n- вности не станетъ вѣроятно отвергать въ немъ даже критика , враж\r\nдебная ему , которая конечно не заставить себя ждать . Читатель По\r\nмяловскаго испытываетъ невольно впечатаѣніе чего- то новаго , впе\r\nчатлѣніе литературнаго приема , къ которому читатель мало привыкъ,\r\nвъ которомъ кромѣ новаго было также и что -то особеннымъ обра\r\n8омъ выразительное и виѣстѣ задѣвающее .\r\nЭти особенныя черты таланта Помиловскаго выразились и въ ха62 СовРЕменникъ .\r\nрактерѣ и объемѣ его содержанія, и въ особенностяхъ такъ называе\r\nмаго творчества .\r\nЧто бы ни говорила отвлеченная эстетика , которая снова , кажется ,\r\nначинаетъ поселяться въ нашей литературѣ и для которой произве\r\nденіе искусства представляется чѣмъ-то существующимъ внѣ про\r\nстранства и времени , дѣятельность писателя самымъ тѣснымъ обра\r\nзомъ связывается съ его средой, съ тѣми общественными условіями ,\r\nвъ которыя поставлено личное развитие. Въ дѣятельности писателя\r\nчасто самымъ рѣзкимъ образомъ отражается эта его біографическая\r\nи общественная сторона. Если даже въ писателяхъ геніальныхъ,\r\nсмыслъ ихъ идеаловъ существенно опредѣляется окружающимъ ихъ\r\nсодержаніемъ, то для писателей не геніальныхъ, т . е. для большин\r\nства писателей , тѣмъ болѣе важную роль играютъ обстоятельства\r\nличной и общественной жизни , въ которыхъ развивается образъ мыс\r\nлей и поэтическое направленіе. Изученіе ихъ художественной дѣятель\r\nности неизбѣжно встрѣчается съ этими опредѣляющими условіями ;\r\nзначеніе общественной среды , воспитывающей писателя и отражаю\r\nщейся въ его произведеніяхъ, особенно любопытно тамъ , гдѣ въ\r\nэтихъ произведеніяхъ непосредственно замѣшивается и обществен\r\nный вопросъ. Въ этомъ смыслѣ Помяловскій такъ далекъ отъ преж\r\nней беллетристической школы послѣднихъ сороковыхъ и пятидеся\r\nтыхъ годовъ, какъ далеко одно поколѣніе отъ другаго , новое от\r\nстараго .\r\nТеперь, когда время этой прежней школы можно считать оконча\r\nтельно прошедшимъ и когда она досказываетъ свои послѣднія слова , мы\r\nможемъ вводить ее въ это сравненіе какъ законченное и опредѣленное\r\nлитературное направленіе. Извѣстно , что эта школа стремилась быть\r\nвыраженіемъ общественной идеи . Въ свое время она занимала въ ай\r\nтературѣ свое высокое мѣсто ; передовая и болѣе развитая часть обще\r\nства узнавала въ ея поэтическихъ идеалахъ свои собственныя стрем\r\nленія , Школа имѣетъ несомнѣнно свою историческую заслугу . Но,\r\nсравнительно , ея поэтические идеалы шли не далеко , и въ обществен\r\nномъ смыслѣ, они высказывались скорѣе отрицательными формами:\r\n« лишніе люди » этого періода слишкомъ еще похожи на Печориныхъ,\r\nони понимали только , что ихъ обстановка неудовлетворительна и что\r\nдѣятельность въ ней для нихъ невозможна , и , если не отказывались\r\nотъ идеи въ пользу мирнаго Филиcтeрcкаго существованія, то отка\r\nзывались отъ дѣятельности, предаваясь отвлеченной « рефлексія ». Из\r\nвѣстно , что эта рефлексія обыкновенно и « заѣдама » ихъ , т . е . дѣлада\r\nокончательно непроизводительными . Само общество и было дѣйстви\r\nтельно таково ; только немногіе люди , и это были люди исключитель\r\nные , не поддавались убивающему дѣйствію этой ремексія в сохраРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА , 63\r\nнили дѣятельную силу и убѣжденіе, которыя могли потомъ дать имъ\r\nвозможность сойтись съ убѣжденіями нового наступавшаго поколѣнія.\r\nБольшинство , какъ мы сказали , было не таково : даже лучшіе люди\r\nизъ него или останавливались , или шли назадъ , измѣняя даже тому ,\r\nчто нѣкогда было ихъ свѣтлымъ ожиданіемъ, или продолжали жить\r\nтолько отвлеченной идеей , для которой даже рѣдко искали практиче\r\nскаго приложенія . Въ любопытномъ эпизодѣ, приставленномъ къ по\r\nвѣсти « Рудинъ въ ея второмъ изданіи, герой отправляется умирать\r\nна парижскихъ баррикадахъ. Его нельзя слишкомъ винить за это\r\nлюди его свойства и развитія вообще не находили другиго исхода .\r\nРазвитие людей , подобныхъ Рудину, mло отвлеченнымъ образомъ;\r\nнаука , которая воспитывала ихъ , была наука преимущественно транс\r\nцендентальная , - она приводила иногда къ весьма почтеннымъ ре\r\nзультатамъ, но вообще ея Формулы были туманны , какъ трансцен\r\nдентальная Философія , и въ нихъ плохо укладывалась живая непо\r\nсредственная дѣятельность . Это отвлеченное развитіе могло быть по\r\nлезной школой для общества , которому нужно еще было привыкать\r\nкъ мысли , но оно не имѣло практическихъ свойствъ, способныхъ\r\nраспространить его на цѣлую общественную массу. Когда школа стре\r\nмилась создать свой дѣятельный идеалъ, она не нашла его въ русской\r\nжизни , т. е . не могла придумать ему въ русской жизни никакого\r\nдѣла . Такой идеалъ показался ей возможенъ только подъ видомъ Ин\r\nсарова читатель помнить конечно, что Инсаровъ бымъ болгарский\r\nнатріотъ и что онъ долженъ бымъ дѣйствовать у себя на родинѣ, на\r\nбалканскомъ полуостровѣ. Сами « лишніе люди » отличались только\r\nотрицательными качествами : они считали себя лишними , потому что\r\nобстановка, въ которой они жили , не давала имъ готовыхъ условій,\r\nкакія были имъ нужны ; сами они этихъ условій создать не умѣли , а ,\r\nглавное , даже и мало пробовали . Оттого содержаніе героевъ этого\r\nсвойства представляется только неопредѣленнымъ исканіемъ, кото\r\nрое не умѣетъ побѣждать препятствій. Они не найдутъ себѣ мѣста въ\r\n• общественной жизни , не имѣютъ охоты или силы дать значеніе и рас\r\nпространеніе своимъ взглядамъ и дѣлать такъ называемыя нравствен\r\nныя завоеванія ; непосредственная дѣйствительность постоянно ухо\r\nдитъ отъ нихъ, — они пугаются и не знають практической жизни , въ\r\nобщественныхъ понятіяхъ они доктриверы , въ личной жизни ро\r\nмантики , какъ ни мало это пристаетъ къ нашей русской обстановкѣ.\r\nОни часто изысканные романтики и въ своихъ отношеніяхъ къ жен\r\nщинѣ, и даже претендують на тѣхъ, кто не понимаетъ такого роман\r\nтизма въ сорокамѣтнемъ сюжетѣ. Каковы именно ихъ общественных\r\nпонятія , что бы именно они сдѣлами , еслибъ имъ помогли обстоятель\r\nства , это остается очень не ясно : большинство « лишнихъ людей , -64 СОВРЕМЕННИКъ .\r\nроятно-такъ бы и остались гуманными идеалистами . Единственное об\r\nщественное отношение , которое ясно высказалось въ этомъ слоѣ лите\r\nратуры , было отношеніе къ крестьянскому дѣлу , но и оно опять исходи\r\nло изъ отвлеченнаго гуманизма и кончалось нравственной симпатіей.\r\nВъ такомъ видѣ представляется содержаніе этой школы , которая\r\nизображала собой долю общества , освободившуюся отъ господствую\r\nщей рутины понятій и искавшую взамѣнъ этой рутины новыхъ руко\r\nводящихъ принциповъ. Въ результатѣ оказывается , что если школа\r\nзадавала себѣ общественный вопросъ , онъ давался ей только въ весьма\r\nограниченныхъ размѣрахъ, въ видѣ темнаго инстинкта ,онъ скорђе\r\nчувствовался , чѣмъ понималея сознательно . Въ литературѣ изобра\r\nженія русской жизни обнимали горизонтъ далеко не полный - въ сущ\r\nности одинъ классъ и его развитие. и точку зрѣнія ; изображения на\r\nродной жизни появляются какъ первыя попытки , и въ нихъ еще\r\nвидна сильная искусственность ; даже при всемъ сочувствіи , кото\r\nрое высказывала школа къ народной жизни , она не всегда умѣла стать\r\nкъ ней въ то близкое , непосредственное отношение , какое не рѣдко\r\nпотомъ можно было встрѣтить въ новомъ литературномъ поколѣнія .\r\nМежду тѣмъ нарождались новыя требованія; мыслящіе люди ис\r\nкали иныхъ принциповъ, чѣмъ тѣ , какие быми въ ходу прежде и\r\nуже оказывались не разрѣшающими сомнѣній , — поэтический ин\r\nстинктъ искамъ новыхъ идеаловъ, и въ виду новыхъ требованій, когда\r\nони высказались опредѣленнымъ рядомъ идей , несостоятельность ста\r\nрої школы обнаружилась. И къ сожааѣнію она обнаружилась самымъ\r\nневыгоднымъ для нея образомъ : въ ея представителяхъ не нашлось\r\nсочувственнаго отношенія къ тѣмъ общественнымъ идеямъ, въ созда\r\nніи которыхъ ова сама имѣла свою признанную долю, и беллетристика\r\nстарой школы кажется , безъ исключеній , возстала противъ того , въ\r\nчемъ сказывалось новое движение молодаго поколѣнія . Старая школа\r\nпробовала изображать « художественным образомъ » и ту новую\r\nжизнь , которая стала развертываться въ русскомъ обществѣ , но худо\r\nжественность неудавалась , и изъ - за нея внимательный читатель безъ\r\nтруда замѣчамъ враждебное настроенте писателя . Поворотъ идей , вда\r\nдѣющихъ свѣжими поколѣніями , оказался непонятенъ для предста\r\nвителей еще недавняго передоваго движенія .\r\nВсе это конечно знакомо нашему читателю, потому что Факты еще\r\nочень недавни и повторяются до сихъ поръ. Читателю знакомо вѣро\r\nятно и то , какое содержаніе выработывалось въ свѣжихъ поколѣ\r\nніяхъ . Въ литератург , оно начало складываться нѣсколько опре\r\nдѣленно с тѣхъ поръ , какъ она немного лѣтъ назадъ — съ та\r\nкимъ усердіемъ начала «ставить » столько общественныхъ вопросовъ\r\nи рѣшать ихъ болѣе или менѣе либеральными способами . Огъ массыРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 65\r\n9\r\nf\r\n1\r\nлюдей , обличавшихъ, спорившихъ, заявлявшихъ , рѣзко отдѣлялись\r\nлюди съ глубокимъ убѣжденіемъ , съ полнѣйшей антипатіей.къ безплод\r\nной болтовиѣ и Фразѣ , съ потребностью живаго и плодотворнаго дѣла;\r\nизъ путаницы всевозможныхъ толковъ выдѣлялись опредѣленныя по\r\nнятія , не допускавшія бездоказательнаго Фантазерства и старавшiяся\r\nпровѣрить дѣйствительный смыслъ жизни и найти серьезную цѣль\r\nдля общественныхъ стремленій . Наука , которая воспитывала на этотъ\r\nразъ людей , задававшихся серьезною мыслью , была уже не прежняя\r\nтрансцендентальная наука ; это была прямая противоположность ея ,\r\nнаука положительная , вѣрившая только , Фактамъ и наблюденіямъ,\r\nцифрѣ и строгому выводу , изслѣдовавшая не Фантастическiх отвле\r\nченности , а дѣйствительную природу и общественную жизнь . Таковъ\r\nбыли основной принципъ , изъ котораго развивалось новое содержа\r\nніе . Достаточно было этому принципу пріобрѣсти извѣстный автори .\r\nтетъ над умами , и въ мнѣніяхъ болѣе свѣнихъ людей готова была\r\nрадикальная перемѣна : они не хотѣли принимать на вѣру прежнихъ\r\nмнѣній , которыя не выдерживали хладнокровной критики; понимая\r\nжизнь положительнѣе и безпристрастнѣе , они не подкрашивали ея\r\nчувствительнымъ идеальничаньемъ , не портили ея выдуманными\r\nстраданіями , но за то , находя себѣ предметъ сочувствія, отдавались\r\nему серьезнѣе, потому что ихъ сочувствіе было плодомъ не отвлечен\r\nнаго гуманизма , а убѣжденной мысли . Мы удовольствуемся этими\r\nобщими чертами содержанія , какое заключало въ себѣ идеалъ «но\r\nвыхъ людей » . И из этого можно видѣть, что онъ слишкомъ не схо\r\nдился съ распущеннымъ и неопредѣленнымъ идеализмомъ старой\r\nшколы , и она вооружилась противъ него всѣми средствами , какія\r\nбыли въ ея распоряжении . Новый идеалъ бымъ пeрeтолкованъ и\r\nвкривь и вкось ; онъ вызвалъ противъ себя цѣлыя литературныя и не\r\nлитературныя ополченія ; аристархи добраго стараго времени гово\r\nрили о немъ съ нескрываемымъ озлобленіемъ , даже корифеи преж\r\nней школы нашли нужнымъ произвести против него свое осужде\r\nвie , — которое впрочемъ и безъ того можно было бы подразумѣвать ,\r\nпотому что новый идеалъ отрицамъ между прочимъ и ихъ собствен\r\nный авторитетъ. Озлобленіе этихъ людей было искреннее, новый\r\nидеалъ оказался для нихъ совершенно непонятенъ ; схвативши изъ\r\nнего вѣсколько чертъ , они предали ихъ на общественный судъ , и не\r\nпотрудились даже присмотрѣться, нѣтъ ми въ немъ и другаго содер\r\nжанія , которое бы могло объяснить его силу, на эта сила была ,\r\nне стоило бы вооружаться противъ него съ такимъ усердіемъ и та\r\nкими усиліями .\r\nПодъ вліяніемъ этихъ, новыхъ общественныхъ понятій развился\r\nT, Сү. Отд. ІІ. 8\r\nДваче-66 COBPBMBHHK .'\r\nталантъ Помяловскаго; они нашли свое выражение и въ его сочине\r\nвіяхъ. Помиловскій бымъ молодая, здоровая натура; его воспитание\r\nбыло крайне случайно и недостаточно ; сознание этой недостаточности\r\nи желаніе найги себѣ точку опору дѣйствовали на него мучительно .\r\nОнъ вышелъ изъ своей школы съ бъдиымъ запасомъ обыденныхъ\r\nистинъ, которыя уже скоро перестала у1овлетворять его ; та житей\r\nская обстановка, въ которой онъ вращался , и которая была первымъ\r\nпредметомъ его наблюдательности , так же не могла разрѣшить тяже\r\nмыхъ сомнѣній. Сильный характеръ его сказался въ этомъ исканія\r\nистины я . Идеаловъ. Чтеніе и встрѣчи съ людьми открыли наконецъ\r\nдля него цѣлый міръ новых , понятій, и эти новыя понятія какъ\r\nнельзя больше сошлись съ требованіями его здраваго ума . Въ біогра\r\nФіn его читатель найдетъ разсказъ о томъ , какъ совершалась въ немъ\r\nэта переработка понятій : мы не станем ъ повторять его , потому что\r\nчитатель найдетъ его въ прежнихъ книжкахъ « Современника » , хотя\r\nвпрочемъ г. Благовѣщенскій добавихъ теперь нѣкоторыя новыя чер\r\nты къ своему разсказу и еще опредѣлительне указамъ подробности\r\nнравственныхъ вліяній , которымъ подвергся тогда Помиловскій .\r\nЭтотъ періодъ представляется намъ весьма важнымъ свидѣтель\r\nствомъ о характерѣ lом яловскаго, какъ писателя , и смыслѣ понятій,\r\nкоторыя начали въ немъ теперь работать. Ихъ біографія его легко\r\nвидѣть , что до этого періода Помимовскій представляетъ вполнѣ то ,\r\nчто называютъ непосредственной натурой. Мы сказали уже , что у\r\nнего не было вовсе настоящей школы ; та , которая была , школа ,\r\nтакъ рѣзко описанная имъ въ очеркахъ бурсы , едва ли заслужи\r\nваетъ названія школы : она оставила въ земъ только одинъ слѣдъ —\r\nотсутствие всякаго содержанія , способнаго удовлетворить живой и\r\nэнергический умъ . Онъ выгиелъ изъ школы безъ\r\nкомства съ понятіями , которыя - худо или хорошо усвоенныя\r\nотличаютъ такъ называемыхъ людей в образованныхъ »; онъ былъ\r\nчеловѣкомъ того слоя практической жизни , который остается\r\nчуждъ литературнымъ стремленіямъ , потому что рѣдко имѣетъ\r\nвремя думать о чемъ нибудь другомъ , кромѣ обыденныхъ и необходи\r\nмыхъ забогъ. Припомнивь - изъ его біографій , — какъ обставлена была\r\nвъ это время жизнь Помятовскаго — какіе предполагались планы для\r\nего будущей карьеры , мы увидимъ въ немъ именно человѣка массы ,\r\nне отдѣлившагося отъ нея нисколько и своимъ первымъ воспита\r\nвіемъ , жившаго вполнѣ въ ен традиціяхъ.\r\nНо это былъ человѣкъ сильнаго таланта и ви етѣ съ тѣмъ силь\r\nнаго ума , и для насъ любопытно наблюдать , какъ подѣйствовало на\r\nнего то новое содержание понятій, которое онъ нашемъ въ чтеніи и\r\nвсякаго ЗваРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 67\r\nвъ встрѣчахъ съ людьми новыхъ взглядовъ . Онъ приступамъ къ нимъ\r\nсъ тѣми вопросами, которые они выработалъ сам .. и для которыхъ\r\nонъ не находилъ рѣтенія въ.кругѣ понятій , существовавшихъ въ его\r\nобстановкѣ . Умъ его былъ умъ пытливый и не легко принимаварій\r\nпервое встрѣчающееся рѣшеніе ; вопросы , занимавшіе его , были не\r\nтолько вопросы отвлеченнаго и метафизическаго свойства , это были\r\nи вопросы существенно практическіе , как іе естественно тревожатъ\r\nлюдей , близко видящихъ трудную работу практической жизни ; все\r\nэто не поддавалось на легкое рішевie , — мучительный вопросъ , вояв\r\nляясь въ людяхъ такой натуры , возбуждаетъ столько сомнѣній и тре\r\nвожнаго недовѣрія , что требуетъ обыкновенно долгой и усиленной\r\nработы ума . Если , на дѣлѣ, у Поляловскаго этотъ періодъ сомнѣвій\r\nбымъ не особенно продолжителенъ, и если онъ уже скоро сталъ на\r\nвовую дорогу , это надо приписать тому, что внутренняя работа уже\r\nдавно подготовляла его къ новому содержанію .\r\nТаким образомъ талантъ его принялъ дарравление , которое дѣ ,\r\nлаетъ его писателемъ новой школы .\r\nНо хотя Поляловскiй и с галъ въ своихъ произведеніях, пропо\r\nвѣдовать извѣстную тенденцію , однако отъ этого нисколько не по\r\nстрадала ихъ художественность . Потому что художественная дыя\r\nтельность вовсе не исключаетъ въ писателѣ того или другаго со\r\nціальнаго взгляда , извѣстнаго критическаго отношения къ тому\r\nміру, въ которомъ онъ живетъ и который онъ воспроизводитъ ; мы\r\nне думаемъ, какъ наши эстетическіе критики , что поэту нужно откре\r\nщиваться огъ тѣхъ плодотворныхъ віяній , какiя приноситъ живая\r\nобщественная мысль онъ можетъ дѣлить съ другими мыслящими\r\nлюдьми и любовь къ однимъ явaсвіямъ жизни , и ненависть к дру\r\nгимъ ; художественная дѣятельность не страдаетъ оттого , что худож,\r\nникъ постарается понять критически окружающую его жизнь, что\r\nему , чтобы быть художникомъ, вовсе не нужно быть безстрастнымъ\r\nевнухомъ, какимъ желаетъ видѣть его наша ходячая эстетическая\r\nкритика , ищущая искусства для пскусства … Мы видѣ.и еще недавно ,\r\nкакъ натни такъ называемые « художникі » , писатели старой школы ,\r\nзлостно тянулись бросить камешекъ въ отказывавшееся отъ шахъ\r\nпоколѣніе.\r\nВопросъ только въ томъ , что въ писателѣ- поэтѣ та же обпествен .\r\nная мысль выражается иными способами . В то время, когда другой\r\nписатель , не поэтъ , дьйствуетъ на Читателя чисто 10дактическiмъ\r\nпутемъ, объясняя извѣстный Фактъ , доказывая извѣстную мысль ,\r\n„ опровергая извѣстный предразсудокъ, поэтъ можетъ дьйствовать\r\nвъ томъ же самомъ направлені путемъ художественнаго изображе\r\n1\r\nен68 современникъ ,\r\nнія . Вопросъ о развитости или неразвитости для его дѣятельности въ\r\nсущности столько же важенъ , какъ и для литературнаго дидактика , о\r\nкоторомъ мы говорили . Поэту , романисту или писателю повѣстей не\r\nнужно излагать теорій , критиковать тѣхъ или другихъ мнѣній , про\r\nповѣдовать тѣ или другие принципы , чтобы имѣть однако извѣстное\r\nобщественное значеніе , передовое и развивающее или отсталое и ретро\r\nградное . Если говорятъ , что Гоголь имѣмъ въ Мертвыхъ Душахъ\r\nэто общественное , и даже громадное значеніе , нисколько того не по\r\nдозрѣвая , то это ничего не доказываетъ : можно только пожалѣть ,\r\nчто Гоголь не понималъ великаго смысла собственныхъ произведе\r\nній . Смыслъ своихъ произведеній очень хорошо понималъ Гёте въ\r\n« Фаустѣ », или Шиллеръ въ « Донъ - Карлосѣ » или въ « Пѣсни около\r\nколѣ » . Въ литературѣ бываютъ эпохи , когда ближайшая обществен\r\nная идея пріобрѣтаетъ особенную важность, — таково и нынѣшнее\r\nположеніе нашей литературы и въ этомъ случаѣ общественная идея\r\nсоставляетъ существенную характеристическую сторону въ дѣятель\r\nвости писателя .\r\nТакимъ образомъ вліяніе того или другаго разряда принциповъ и\r\nмнѣній отражается въ писателѣ тѣмъ направленіемъ, какое прони\r\nмаетъ его создающая Фантазія . Подъ этимъ вліяніемъ складываются\r\nего идеалы , получаютъ для него извѣстный смыслъ явленія наблю\r\nдаемой имъ жизви ; подъ этимъ вліяніемъ cro Фантазія выбираеть\r\nсебѣ тѣ или другое образы , и рисуетъ ихъ мрачными или свѣт\r\nлыми красками . Помиловскій не вставляетъ въ свой разсказъ мо\r\nрально -соціальныхъ трактатовъ , не объясняетъ, какой онъ держится\r\nФилософской теории, какое общественные вопросы его занимаютъ,\r\nпо тѣмъ картинамъ жизни , какiя он рисуетъ , по тѣмъ лично\r\nская вію стямъ , литература дѣятельность , какія вызываетъ сдѣлала Помяловскаго его шагъФантазія послѣ прервалась с, лишнихъ нельзявдругъ не людей видѣть ; самое » ., что Късерьезное поэтиче сожалѣ\r\nныхъ «произведение Братънаброскахъ и Сестра , которое », )и, осталось мыонъ привуждены облумывалъ только основывать въвъ сухомъ послѣднее очеркѣ свое время мнѣніе и отрывоч (на романъ пер\r\nможно болѣе турнаго выхъ этиопытахъ широкое сомнѣваться первыя характера повѣсти ,, чѣмъ конечно . ,Судя что его : «по мы Мѣщанское далеко первыя очерку имѣли неповѣсти задуманнаго бы выразившихъ счастье въ немъ . » иимъ произведеніе « Молотовър егоромана цѣлаго , ,, едва гораздо особен литера ли\r\nво послѣдняя , остаются теперь главными произведеніями , въ кото\r\nрыхъ раскрывается передъ нами литературное значеніе Помиловскаго\r\nего доля въ поэтическомъ изображеній русской жизни . Въ обвихъ\r\nвРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 69\r\nповѣстяхъ играетъ существенную роль одно и тоже лицо — Молотовъ.\r\nКакъ часто бываетъ, въ этомъ героѣ, развитие котораго Помянаовскій\r\nпрослѣдилъ въ двухъ повѣстахъ, безъ сомнѣнія отразились многія\r\nаичныя черты самого автора . Это не идеалъ, въ томъ смыслѣ, какъ\r\nобыкновенно понимается это слово—это вовсе не герой , украше вный\r\nвсякими нравственными и физическими совершенствами , какія мо\r\nжетъ придумать романистъ на удивление наивному читателю ; но безъ\r\nсомнѣнія , это — одна сторона настоящаго идеала , какой моеъ вред\r\nставляться писателю « новой • школы , и въ немъ мы можемъ познако\r\nмиться съ тѣмъ, что бы могло быть идеаломъ писателя , куда направ\r\nдялись его симпатіи , какіе характеры и какая дѣятельность въ жизни\r\nстоила по его мнѣнію поэтическаго изображения и вниманія читате\r\nалей . Молотовъ, очевидно , изображенъ авторомъ съ любовью , хотя\r\n« эта любовь вовсе не пристрастіе къ герою; авторъ не прикрашиваетъ\r\nего ; это скорѣе сочувственное отношеніе писателя къ тому слою и\r\nнаправленію жизни , которыя производятъ такихъ свѣжихъ и здоро\r\nвыхъ Физически и нравственно людей , такъ что въ Молотовѣ мы мо\r\nжемъ видѣть , какъ говорили, и направленіе общественныхъ понятій\r\nписателя .\r\nМолотовъ - лицо, довольно новое въ нашихъ романахъ и повѣ\r\nстяхъ, посвященныхъ изображенію нашей общественной жизни. Это\r\nто , что называется человѣкъ народа ; у него нѣтъ Фамильныхъ пре\r\nданій , которыя бы связали его развитие и его будущее житейское по\r\nдоженіе; вмѣстѣ съ тѣмъ у него нѣтъи никакого Фамильнаго достон\r\nнія , которое могло бы устроить это положение съ матеріальной сто\r\nгроны . Молотовъ должен сдѣлать свою жизнь собственнымъ трудомъ,\r\nдолженъ самъ завоевать себѣ роль въ обществѣ. Огецъ его – простой\r\nслесарь . « Слесарь бымъ человѣкъ безграмотный ; зналъ онъ свое ре\r\nмесло, нѣсколько молитвъ на память и безъ смысла , много отсенъ и\r\nмного сказокъ ; работу онъ любилъ и часто говаривалъ: « Боъ труды\r\nлюбитъ, Егорка » , « кто трудится , свое ѣстъ» . Вотъ и весь нравствен\r\nный капиталъ, который онъ могъ передать своему сыну » . « Богъ\r\nзнаетъ , что бы вышло впослѣдствin изъ мальчика? вѣроятно, второй\r\n« экземпляръ отца, слесаря , Ивана Иванова Молотова » . Вѣроятно ,\r\nтакъ бы в случилось, еслибы отецъ остался живъ и , Егорь Ивановъ\r\nМолотовъ докончилъбы свое воспитание , какъ его началъ . Но случилось\r\nиначе : отецъ умеръ . Молотовъ остался бѣднымъ и бездомнымъ си\r\nротой, и его взялъ къ себѣ старый одинокій профессоръ, у которого\r\nслесарь работалъ и которому понравился его сынъ . Профессоръ бымъ\r\nчеловѣкъ стараго покроя , но человѣкъ умный и добрый; онъ занялся\r\nмальчикомъ , и здѣсь въ первый разъ началась въ немъ работа разви70 СОВРЕМЕНникъ .\r\nтія . Это начаю было рѣшительно для дальнѣйшаго образованiя его\r\nпонятій и характера ; оно было таково :\r\nк\r\n« Старикъ статъ проводить съ нимъ время , разсказывалъ совершенно\r\nо иномъ Богѣ , какого онъ и не зналъ до сихъ поръ ; ему не вѣрилось сна\r\nчала , что Богъ совсѣмъ не тотъ старикъ, котораго онъ видѣмъ на иконѣ.\r\nТоже самое случилось , когда старикъ усердно и радушно старался объ\r\nяснить ему явленія природы и разсказывалъ объ историческихъ людяхъ\r\nи событияхъ . Многія внушенiя и взгляды впослѣдствии , когда Молотовъ раз\r\nвился , отвѣда лъ новой науки и сталъ самостоятельно вглядываться въ при\r\nроду и жизнь, —были отвергнуты имъ : тогда снова , въ третій разъ , днъ\r\nувидѣлъ, что люди совсѣмъ не то , что онъ думалъ; но теперь все\r\nбыло для него въ рѣчахъ старика поразительно и ново , онъ увлека\r\nся .. Не долго совершалась борьба въ дѣтской душѣ; Егорушка скоро\r\nбросилъ старую жизнь . Онъ не пересталъ любить своего отца , старыхъ\r\nзнакомыхъ и товарищей , но ему жалко было ихъ , и онъ усердно мо\r\nлился за нихъ Богу .\r\n« Иному невѣроятнымъ покажется , что въ дѣтской душѣ , на двѣнадца\r\nтомъ году жизни , могла бы совершиться серьезная моральная борьба ,\r\nкакая бываетъ въ душѣ юноши . Да , невѣроятно , потому что мы роди\r\nлись въ болѣе или менѣе образованной средѣ и многiя истины приняли\r\nобыденный характеръ въ вашей жизни ; а неужели вы думаете, что\r\nдвѣнадцать. лѣтъ невѣжества легко уступятъ новой жизни?.. Ничего\r\nсъ разу не давалось, ничему новому не вѣрилось, его не тому училъ\r\nотецъ.. Cпорить съ профессоромъ онъ не могъ, сизъ не хватало , но его\r\nдѣтскiя убѣжленія были органическими убѣжденіями, вошли\r\nсъ молокомъ матери , развились подъ віяніемъ отца . Потому и совер\r\nшалась въ его душѣ борьба серьезная , съ болью , хотя исходъ она по\r\nучила скоро , потому что Егорушка былъ - молодь, а старикъ уменъ и\r\nвкрадчивъ. Нравственная работа принесла пользу Молотову : онъ нау\r\nчился не вѣрить старинѣ и авторитету, и то , что нами въ молодости\r\nпринимается на слово , вотъ такъ , какъ онъ принималъ на слов�� . что\r\nИлья: гремитъ на небѣ , у него было перевареної собственной головой;\r\nонъ привыкъ къ самодѣятельности , къ умінью отрѣшаться отъ лож\r\nныхъ взглядовъ. Онъ сталъ челов.комъ , способнымъ ќъ развитію; и\r\nпотому- то впослѣдствии онъ бросилъ многія убѣжденія , воспитанные въ\r\nнемъ старикомъ: у него стало на то силы ; но онъ не посмѣялся надъ\r\nстарикомъ, потому что когда -то вѣриъ ему . Мальчикъ полюбилъ науку;\r\nонъ инстинктивно чувствовали, что черезъ нее только станетъ человѣ\r\nкомъ , потому что они не были породистымъ мальчикомъ » .\r\nвъ него\r\nПослѣднюю ступень своего юношескаго развитія, когда онъ оста\r\nвиаъ и тѣ убѣжденiя, которыя были внушены ему старикомъ , Мо\r\nдотовъ перешелъ уже самъ , без посторонней помощи . Когда онъ\r\nбылъ въ университетѣ, старикъ умеръ, и Молотосъ остался соверРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 71\r\ntl\r\nщенно одинъ; теперь онъ развивался самъ и долженъ былъ самъ про\r\nложить свою дорогу въ жизни. Онъ не былъ « породистымъ » мальчи\r\nкомъ, для котораго,это не составляетъ никакого труда , но вмѣстѣ и\r\nне приноситъ никакого нравственного результата , кромѣ повторенія\r\nпошлой и ничтожной рутины , Для Молотова прокладыванье дороги\r\nдолжно было стоить труда, лишевій, физическихъ и нравственныхъ\r\nусилій ; но за то этоть трудъ еще больше развилъ въ немъ самодѣл\r\nтельность и чувство, независимости . Теперь онъ воспользовался тѣмъ\r\nнравственнымъ капиталомъ , который завѣралъ ему отецъ : « Кто тру\r\nдится , тотъ свое фстъ », и может не стѣснять себя чужими предраз\r\nсудками .\r\nНебольшихъ денегъ , которыя оставилъ ему профессоръ , хватило\r\nтолько , чтобы кончить курсъ въ университетѣ, но за тѣмъ Молотову\r\nнужно было дѣло , и онъ отправился въ деревню къ богатому помѣщи\r\nку , который предложилъ ему мѣсто домашняго секрегаря . Это были\r\nлюди мирные и добрые, и Молотову хорошо жилось съними . Положеніе\r\nего было здѣсь исключительное . Ему, не пришлось испытывать того\r\nтяжелаго чувства , которое испытываютъ, люди , выдвигающіеся изъ\r\nсвоего сословiд и выносящіе разладъ между старой и новой жизнью .\r\n« Судьба , отстранивши отъ него борьбу , скрывши въ далекомъ мла\r\nденчествѣ его мѣщанскую грязь , дала ему свѣтлый , невозмущаемьи\r\nвзглядъ на , себя ; держался онъ спокойно , съ достоинствомъ; чувство\r\nвалъ себя, честнымъ и свободнымъ … Это же самое дало ему надежду\r\nна людей; онъ былъ снисходителенъ, онъ бымъ оптимистъ и любимъ\r\nприникать къ доброй сторонѣ жизни …. Эгого оптимизма не наруша\r\nли, и его отношения къ его нанимателю ; эти отношения , какъ мы ска\r\nзали , были очень любезныя и въ вихъ не было « Экономическаго на\r\nціональнаго закона » , который господствуетъ въ нашихъ понятіяхъ и\r\nмогъ бы дать этимъ отношеніамъ , какъ обыкновенно и даетъ , совер\r\nщенно дную окраску . Законъ этотъ таковъ : « изъ этихъ экономиче\r\nскихъ, чисто русскихъ кровныхъ началъ нашихъ вытекает\" ь принцинъ\"\r\nнезависимости : а ничего не дѣлаю—значитъ я свободенъ ; нанимаю\r\nзначитъ я независимъ » ; тотъ же принципъ, иначе выраженный: « я\r\nмного тружусь , слѣдовательно рабъ я ; нанимаюсь , слѣдовательно чу\r\nжой Хлѣбъ ѣмъ» . Не трудъ насъ кормитъ— начальство и мѣсто кор\r\nмитъ; дающій работу — благодѣтель, работающій - благодѣтельствуе\r\nмый; наши начальники—кормильцы … Вотъ отсюда -то для многихъ\r\nочень естественно и законно вытекаетъ презрѣціе къ труду , какъ при\r\nзнаку зависимости, и любовь къ праздности , какъ имѣющей автори-,\r\nтетъ свободы и человѣческаго достоинства » . Эгихъ отношеній не бы\r\nдо еще между Молотовымъ и его нанимателемъ;, онъ бымъ сюкоенъ;72 Совевманникъ,\r\n1 1\r\nмебейское происхождение не смущало его , никто не задѣвалъ его\r\nгордости .\r\nХарактеръ\" Молотова уже складывался отъ встрѣчъ съ людьми .\r\nПлебейство бьмо въ немъ замѣтно: онъ былъ застѣнчивъ и неловокъ ;\r\nно вошедши въ разговоръ , онъ не умѣлъ сдерживать себя , говорилъ и\r\nсмѣялся громко , употреблялъ въ разговорѣ слова , которыя были не\r\nделикатны въ утонченномъ разговорѣ; онъ не любилъ говорить о вы\r\nсокихъ предметахъ , на что такъ падки люди , для которыхъ эти вы\r\nсокіе предметы составляютъ только красивую забаву ; на него нисколь\r\nко не дѣйствовали и « авторитеты » , люди , признанные кружкомъ и\r\nсоставляющіе его оракулъ; — если авторитетъ говорилъ бездоказатель\r\nно, Молотовъ оставался къ нему совершенно хладнокровенъ и не убѣ\r\nждалъ однимъ красторѣчіемъ. Чувство независимости въ понятіяхъ\r\nуже развивалось въ немъ , въ немъ скоро было затронуто и пробуда\r\nлось чувство независимости общественной .\r\nОднажды ему совершенно случайно и невольно пришлось услышать\r\nдомашній разговоръ, -разгоръ его нанимателя помѣщика съ супру\r\nгой . Они говорили о немъ: онъ имъ нравился вообще : но барына\r\nнаходила , что въ немъвсе-таки виденѣ плебей , что у него дворян\r\nскаго гонору нѣтъ , что они чернорабочій ; \" ѣстъ много ; баринъ сооб\r\nщалъ, что; конечно, бѣдность заставляетъ работать , что онъ намѣренъ ему часы подарить… Разговоръ имѣлъ рѣшительное дѣй\r\nствіе . Молотовъ увидѣлъ, что онъ ошибался , что онъ напрасно за\r\nбьмъ свое плебейское происхождение , что ему не сойтись съ этими\r\nлюдьми такъ , какъ онъ хотѣмъ - съ ними сойтись въ своихъ добро\r\nдушныхъ предположеніяхъ Гордое чувство плебейской независимо\r\nсти сказалось.\r\nІ\r\n« Въ каждой чертѣ его лица , въ складѣ губъ, въ глазахъ, поворот\r\nголовы выразилось глубокое , безпощадное презрѣніе Въ грубый и\r\nкрупныя слова одѣвалась мысль его . « Бѣлая порода! … чѣмъ же мы ,\r\nлюди ,черной породы , хуже васъ ? Мы мѣщане, плебей , дворянскагон\r\nгонору у насъ вѣтъ? У насъ свой есть гоноръ! » - Такъ онъ глупъг и\r\nгордъ был , что ему вѣрить не хотѣлось въ возможность вчерашнихъ\r\nрѣчей о породѣ. — « Быть не можетъ!… за что же? .. чѣмъ мы уже.\r\nихъ?»— Нелѣпостью ему представлялся вчерашній разговоръ , наруше\r\nніемъ здраваго смысла . « Неужели вездѣ такъ? » шевельнулся у него\r\nвопросъ… Иногда достаточно одного случая , чтобъ убѣдиться въ ты\r\nсячѣ подобныхъ ; есть Факты , въ которыхъ выражается идея , прису\r\nщая многимъ Фактами . Когда онъ понязъ , что Обросимовы оттолкнули\r\nего подъ ваіяніемъ общественнаго закона , что ему предложили дерн\r\nжаться дальше, не спрашиваясь его согласія , а не то его безъ церемоРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 73\r\nији отодвинуть,игонъ долженъ будет попатиться, — тогда тоска напа аа ?\r\nна него» .\r\nЭта тоска не бьма безплодна въ человѣкѣ , который привыкъ от\r\nдавать себѣ отчетъ въ томъ , что кругомъ его совершается , и особен\r\nно въ томъ, что касалось его самого . Эта повѣрка жизни и самого\r\nсебя разубѣдила его въ томъ національному законѣ , о которомъ мы\r\nговорили ; онъ не признавалъ этого закона , потому что онъ нарушалъ\r\nего собственное право , требуя отъ него труда и въ тоже время отни\r\nмая его независимость . Когда законъ заявилъ себя въ разговорѣ его\r\nнанимателей , когда оскорбили его гордость , онъ рѣшился уйди отъ\r\nОбросимова. Плебей не хотѣлъ уступать ни доли своего достоинства .\r\nМолотову, нужно было остаться еще нѣсколько дней въ домѣ Обро\r\nсимовыхъ,, чтобы устроить свои дѣла . Обросимовъ замѣтилъ , что съ\r\nнимъ что-то дѣлается , что онъ взволнованъ и раздраженъ, старался\r\nпонять , въ чемъдѣло и успокоить Молотова; но Молотовъ не принялъ,\r\nэтого любезнаго участія , и уѣхалъ , не высказавши своихъ мыслей .\r\nОптимизмъ его оказался невѣренъ . Жизнь заявляла себя тѣмъ , что\r\nдовѣрчивость, вездѣ « открывающая искру божью », не могла удержать\r\nся въ Молотовѣ . Онъ отказался отъ своей простодушной вѣры въ\r\nлюдей, понялъ въ первый разъ , что онъ живетъ въ обществѣ , гдѣ са\r\nмостоятельность должна быть завоевана , и началъ свое трудовое ,\r\nчестное и тяжелое поприще . Въ другой повѣсти Помяловскій разска\r\nзываетъ эту исторію словами самого Молотова , который передаетъ\r\nсвоей невѣстѣ свое прошлое. Оставивши Обросимовыхъ, онъ былъ\r\nчиновникомъ, но бросилъ службу , потому что не могъ ужиться съ ея\r\nусловіями; отправившись затѣмъ въ Петербургъ, гдѣ была его роди:\r\nна, онъ заболѣлъ на дорогѣ , прожилъ свои сбереженныя деньги , по\r\nшелъ въ работники на постояный дворъ; наконецъ нашлось мѣсто .\r\nОнъ училъ барскихъ дѣтей, былъ въ купеческой конторѣ, читалъ\r\nкорректуру, писалъ даже Фельетоны и т . д .; но и здѣсь все не лади –\r\nлось : то барыня , кромѣ преподавания уроковъ дѣтями , желаетъ отъ\r\nнего другихъ послугъ, то онъ открываетъ, что купецъ приготовляетъ\r\nзлостное банкротство , и его выгоняютъ изъ конторы , потому что онъ\r\nне скрылъ этого обстоятельства отъ кредиторовъ и т . д . Наконецъ,\r\nпослѣ многихъ лѣть труда , онъ добился своего , могъ жить независи\r\nмо отъ другихъ, жить честнымъ трудомъ, и ��ренебрегать людскимъ\r\nмнѣніемъ …\r\n1\r\n!\r\n« Смѣшно вспомнить , какъ въ самой юной молодости выходилъ изъ\r\nсебя за то , что одному помѣщику вздумалось выбранить меня за глава ,\r\nа теперь хоть въ глава брани меня, такъ мнѣ все равно, даже лѣнь и74 СОВРЕМЕННикъ,\r\nневоспи\r\nсердиться … Мнѣ -то что за дѣло , что обо мнѣ говорятъ другіе?. Я самі\r\nсебя знаю ! Я прежде не понималъ самой простой вещи : господа , дрехи\r\nзирающіе насъ , просто- на -просто несчастны , бѣдны умомъ ,\r\nтанны … Я на столько независимъ отъ всѣхъ, что могу считать людей ,\r\nпрезирающихъ меня , ничтожными …\r\n«У насъ свой гоноръ , особенный … Иному господину стыдно ска\r\nзать , что у него есть невеликосвѣтскіе друзья и знакомые , а я вѣдь ,\r\nмужикъ , и знаешь ли , нахожу особое удовольствіе , когда у княгини .\r\nЗеленищевоіі , дѣтямъ которой даю уроки , выпадаетъ при гостяхъ ея\r\nслучай вставить такое словцо : « вотъ когда я однажды рубилъ капусту\r\nна постояломъ дворѣ », либо что нибудь въ родѣ этого » .\r\n1\r\nМолотовъ не задавалъ себѣ общественныхъ вопросовъ; онь огра\r\nничился своимъ личнымъ дѣломъ. Оно было не легко , но онъ при\r\nвелъ его к концу , который почти удовлетворялъ его , по крайней\r\nмѣрѣ , доставилъ ему сознаніе своей личной силы и свободы . Онъ вос\r\nпиталъ себя среди самыхъ трудныхъ обстоятельствъ, нашелъ въ се\r\nбѣ достаточно энергіи , чтобы непокориться , и въ результатѣ на\r\nслаждается свой плебейской гордостью , которая говорить ему, что\r\nонъ всѣмъ обязанъ своей волѣ и своему труду, и которой не стѣ\r\nспяетъ никакой предразсудокъ . Одно это индивидуальное воспитание\r\nуже даетъ смыслъ его жизни ; благодаря ему онъ уже не « лишній чело\r\nвѣкъ » , даже въ томъ общественномъ смыслѣ, въ какомъ считали се\r\nбя такими лишніе люди прежняго времени . Выработанный самобыт\r\nно , въ защиту даже своей собственной личности , принципъ ; незави\r\nсимость отъ враждебныхъ сторонъ общества, пріобрѣтенная лич\r\nнымъ трудомъ и личной мыслью, это есть уже взвѣстная побѣда ;\r\nрасширяясь дальше , эта мысль найдетъ себѣ работу и внѣ чисто -лич\r\nнаго вопроса . Столкновенія съ людьми дадутъ ей общественную силу ;\r\nперенесенная на общественный вопросъ , эта мысль направится не\r\nтакъ, какъ наміравлялась она у лишнихъ людей и какъ направляется\r\nу людей , деморализованныхъ старой привычкой и недостаткомъ\r\nмысли .\r\nМолотовъ достигаетъ наконецъ своей цѣли ; онъ нашелъ себѣ\r\nнаконецъ трудъ , этотъ трудъ его вознаграждаетъ, онъ устроилъ сс\r\n0ѣ комфортабельную жизнь . Но въ немъ остается неудовлетворена\r\nглубокая нравственная потребность; ему недостаетъ любви .\r\nИсторiя дѣвушки , съ которой онъ устроилъ свое в мѣщанское\r\nсчастье » , занимаетъ большую часть второй большой повѣсти Помя\r\nловскаго , названной именемъ Молотова . Помимовскій начинаетъ ге\r\nнеалогію этой дѣвушки съ прошлаго столѣтія, и мастерски разсказы\r\nваетъ дѣлую ��сторію нѣсколькихъ поколѣній чиновничества , резуль\r\n1 1\r\nнРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 75\r\nтатомъ которыхъ была семья Дороговыхъ, Къ этой семьѣ принадле\r\nжала Надя . Отецъ ея также чиновникъ; 'это\" е произведеніе департа\r\nментской Фауны », былъ человѣкъ суровый, упрямый, женивнійея по\r\nлюбви , но грубо притѣсняюцій жену , и увеселяющій себя кутежами\r\nпа зло ей , когда она чѣмъ нибудь не угодитъ на его дикіе нравы .\r\nМать Нади таъ женщины , создаваемый нашей обстановкой :\r\nАнна Андреевна не питала страсти къ Дорогову , когда выходила\r\nза него замужъ ; родители и родные нашли , что онъ отличная партія,\r\nи онъ понравился ей . Когда началась брачная жизнь , Дороговъ ока\r\nзался того права , о которомъ мы говорили ; женѣ приходилось много\r\nтерпѣть, но ей не приходило въ голову разойтись съ нимъ . Она нашла\r\nдругую дорогу : она заставила себя полюбить мужа , отыскала въ немѣ\r\nдобрыя стороны , даже выдумала ихъ , « обольстила себя насильно » ,\r\nчто ей и можно было сдѣлать при ея степенномъ и разсудительном\r\nхарактерѣ. Она изучила своего мужа , и , наконецъ, силой тер\r\nпѣнія семейнаго чувства достигла того , что овладѣла своимъ му\r\nжемъ ; она съумѣла узнать всѣ его хорошiя и слабыя стороны , дѣй\r\nствовала на нихъ , съумѣла сдѣлать себя необходимой для него , при\r\nвязала его къ себѣ , и наконецъ незамѣтно для него самого передѣла\r\nна его образу жизни , привъчки и сдѣлала изъ него то , что хотѣла:\r\nНадя попала въ пансіонъ; это былъ пансіонъ , какъ и всѣ . «И\r\nжизнь, и наука въ этом, учебномъ заведеніи были выдуманы ; по\r\nстроены искусственно и Фальшиво , заперты въ стѣны пансіонскаго\r\nзданія . Сквозь окна , закрашенныя зеленой и желтой , больничныхъ\r\nцвітовъ красками , немного она відѣла , хотя и справедливо , что за\r\nведеніе дало ей образованіе , какого дома она не получила бы » . При\r\nмичie доведено было до послѣдней степени ; начальница была'столь\r\nнравствена, что въ- великомъ посту прпказала даже развести отдѣль\r\nво куръ и вѣтуховъ, по соблюденіе куриной нравственности не спаса\r\n10 пансіона отъ обыкновенныхъ принадлежностей такихъ заведеній …\r\nво всемъ бытѣ пансіона было! « очень мало божественнаго, неземнаго ,\r\nи очень много такъ называемаго исключительно-пансіопскаго ,\"создан\r\nнаго почти отрѣшенною отъ общества жизнью. И сколько изъ этого\r\nразсадника невинныхъ созданій выходило блѣдненькихъ, тоненькихъ,\r\nдохленькихъ барышентъ, съ силами жилками на лбу , съ прозрачной ,\r\nматовой кожей на лицѣ, съ рожицам , выражающимп ненужное стра\r\nданіе , отъ чего они становятся такъ обидно для вихъ калкими » . Надя\r\nпопала въ такую обстановку , но обстановка на подѣйствовала на нее .\r\n-Это произошло вѣроятно потому , что Надя осталась тѣсно привязана\r\nкъсемьѣ , которой вліяніе пересили вало пансіонскую жизнь . Молотовъ\r\n• давно бымъ знакомъ съ этой семьей ; онъ зналъ Надю , когда та была76 COBPEMEHHAKb .\r\n-\r\nеще маленькой дѣвочкой: вернувшись , въ Петербургъ послѣ житья у\r\nОбросимовыхъ и службы въ губерніи, онъ опять вошедъ въ эту\r\nсемью , ѣздилъ съ Дороговыми въ пансіонъ къ Надѣ . Когда она вы\r\nшла изъ пансіона , она нисколько не жалѣла о немъ , хотя и думала ,\r\nчто поступаетъ не хорошо , что не жалѣетъ . Съ этого времени она\r\nеще больше познакомилась съ Молотовымъ : онъ бывалъу нихъ часто ,\r\nсталъ близкимъ домашнимъ другомъ , доставалъ Надѣ книгѣ , много\r\nговорилъ съ ней , — такъ что для нея скоро стала замѣтна разница\r\nмежду нимъ и другими людьми , которыхъ она видѣла дома , такими\r\nже , молодыми или старыми , чиновниками , какъ ея отецъ.\r\nВліяніе Молотова рѣшило ея развитие. Это вдіяніе совершалось\r\nмедленно , незамѣтно; чтение и разговоры пробуждали ея собственную\r\nмысль, и эта мысль начала работать . Они не говорили о томъ , что\r\nмогло составить впослѣдстві, жизненный вопросъ для Нади , ни о\r\nлюбви , ни о назначеніи женщины . Надя была здѣсь вполнѣ предостав\r\nмена своимъ силами , но разъ начавши думать серьезно , она должна\r\nбыла найти свое рѣшеніе . Для нея уже была невозможва та обязатель\r\nная любовь , какую развила въ себѣ ея мать и которую проповѣдова\r\nла вся ея родственная обстановка , Нравы родственнаго кружка , забо\r\nты семьи и родни о женихѣ заставляли ожидать нравственнаго столк\r\nновенія . Оно не замедлило .\r\nКъ Надѣ начали свататься женихи. Ни одного изъ нихъ она не\r\nзнала ; — все это были чиновники , старые и молодые, которые и сами\r\nне заботились узнавать ее хорошенько , а которымъ просто нравилось\r\nея лицо и приходилось слышать о ней благоприятные отзывы . Иначе\r\nи не бывало въ ея роднѣ . Отецъ и мать находили, что женихи , хоро\r\nшie и давали Надѣ понять, что не вѣкъ ей оставаться въ дѣвкахъ,\r\nчто пора жить своимъ домомъ . Надя увидѣла, что она становится\r\nдишней в'ь домѣ , что ей пора имѣть свой хлѣбъ , и женихи , которые\r\nнужны были для этого , по мнѣнію отца и матери , пугали ее .\r\nНа первое время она упрашивала отца имать огказывать жени\r\nхамъ, и имъ отказывали ; но потомъ это становилось все труднѣе и\r\nтруднѣе ; отецъ начиналъ раздражаться , и наконецъ онъ рѣшимся\r\nнастоять на своемъ , когда представился женихъ, крайне выгодный,\r\nженихъ-генералъ , искавшій для своего дома смазливую хозяйку. Та\r\nкую хозяйку указали ему въ Надѣ, и онъ сдѣлалъ ей предложение,\r\nдаже не поговоривши съ ней ни слова . Предложение сдѣладо было\r\nчерезъ генеральскаго секретаря . Отецъ бымъ въ восторгѣ, что въ\r\nихъ , родню можетъ вступить такое важное лицо, которое можетъ от\r\nлично устроить и его собственныя дѣла . Онъ предвидѣмъ новое\r\nупрямство дочери , но теперь его собственный интересъ было сильноРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 77\r\nзамѣшанъ въ дѣло ; заговорила чиновническая жадность и честолюбie\r\nи проснулся весь дикій нравъ : онъ велѣлъ дочери выходить замужъ\r\nза генерала . Драма началась .\r\nВъ этой драмѣ , даже не показывалось то лицо , которое играло\r\nвъ ней существенную роль . Разсказъ объ этой драмѣ , въ которой не\r\nбыло даже личного столкновенія враждебныхъ сторону, которая вы\r\nражалась только турымъ, тяжело давящимъ гнетомъ , « безъ движе\r\nнія , почти безъ завязки , съ секретнымъ , отъ всѣхъ закрытыми, раз\r\nвитіемъ , съ обязательной любовью, а дѣйствующая лица не дѣйству\r\nютъ » —этотъ разсказъ принадлежить безъ сомнѣнія къ лучшимъ стра\r\nницамъ , какія были написаны Помяловскимъ. Когда Надю вызывали\r\nна послѣдній отвѣтъ, въ ней явилась энергія , какой отъ нея не ожи\r\nдали; въ ней сказалось ясно и то чувство , которому до сихъ поръ не\r\nбыло повода обнаружиться: она выдержала весь ужасъ семейнаго дес\r\nпотизма , угрозы отца , холодность матери , и отдала свою любовь\r\nМолотову. Это было нравственное завоеваніе Молотова .\r\nВъ этой второй повѣсти Помяловскаго есть еще одно эпизоди\r\nческое лицо , Череванинъ, пріатель Молотова . Эго скептикъ , извѣ\r\nрившийся въ жизнь , потерявшій аппетитъ къ ней , но натура простая\r\nи въ сущности добродушная . Это характеръ , который безъ сомнѣнія\r\nполучилъ бы свое развитие въ дальнѣйшихъ трудахъ Помаловскаго,—\r\nвъ немъ очевидно затронуто много вопросовъ, которые были лич\r\nными вопросами самого писателя . Личность Череванина осталась\r\nэпизодомъ, но она необходима для болѣе полнаго знакомства съ тѣмъ\r\nсодержаніемъ , которое составляло такъ называемое міросозерцаніе\r\nПомиловскаго .\r\nЧерты Череванина , какъ видно изъ другихъ , неконченныхъ ра\r\nботъ Помаловскаго , дѣйствительно возвращаются снова въ другихъ\r\nгерояхъ , которыхъ онъ хотѣлъ изобразить. Онъ дополняетъ Моло\r\nтова , Въ то время какъ одинъ , человѣкъ практической жизни , выби\r\nраетъ себѣ скромную долю и довольствуется «мѣщанскимъ счастье\r\nемъ » , добывши своѣ личную независимость, другой тревожится\r\nобіцими вопросами : мичная независимость имъ также приобрѣтена,\r\nно она его не удовлетворяетъ , онъ требуетъ отъ жизни больше , она\r\nмучитъ его своими противорѣчіями , несправедливостью и мерзостя\r\nми , и онъ впадаетъ въ мрачный и ничего не ожидающій скепти\r\nцизмъ , « кладбищенство » по его выраженію.\r\nЧереванинъ - художникъ; онъ является въ разсказѣ, когда Моло\r\nтовъ зашелъ къ нему однажды и засталъ у него ' шумную, кутящую\r\nкомпанію . Сцена безобразна ; вотъ отрывокъ:78 современникъ ,\r\n-\r\n— Тебѣ, что ли, ходить? говорить одинъизъ играющихъвъшапки.\r\nСходимъ, сходимъ !\r\nКто, господа , идеть со мной «въ ту страну , гдѣ апельсинъ рос\r\nтетъ ? »\r\nПодожли , еще рано …\r\nТакъ intеню, господа !\r\nи затяг115. Ю гъ « Внизъ по матушкѣ по Bourѣ » … Послѣ этой пѣсни\r\nсѣло на Ја піt rporическая , извѣстная всѣмъ молодыми людямъ столицы ,\r\nПоднася и умь и грохотъ, и ярые возгласы .\r\nРоссія на 20жной дорогѣ ! кричамъ какой -то политикъ.\r\nВы cъ Аисліи примѣръ берите, — перебиъ его другой голосъ…\r\nПрошу, слова , закричалъ офицеръ съ залихватской Физіономіей : —\r\nдослушайте слова опытнаго человѣка ! Молчите и внимайте!\r\nВсе стих10.\r\nя предлагаю, господа , устроить сейчасъ же общими силами скан\r\nдалиссимусъ!\r\nКакой , какой?\r\nПереломать кости первому встрѣчному …\r\nСкандалиссимусъ былъ отвергнуть большинствомъ голосовъ » .\r\nМолотовъ былъ человѣкъ съ крѣпикими нервами , но зрѣлище и\r\nему показали сь противно . Онъ увелъ съ собою Череванина : ему хотѣ\r\nлось удержать Черсванина, допытаться от него , что заставляетъ\r\nего проводить такую жизнь . Bь разговорѣ съ Молотовымъ, Черева\r\nшинъ высказывается , Череванинъ презирает , вполнѣ тѣхъ людей , съ\r\nкоторыми встрѣчаетъ его мологовъ . Оргія для него только средство\r\nзабыться. Черевананъ не вѣритъ въ жизнь, которая даетъ только\r\nодни противорѣчія и мерзости , не увлекается ничѣмъ , потому что\r\nвсе Фальшиво , це обвиняетъ никого , по гому что никто не виноватъ и\r\nвсѣ виноваты .\r\n« — Виноватыхъ и не виноватыхъ нѣтъ на свѣтѣ . Развѣ я виновать ,\r\nчто родился? Меня не спрашива ли , желаю ля я явиться на свѣтъ; развѣ\r\nя виноватъ въ томъ , что живу ! .. Все пустыя слова ! .. Одинъ чудакъ\r\nприходитъ къ другому : «ты подлецъ » , говорить ему , а тоть и стру\r\nситъ : « чтожь » , говоритъ, « дѣлать , обстоятельства »; первому станет\r\nжазко , онъ и дава і утѣшать его : « ну, ну , успокойся , ничего , это тебя\r\nсреда заѣла » . — Вѣчное пустословие ! Обвиняютъ среду , — ну и бить бы\r\nее , или гуманныя казкія средства предпринять . Не тутъ-то было : ока\r\nзывается , всѣ заѣдены …\r\nСъ молоду была глупость ; ругался на чемъ свѣтъ стоитъ , благо\r\nродно и со заостью , винизъ людей въ своемъ характерѣ , да во время\r\nсмекну зъ , что и они , въ свою очередь , будуть винить другихъ людей,\r\nкоторые ихъ испортили , и выйдетъ чепуха неисходная…..РУССКАЯ ИТЕРАТУРА . 79\r\nги — Знаешь ли , что меня сгубило, продо.ікалъ Череванинъ.— Я всегда\r\nчестно мыслихъ .\r\nРазвѣ это можетъ сгубить человѣка ?\r\nМожетъ . Но знаешь ли , что значитъ честно мыслить , не бояться\r\nсвоей головы , своего ума , смотрѣть въ свою душу , не подайчая, а если\r\nне вѣришь чему , такъ и говорить , что не вѣришь, и не обманывать\r\nсебя? О, это тяжелое дѣло ! Кто надуваетъ себя , тотъ всегда спокоенъ;\r\nно я не хочу вашего спокойствія… Мысли рождаются , ростутъ ижи\r\nвутъ свободно, — ихъ не убьешь, не задавишь , не подкупишь . Въ этомъ\r\nцарствѣ полная свобода , которой добиваются люди …..\r\nПрежде, бывало, я домался и кричалъ : трудъ, отечество , лю\r\n« бовь, свобода , счастье , слава , и много иныхъ прекрасныхъ елбвъ; но\r\nи тогда уже чувствовалъ , что згазъ , а теперь ничего не хочу , кромѣ\r\nсна , забвенія , обморока …\r\n— Любовь, дѣва, луна, поэзія… перебиралъ Череванинъ. — Насвѣтѣ\r\nнѣтъ любви, а есть аппетитъ здороваго , человѣка ; , нѣтъ дѣвы, а есть\r\nбабы ; вмѣсто поəзіи , въ жизни мерзость какая -то, с��ука и тоска неис\r\nходная ; ну , луна , пожалуй и есть , да мнѣ плевать на луну : какого\r\nчорта я въ ней не видалъ ? …\r\n-\r\nНаконецъ есть въ этой исповѣди слова , которыя объясняють это\r\nотчаяніе въ жизни , которое можно впрочемь понять и безъ объяс\r\n* невів :\r\n1\r\n« Отчего это всѣ веселы , - спрашиваетъ Череванинъ, - а я одинъ\r\nтолько ничего не понимаю ? Оттого , что было время , когда я прини\r\nмалъ все близко къ сердцу , въ плоть и кровь вонили убѣжденія; а когда\r\nочнулся, вкусъ мой уже былъ испорченъ , трудно было перевоспитаться .\r\nМало только понять новую жизнь, надо ить всѣмъ организмомъ , быть\r\nцѣльнымъ, здоровымъ человѣкомъ . Разныя сомнѣнія и нерѣшимые во\r\nпросы для васъ , людей инаго воспитанія , быстро проходять и не имѣ\r\nютъ никакого значенія , а для насъ,спеціалистовъ въ этом , -дѣлѣ,\r\nоставляютъ неискоренимое ваіяніе , такъ что и на новую жизнь, которая\r\nпредъявляла права свои , я набросиаъ тайный Флеръ » .\r\nони\r\nПовидимому, это опять старый знакомый тинъ , Гамлет » Щитров\r\nскаго:уѣзда и доморощеный Чайльдъ - Гарольдъ; но, присмотрѣвшись\r\nболѣе къ этому лицу , которое осталось случайнымъ и только набро\r\nсаннымъ , мы увидимъ въ немъ большую разницу съ названными\r\nпредшественниками. Скептицизмъ и озлобленіе Череванина выходять\r\nизъ другой точки отправленія . Прежде всего , это не напущенное раз\r\nочарованіе, которое заявляетъ о себѣ прежде, чѣмъ успѣло пройти\r\nдѣйствительную борьбу съ жизнью и дало ей извѣстную жертву, какъ80 coBPBманникъ.\r\nэто случалось иногда съ прежними героями . Далѣе, источникъ его не\r\nбылъ искусственный, какъ онъ также бывалъ у этихъ героевъ, хотя\r\nонъ бываъ у нихъ и искрененъ ; этотъ скептицизмъ не былъ на\r\nвѣянъ такъ называемой реФ.ексіей, вычитанной изъ чужихъ книгъ.\r\nВъ Череванинѣ, какъ онъ ни остается не полонъ въ эпизодѣ, чув\r\nствуется совершенно иная сила : его скептицизмъ и озлобленіе вну\r\nшены собственной жизнью , собственные вопросы не давали покоя его\r\nмысли и наконецъ , путемъ несбывшихся надеждъ и подавленныхъ\r\nдѣйствительностью стремленій , привели его къ безотрадному выводу.\r\n« Честная мысль » не есть у него пустая Фраза .\r\nЧереванинъ является въ разсказѣ еще разъ. Молотовъ привелъ\r\nего къ Дороговымъ (онъщихъ родственникъ) и Череванинъ былъ\r\n. свидѣтелемъ происходившей драмы . На одномъ вечерѣ у Дороговыхъ\r\nонъ бесѣдуетъ съ Надей и подддерживаетъ ее въ рѣшительную мину\r\n\" ту, когда отецъ заставлялъ ее признать своимъ женихомъ генерала\r\nПодтяжина . Въ разговорѣ съ Надей тотъ же суровый взглядъ на\r\nжизнь , тѣже высокія требованія: онъ производить новое впечатлѣніе\r\nна Надю , раскрывая предъ ней все ничтожество тѣхъ понятій , орудi\r\nсмъ которыхъ хотять ее сдѣлать , и безжалостно показывая ей пош\r\nмость ея приятельницъ, которыхъ ей ставятъ въ примѣръ. Онъ одинъ\r\nпомогаетъ ей выдержать трудное нравственное испытаніе , которое\r\nпредстояло ей . Его взглядь на ходячую дамскую мораль извѣстваго\r\nобщественнаго слоя есть повтореніе взглядовъ самого автора . Вотъ\r\nеще образчикъ изъ его разговоровъ съ Надей :\r\nНапримѣръ , вонъ сидить наша Марья Васильевна — страстное,\r\nнервическое , мечтательное существо , съ теплымъ духомъ и слабымъ\r\n„тѣломъ. Посмотрите , какое у нея сквозное лицо : синія жидки ясно\r\nвыступаютъ на лбу , ноздри блѣдно- розовыя, губки всегда открыты .\r\nЭто единственная сантиментальная дѣвушка“ въ нашей роднѣ . Она лю\r\nбить все грандіозно-поразительное, ударъ пушки , колокольный звонъ ,\r\nбарабанный бой . Она просила меня нарисовать картинку въ альбомъ:\r\nя изобразилъ ей всадника , упавшаго съ лошади ; узда оборвала ей гу\r\nбышмясо самое красное, съ кровью ; у всадника рука сломана . Она\r\nка очень , разскажите благодарила этой менядохленькой за то , что барышнѣ я угадалъ про ея вкусъ \"ея жениха . Вотъ ., поли Вы его e\r\nзнаете?\r\nОказывается, что этотъ женихъ , -благопристойный юноша , душа\r\nдамскаго общества , человѣкъ веселый , услужливый, -въ сущности\r\nбольшая дрянь . — Что же вы не предупредите о немъ родныхъ? спра\r\nшиваетъ Надя.РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 81\r\nПусть ихъ блаженствуютъ. Дохленькой дѣвицѣ такого и нужно :\r\nЖенихъ въ ея вкусѣ : она , кроиѣ барабаннаго бою , любитъ веселости\r\nлегкія и разсказы о бѣшеныхъ водкахъ, пожарахъ, вертящихся сто\r\nзахъ и т п . , къ чеху и онъ склоненъ . лѣтъ черезъ десять онъ раз\r\nбогатѣетъ и они будуть проживать въ счастіи …\r\n— Посмотрите на нашихъ дамъ : какъ онѣ высоко-нравственны , какъ\r\nонѣ возненавидятъ васъ за любовь безъ позволенія отца и станутъ бре\r\nвирать за отказъ генералу ! Онѣ увѣрены , что ихъ цѣломудріе никогда\r\nне нарушается, и справедливо : оно расходуется по мелочамъ … Вонъ\r\nТаня подбѣжала къ окну , наклонилась, нюхаетъ цвѣтокъ , а сама отпах\r\nнула шелковый рукавъ и откинула граціозно ножку… Какъ низо вы\r\nходить! Вотъ намъ, мужчинами, и приходится служить снарядами для\r\nопытовъ этихъ красивыхъ дѣвицъ … И вотъ інаступить вожделѣнное\r\nвремя : добрые родственники , общими усиліями , при пособіи экспери\r\nментовъ , найдуть, жениха ; онъ носитъ подарки, его травятъ , но не да\r\nдуть подалуя до свадьбы … и наши дамы становятся спеціалистками\r\nвъ семейной жизни , устраиваютъ хозяйство , прибираютъ мужей къ\r\nрукамъни можете видѣть второй экземпляръ маленькина счастья …\r\nПосмотрите на Анну Михайловну . Видите , какая она молодая ,\r\nкрасивая дама , съ чудесной каштановой косой и голубыми глазами …\r\nУ нея теперь особыя ощущенія—праздничныя, парадныя, которыхъ\r\nне всякiй и пойметъ. Она чувствуетъ на себѣ новое платье , золотые\r\nбраслеты ; если прибавить къ этому , что она въ обществѣ , то есть на\r\nстѣнахъ горятъ канделябры , вокругъ торжественныя лица , въ руках.\r\nдесертъ, то вы поймете ея эстетическое довольство . Такое ощущенів\r\nп��одолжится весь вечеръ . Когда дома платье снимется , тогда только\r\nначнется обыденная жизнь, проза, а теперь поэзія …\r\nКъ этимъ портретамъ надо прибавить еще одинъ тишъ , чтобы\r\nимѣть всѣ женскіе типы , затронутые Помаловскимъ. Это — Леночка,\r\nКисейная барышня », съ которой встрѣтился Молотовъ , когда жилъ\r\nу Обросимовыхъ. Леночка— простодушное и доброе существо , не\r\nтронутое никакой мыслью ; жизнь ея совершенно пуста , она чувствуетъ\r\nэту пустоту , но не понимаетъ ея , и если не встрѣтится съ человѣ\r\nкомъ , который сбережетъ и разовьетъ эту негронутую природу ,\r\nжизнь ея пройдетъ обыкновеннымъ путемъ: безсознательная наивность\r\nи добродушіе замѣвятся практической пошлостью и пустотой. Въ\r\nпротивоположность этимъ типа мъ развивается характеръ Наденьки ;\r\nкакъ въ Молотовѣ , въ ней выражается протестъ противъ пошлой ру -\r\nтины нравовъ и общественной безнравственности . Путемъ трудной\r\nборьбы , въ ней возстановляется женское достоинство и независимость\r\nженскаго чувства .\r\nИсторiя , разсказанная Помимовскимъ, очень проста . Существен\r\nт . Сү . Отд. ІІ.82 COBPEMEHHIKE . T\r\nный смыслъ ея - необходимость нравственной самостоятельности и\r\nосвобождевiя отъ тупыхъ, общественныхъ преданій, мѣшающихъ\r\nэтой самостоятельности . Этимъ смысломъ проникнута жизнь Моло\r\nтова и съ другой стороны жизнь, Наденьки . И въ томъ и въ другомъ\r\nслучаѣ задача была чисто личная , но личная цѣль необходимо стал\r\nкивалась съ общественными препятствіями; такимъ образомъ личный\r\nвопросъ сводится къ общественному . Мы видѣли , какъ опредѣляются\r\nобщественныя отношенiя этихъ новыхъ людей въ Молотовѣ и Чере\r\nванинѣ . Молотовъ ищетъ и независимости практической ; онъ не от\r\nступаетъ передъ препятствіями ; гордый своимъ сознаннымъ человѣ\r\nческимъ правомъ , онъ презираетъ тѣхъ, кто не признаетъ его правъ,\r\nи не уступитъ, когда дѣло дойдетъ до спора. Его личный вопросъ о\r\nсвоемъ счастьѣ не есть для него дѣло чистаго эгоизма ; - какъ чело\r\nвѣкъ практической жизни , онъ борется пока за ближайший интересъ;\r\nп.сбейское чувство его созрѣло вполнѣ и невозвратно . Череванинъ —\r\nнат ура болѣе широкая и умъ болѣе сильный — взялся болѣе горячо за\r\nто гъ же вопросъ нравственнаго освобожденія ; онъ понялъ его шире,\r\nвыставилъ требованiя болѣе настоятельныя, и впалъ въ скептицизмъ,\r\nкогда дѣйствительность слишкомъ сильно обманула его ожиданія,\r\nСкептицизм , его крайній ; но изъ самой энергии, съ которой онъ вы\r\nражается , очевидно , что и для него самого это не конецъ дѣла; это\r\nтолько временная усталость. Череванинъ оживился даже отъ словъ\r\nMo10 : ова , сказанныхъ тепло и вмѣстѣ строго ; онъ конечно оживится\r\nвполнѣ, когда его надежды найдутъ какой нибудь серьезный отгодо\r\nсокъ въ живыхъ людяхъ .\r\nТогъ же основной смыслъ , хотя выраженный въ иной Формѣ,\r\nимѣютъ и всѣ другін сочивенія Помимовскаго , въ особенности очерки\r\n« Бурсы ». Нашимъ читателямъ эти очерки очень знакомы , и было бы\r\nизлишне указывать ихъ ближайшее значеніе . Помиловскому эта среда\r\nбыла слишкомъ знакома , и онъ слишкомъ хорошо знамъ , сколько она\r\nбезплодно загубила молодыхъ синъ . Онъ чувствовалъ ва себѣ тяже\r\nлье слѣды бурсы , и свой воспоминания собралъ въ цѣломъ рядѣ\r\nочерковъ , изображающихъ цілую область жизни , которая требуетъ\r\nсвоего нравственнаго освобожденія . « Бурса » подѣйствовала непріят\r\nно на многіе слабые нервы , и встрѣтила суровыхъ возражателей ; но\r\nслабонервные люди забыли , что не авторъ виноватъ въ характері\r\nсвоихъ картинъ, а возражатели не хотѣли быть достаточно откровен\r\nны , чтобъ признать ихъ вѣрность съ дѣйствительностью . Живой,\r\nсильный талан гъ Помиловскаго виденъ и зѣсь : не смотря на всю\r\nгоречь воспоминаній, какiя должна была возбуждать въ немъ « Бурса »)\r\nовъ остался безпристрастнымъ җивописцемъ ея: нравовъ: лица яв\r\n1\r\n«РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 83\r\n1\r\nляются живыми передъ читателемъ и рядомъ съ вопіющими изобра\r\nжевіями у него возможна была и мирная шутка : « Бурса » очевидно за\r\nтронула самую жизненную струну въ извѣстномъ общественномъ слоѣ :\r\nона вызвала цълую массу подобныхъ произведеній. Отголоски ея\r\nпослышались еъ разныхъ сторонъ : много изъ нихъ , сколько мы зна\r\nемъ, не нашло мѣста въ печати между прочимъ именно потому , что\r\nови рисовали туже общую картину , которая была уже такъ рѣзко\r\nочерчена Помяновскимъ.\r\nНамъ остается сказать нѣсколько словъ о свойствахъ таланта Цо\r\nмяловекаго . Одно изъсущественныхъ свойствъ его –- реализмъ. Мы\r\nдолжны впрочемъ оговориться . Этимъ же совомъ у насъ характери\r\nзовали иногда и тѣхъ писателей , которыхъ реализмъ заключается въ\r\nописываніи приподнятыхъ юбокъ и подобныхъ намекахъ ва скрывае\r\nмыя женскія прелести, или же реализмъ которыхъ состоялъ просто\r\nвъ томъ , чтобы въ дѣйствующихъ лицахъ описывать живыхъ людей ,\r\nчуть не подъ ихъ собственными именами , такъ что этихъ людей могъ\r\nугадывать всякій , кому бы это могло понадобиться . Такой танцклас\r\nсный и слѣдственный реализмъ оказался въ послѣднее время даже у\r\nписателей , имѣвшихъ нѣкогда свое имя въ литературѣ , наприм . у г.\r\nПисемскаго . У Помиловскаго было слишкомъ много таланта , чтобы\r\nнуждаться въ подобныхъ мелкихъ средствахъ дать интересъ своимъ\r\nпроизведеніемъ. Его реализмъ состоитъ въ изображеніи дѣйствитель\r\nности ея истинно-характеристическими , жизненными чертами и\r\nкрасками , безъ всякихъ затѣй натянутаго Фантазерства , съ той сте\r\nпенью поэтической окраски , какая дается содержаніемъ , съ той про\r\nстотой , какую можно найти только у талантливѣйшихъ изъ нашихъ\r\nбеллетристовъ. Таже суровая прямота , которая отличаетъ его очерки\r\n« Бурсы » и отъ которой такъ коробитъ людей , избалованныхъ нашей\r\nгалантерейной литера��урой , господствуетъ и въ его повѣстяхъ . и\r\nэта правдивость его картинъ бываетъ тѣмъ суровѣе , что авторъ рѣд\r\nко скрашиваетъ ее юморомъ , который уже такъ часто въ нашей ли\r\nтературѣ обязывался производить примиряющее впечатлѣніе . Другая\r\nчерта Помиловскаго , дающая много цѣны его таланту , его простое и\r\nздоровое понимание жизни , опредѣленный взглядъ на вещи , — чего\r\nтакъ мало вообще въ нашей литературѣ. Помаловскій развился очень\r\nпоздно , но онъ долго подготовлялся къ своему развитію внутренней\r\nработой мысли ; оттого она такъ крѣпко держится въ немъ . У него\r\nвѣтъ ни идиллий изъ русской жизни , сочиненныхъ на Французскій\r\nладъ , ни психологическихъ утонченностей тамъ , гдѣ жизнь рубитъ\r\nсъ плеча , ни гнилаго идеальничанья .\r\nРазвитие Помиловскаго и его таланта осталось недоконченнымъ ;\r\n.84 COBPEMEHHIKB .\r\nнѣтъ сомнѣнія , что написанное имъ не было послѣднимъ словомъ его\r\nдарованія; кое - гдѣ можно замѣтить неполную выработанность его\r\nличныхъ взглядовъ , которая вѣроятно дополнилась бы впослѣдствіи.\r\nТоже можно замѣтить и относительно художественной отдѣлки ; онъ\r\nработалъ иногда слишкомъ скоро , — такъ, напримѣръ , онъ очень то\r\nропливо писалъ « Молотова » , свою лучшую вещь , — но со всѣмъ\r\nтѣмъ, и въ томъ, что есть , мы имѣемъ произведенія серьезнаго и\r\nзамѣчательнаго таланта . Новая жизнь имѣла въ немъ своего писа\r\nтеля . Сочиненія Помиловскаго мы рекомендовали бы тѣмъ, кто захо\r\nчетъ отдохнуть отъ современной деморализованной беллетристики на\r\nчтеніи здоровомъ , поэтическомъ и разумномъ .",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "Taras Shevchenko",
+        "article": "ТАРАС ШЕВЧЕНКО\r\nParce, Liber, metuendo thyrso!\r\nHORAT,\r\nБоже ты мій! яка сыла\r\nЛягла въ домовину…\r\n(Изъ стихотворенія, читанного\r\nна могилѣ Шевченка).\r\n(\r\nУ вы 1 намъ так, часто приходится справлять печальныя тризны\r\nпо великимъ славянскимъ дѣятелямъ, что пишущій эти строки\r\nчуть-чуть было не озаглавилъ статейки своей общимъ именемъ:\r\n« Пlоминки » и не поставилъ римской единицы надъ именемъ послѣд\r\nняго изъ дорогихъ покойниковъ… Въ самомь дѣлѣ, втеченіе полу\r\nгода, Хомяковь, к. Аксаковъ, Вячеславъ Ганка, Тарасъ Шевчен\r\nко… и всѣ, кромѣ развѣ Вячеслава Вячеславича, преждевременно!..\r\nО, будетъ ли конецъ этой древней Мойрѣ тяготѣющей надъ\r\nвсѣми нами, отъ Волги до Лабы, отъ Двины до Дуная? Пушкинъ,\r\nГрибоѣдовъ, Лермонтовъ, Гоголь, Мицкевичъ, Кольцовъ, Шевчен\r\nко, Глинка, Брюловъ всѣ, безъ исключенія даже старшаго изъ\r\nнихъ, Мицкевича, похищенные безжалостною смертью въ цвѣту\r\nтворчества, въ полномъ могучемъ развитів силу, всѣ незамѣн\r\nмье, Бѣлинскій, Грановскій, Кудрявцевъ, Челяковскій, Хомяковъ,\r\nК. Аксаковъ, даже С. Т. Аксаковъ — старый дубъ, который только\r\nчто распустилъ свою широкую сѣнь — И. и П. Кирѣевскie, Ива\r\nНовъ, Мартыновъ (А. Е.); ослѣпшій, стало быть погибшій для сцены\r\nС. В. Васильевъ всѣ явно оторванные в�� ту самую минуту, когда\r\nсовершенно опредѣлились ихъ отношенія къ обществу и итературѣ\r\nи отношения къ нимъ всѣхъ ей сочувствующихъ; Языковъ, успѣв\r\nвій показать только могучія силы безъ приложения ихъ къ обще\r\nственной жизни, а сколько силь, скошенныхъ непцадною косою въ\r\nминуту ихъ разцвѣта – Веневитиновъ, Станкевичъ, Валуевъ… аТАРАС ШЕВЧЕНКО 635\r\nвысокіе таланты, которыхъ дѣятельность замерла при самомъ на\r\nчалѣ — таланты, какъ Баратынскій, съ отчаяніемъ взывавшій\r\nКъ чему же ты стремилась и кипѣла\r\nРазвитіемъ срѣша,\r\nТы подвигъ свой свершила прежде тѣла\r\nБезумная душа…\r\n-\r\n-\r\n-\r\n-\r\nЯдовито и ни\r\nА громадныя силы, не выразившiяся какъ имъ слѣдовало бы всаѣл\r\nствіе различныхъ обстоятельствъ — Мочаловъ, Варламовъ, Поле\r\nжаевъ, Марлинскiй… Не говоримъ уже о менѣе яркихъ талантахъ,\r\nкоторыхъ вслѣдствіе многоразличныхъ безобразій нашей дѣйстви\r\nтельности, отражавшихся часто въ ихъ собственныхъ, личныхъ бе\r\nзобразіяхъ — погибло несчетное количество (Соколовскій, Меркли,\r\nБутковъ и т. д.) Не говоримъ о, спеціальныхъ талантахъ — ока\r\nкомъ -нибудь пѣвцѣ Евсеевѣ — по голосу и методѣ первостепенной\r\nнашей знаменитости, недавно умершемъ въ Долговомъ Отдѣленіи, о\r\nдаровитомъ Гурилевѣ, скончавшемся въ сумасшествии, омножествѣ\r\nмногихъ « ихъ же имена Господи, Ты вѣси… » А. М. Стаховичъ\r\nвъ гибели котораго, кромѣ общей ироніи Мойры надъ нашими та\r\nлантливыми людьми, отозвалась еще кромѣ того\r\nмало неостроумно какая -то общественная иронія…\r\nВсе это грустные, даже горькie Факты, способные въ иную ми\r\nнуту внушить печальную мысль объ особомъ отдѣлѣ « Поминокъ »\r\nвъ журналѣ!..\r\nДа, поневолѣ повторишь то, что сказаль Погодинъ въ своей статьѣ\r\no Хомяковѣ: (*) « Странная, удивительная судьба написана кажет\r\nся вверху нашему времени. Какъ будто тамъ, въ воздухѣ, высоко,\r\nборятся между собою два наши начала, доброе и злое, враждебныя\r\nмежду собою, и мы, подобно троянамъ, поражаемымъ невидимыми\r\nстрѣлами Аполлона, чувствуемъ только на себѣ, на нашихъ тѣлахъ,\r\nвъ нашихъ душахъ, въ нашихъ обстоятельствахъ, когда побѣда\r\nсклоняется на противную намъ сторону, вопреки всѣмъ соображе\r\nніямъ, положеніямъ и разсчетамъ. Иначе объяснить нельзя, что съ\r\nвами ежедневно случается… »\r\nМожетъ быть объяснить - то и можно, можно уловить законы\r\nэтой мистической Мойры, да во первыхъ такое объяснение за\r\nвекло бы насъ слишкомъ далеко и при томъ покажется многимъ\r\nмистическамъ, а во вторыхъ потребуетъ сводки Фактовъ трагиче\r\nскихъ, какъ указанные нами, съ фактами именно горькими и страш\r\nными, но по Формѣ своей комическими; можетъ быть, оно подь\r\n-\r\n() « Русская Бесѣда ». 1860 г. Томъ II.636 ВРЕМЯ\r\nметъ вопросъ о томъ, почему напримѣръ хоть тотъ же самый кон\r\nстатирующій трагическій Фактъ, мыслитель, представляетъ собою\r\nхаотическую смѣсь передовыхъ симъ съ гнилью отсталых�� пред\r\nразсудковъ, — почему гласность обратилась у насъ въ развитие\r\nубѣждения на счеть близости платка гоголевскаго Кочкарева, по\r\nчему наши протесты противъ условной нравственности кончают\r\nся полу -мѣщанскою, полу -Амскою выходкою Камня - Виногорова?..\r\nНовторяемъ, что трагическое и комическое выражають собою въ\r\nсущности Одинъ законъ, законъ неустановившагося броженія\r\nсилъ. То пѣна брыз жетъ черезъ край, то пузыри комически 10\r\nпаются, то отсадокъ явно говорятъ намъ, что мы может быть\r\nчерезъ чуръ далеко хватили!.. И отъ этого, дѣйствительно какъ го\r\nворитъ далѣе Погодинъ: « Вездѣ замѣпіательство, неизвѣстность, не\r\nопредѣленность, сомнѣніе », и заключаешь тѣмъ, что не вѣришь нико\r\nму и ничему, а между тѣмъ вдали громъ гремитъ; перекаты его по\r\nрою слышатся ближе и ближе, вонъ ужь сверкаютъ и моній. »\r\n« И падаютъ » повторимъ его же слова, « наши лучшie, благо\r\nроднѣйшіе люди, мыслящіе, чувствующіе, тѣ на которыхъ отдыхалъ\r\nвзоръ, о которыхъ сладко было думать, которые однимъ именемъ\r\nсвоимъ доставляли утѣшеніе, падаютъ безъ всякихъ достаточныхъ\r\nпричинъ. Не успѣешь схоронить одного, рой могилу другому, невы\r\nпуская изъ рукъ заступа, и готовься оплакивать третьяго… »\r\nУ вы это такъ равно какъ вѣрно отмѣчено въ той же статьѣ\r\nи то, отчасти уже комическое по Формѣ своей обстоятельство, хотя\r\nи далеко не комическое по своимъ послѣдствіямъ, что: « У насъ\r\nнѣтъ враговъ, нѣтъ и злодѣевъ мекду нами, подобныхъ каким\r\nнибудь древнимъ страшилищамъ, а все -таки мы должны безпре\r\nстанно оглядываться, чтобъ какою нибудь дружескою рукою не хва\r\nтили насъ въ високъ, чтобы какимъ нибудь доброжелательнымъ уда\r\nромъ не раскроило лба! » Все это глубоко вѣрно и, какъ бы въ под\r\nтвержденіе вѣрности взгляда мыслитель, высказавшій столь вѣр\r\nный и горькій взглядъ, по старымъ предразсудкамъ — позабывает.\r\nмежду именъ дорогихъ покойниковъ дорогое имя Бѣлинскаго!..\r\nЗначеніе утраты, которую славянскія литературы понесли въ\r\nТарасѣ Григорьевичѣ Шевченкѣ — если не равносильно съ утра\r\nтами, понесенными ими въ Пушкинѣ и Мицкевичѣ представи\r\nтеляхь славянства передъ цѣлымъ чело вѣчествомъ, то во всяТАРАСъ ШЕВЧЕНКО 637\r\n-\r\n-\r\n-\r\nкомъ случаѣ нисколько не меньше значенія утраты Гоголя и Коль\r\nцова (').\r\nЧто Тарасъ Шевченко бымъ великій поэтъ, въ этомъ сомнѣ\r\nваться можетъ только газета « Вькъ » на столь же разумныхъ\r\nөснованіяхъ, на какихъ не сочувствуетъ она Шиллеру. Но что съ\r\nдругой стороны Тарас Шевченко был только заря, великій поэтъ\r\nтолько что начинающейся литературы, поэтъ исключительно на\r\nродный, поэтъ, о которомъ трудно сказать послѣдній ли это изъ\r\nслѣпыхъ кобзарей или первый изъ мастеровь и художниковъ, такъ\r\nнаивна его красота и вмѣстѣ такъ уже артистична, это тоже вс\r\nподлежитъ кажется спору. По красотеѣ и силѣ, многие поставляли\r\nего наравнѣ съ Пушкинымъ и Мицкевичемъ: мы готовы идти даже\r\nдальше въ этомъ — у Тараса Шевченки есть та нагая красота выра\r\nженія народной поэзии, которая только развѣ искрами блистаетъ въ\r\nвеликихъ поэтахъ художникахъ, каковы Пушкинъ и Мицкевичъ, и\r\nкоторая на каждой страницѣ « Кобзаря » поразитъ васъ у Шевчен\r\nки… Шевченко еще ничего условнаго не боится; нужны ему мла\r\nденческій лепетъ, народный юморъ, страстное воркованье, онъ ни\r\nпередъ чѣмъ не остановится, и все это у него выйдетъ свѣко, наив\r\nно, могуче, страстно или жартливо какъ самое дѣло. У него дѣй\r\nствительно есть и уносящая, часто необузданная страстность Мицке\r\nвича, есть и прелесть пушкинскоіі ясности такъ что дѣйстви\r\nтельно, по даннымъ, по силамъ своего великаго таланта, онъ стоитъ\r\nкакъ бы въ серединѣ между двумя великими представителями сла\r\nвянскаго духа. Натура его поэтическая шире своею многосторон\r\nностью натуры нашего могучаго, но односторонняго какъ сама его\r\nродина — претставителя русской Украйны, Кольцова; свѣтаѣе, про\r\nще и искреннѣе натуры Гоголя, великаго поэта Малороссіи, поста\r\nвившаго себя въ ложное положение быть поэтомъ совершенно чуж\r\nдаго ему великорусскаго быта… Да! Шевченко - послѣдній коб\r\nзарь и первый великій поэтъ новой великой литературы славянскаго\r\nміра. Да! устами этого своего первaгo великаго поэта, Украйна\r\nбезъ самохвальства могла сказать:\r\n-\r\n-\r\nНаша дума, наша пісня,\r\nНе вмре, не загине..\r\nОтъ де, люде, наше слава\r\nСлава Украіни!\r\n(') Такъ - какъ у насъ во всемъ и всегда нужно оговариваться, то и срѣшимъ\r\nсказать, что равносильность этой утраты мы признаем, только относительно\r\nмалороссийской литературы, въ которой Тарасъ Шевченко занималъ огромное\r\nмѣсто.6:38 ВРЕМЯ\r\nБезъ золота, безъ каменѣ\r\nБезъ хитроі мови,\r\nА голосна та правдива,\r\nЯкъ Господа слово… (*)\r\n!\r\nА было же время и было недавно, когда не Сеньковскіе только, а\r\nлюди какъ Бѣлинҫкій отрицательно-враждебно и насмѣпливо отно\r\nсились, во имя централизационныхъ началъ, — къ существованію\r\nмалороссийской литературы, забывая и богатство самобытно-развив\r\nшагося языка и сокровища народной поэзіи… Было это время го\r\nсподства теорій — и пусть бы оно, это время, отразилось только въ\r\nзаблужденіяхъ теоретическаго мышленія… Жертвою его бымъ вы\r\nсокій художникъ, бымъ Гоголь. Значеніе его въ русской литера\r\nтурѣ хотя и огромное, есть однако значеніе преходящее и станетъ\r\nсовременемъ совершенно историческимъ. Значеніе его въ родной\r\nего литературѣ было бы вѣчное, народное — и какъ волнѣ народ\r\nное вѣроятно столь же міровое какъ значеніе Данта. Теперь же, то\r\nмалороссы (какъ г. Кулишъ) уже упрекаютъ его — и повидимому\r\nсправедливо, въ неточности или излишней яркости красокъ, то мы,\r\nрусскie, видимъ уже гиперболической и односторонній, хотя могу\r\nщественный и геніальный юморъ въ его отрицательной ма��ерѣ изо\r\nбражения и совершенно отрицаемся отъ его положительныхъ идеа\r\nдовъ.\r\nЗаявляя — пока еще безъ пространныхъ разсуждений и доказа\r\nтельствъ такой взглядъ на Гоголя и такое сочувствіе къ искреннему\r\nи великому таланту Шевченки — мы носѣшимъ однако оговорить\r\nся на счетъ общаго сочувствія нашего къ литературѣ Малоросега.\r\nЛитературу Малороссіи мы видимъ пока только въ ея расти\r\nтельныхъ народныхъ сокровищахъ, въ великихъ художественныхъ\r\nэлементахъ Гоголя, пожалуй въ грубыхъ зародышахъ натурализма\r\nНарѣжнаго пжарта Котляревскаго, въ залаткахъ добродушнаго\r\nюмора Основьяненки, юмора, который надобно однако отыскивать\r\nвъ морь непроходимой пошлости, равносильноій съ Загөсвинской\r\nпопалостью… но ничего не можетъ быть намъ противнѣе того узко\r\nхохлацкаго, того односторонняго, жалостнаго и xHыкающаго, что\r\n9\r\n(1) Наша дума, наша пѣсня\r\nНе умретъ, не сгинетъ\r\nВотъ люди наша слава,\r\nСлава Украйны\r\nБезъ золота, безъ камней\r\nБезъ искусной рѣчи,\r\nА громка и правдива\r\nҚакъ Божіе слово.ТАРАС ШЕВЧЕНКО 639\r\nНилъ\r\nвторглось было въ нашу литературу съ повѣстями Марка Вовчка,\r\nно что конечно къ нашей, уже опредѣлившейся литературѣ, не могло\r\nпривиться несмотря на то, что повісти Марка Вовчка и переданы\r\nбыли намъ переводчикомъ, стоящимъ неизмѣримо выше ихъ авто\r\nра, не смотря на любовь нашу къ Тургеневу, не смотря на умную\r\nстатью о Маркѣ Вовчкѣ г. —бова, которая тоже, хоть мы и не всеге\r\nда согласны съ ея даровитымъ авторомъ, гораздо выше всѣхъ по\r\nвѣстей Марка Вовчка взятыхъ вмѣстѣ… Удивятся можетъ быть,\r\nчто въ числѣ элементовъ будущаго малороссийской литературы, мы\r\nне упомянули блистательныхъ элементовъ таланта г-жи Коханов\r\nской. Но у г-жи Кохановской кромѣ имени, да и то кажется псевдо\r\nни въ манерѣ, ни вь краскахъ, ни въ симпатіяхъ нѣтъ\r\nничего малороссійскаго. Это такой же талантъ, порожденный почвою\r\nвеликорусской Украйны, какъ Кольцовъ съ одной стороны, Турге\r\nневъ съ другой. Въ ней все совершенно русское: и взглядъ на\r\nжизнь и тонъ живописи. Самыя пѣсни и преданія, подъ вліяніемъ\r\nкоторыхъ сложилось развитие этого яркаго таланта, ею самой пере\r\nданныя въ двухъ статьяхъ « Русской Бесѣды », суть русскія пѣсни\r\nи преданія. Они-то и оставили ту яркую золотую пыль на ея крас\r\nкахъ — которая невольно поражаетъ всѣхъ въ ся произведеніяхъ,\r\nкоторой она иногда, какъ въ « Портретной галлереѣ », готова злоупо\r\nтреблять съ страстной наивностью артистки…\r\nСочувствуя зарѣ литературы Малороссіи, мы вѣримъ и имѣемъ\r\nвсѣ логическіе поводы вѣрить, что заря эта не погасла съ « батькой\r\nорломъ сизымъ. » Многострадальный орелъ « утнулъя въ далекую\r\nбезконечность, но поэтическій геній его родины съ нимъ только что\r\nначалъ, не кончилъ своего полета… Почемъ мы знаемъ, что\r\nнаслѣдника по себѣ, если не равносильнаго, то все-таки достойнаго,\r\nне ��ставилъ покойный Тарасъ ІШевченко въ поэтѣ, котораго над\r\n' гробная пѣсня Шевченкѣ запечатлѣна такимъ очевиднымъ и та\r\nкимъ наивнымъ талантомъ? Мы могли запомить изъ нее только\r\nнѣсколько стиховъ, кромѣ двухъ поставленныхъ нами эпиграфомъ,\r\nи има окончимъ поминки наши по великомъ, отшедшемъ на покой\r\nлитературномъ собратѣ…\r\nи та писня пройшла въ душу\r\nСтарому и дытыни,\r\nидывчинѣ ще кохала\r\nи зрады дознала…\r\nУдовици съ діточками\r\nЩо хиба крычала…\r\na\r\nТвоя ж писня — плачь янгоІЯ\r\nЗа кажнаго долю,640 ВРЕМЯ\r\nКажву душу прыгортае\r\nЯкъ матуся доню. (*)\r\nОдай же Богъ, скажемъ мы въ заключеніе, чтобы не умолк.а эта\r\nсвятая пѣсня, дай Бог, чтобъ въ поэтѣ, характеризовавшемъ ее\r\nсъ такою силою и правдою, не умиралъ хоть ея отголосокъ т.. Да\r\nзвучитъ она въ немъ живою «вѣчною памятью » великому кобзарю\r\nУкрайны — Тарасу Шевченкѣ?\r\nА. ГригорьEвъ\r\n(1) И эта пѣсня проникла въ душу\r\nСтарцу и юношѣ\r\nи дѣвицѣ которая любила\r\nи узнала горе\r\nВдовѣ съ дѣтьми\r\nКоторая просила хлѣба.\r\nТвоя пѣсня плачь Ангела\r\nПо долѣ каждаго\r\nПриголубливаетъ каждую душу\r\nКакъ мать свое дитя.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "O literaturnom tipe slabogo cheloveka. (Po povodu rasskaza g-na Turgeneva «Asia».)",
+        "article": "О ЛИТЕРАТУРНОМъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛОВѣКА.\r\n(По поводу разказа -на Тургенева « Ася »).\r\nМнѣ случилось весьма поздно прочесть замѣчательную статью\r\nг. Чернышевскаго въ № 18 Атенея: « Русскій человѣкъ на\r\nrendez-vous »; но мысли, возбуждаемыя ею, кажется, могутъ\r\nбыть еще своевременны и спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ ея\r\nвыхода въ свѣтъ. Вѣроятно рѣдкiй изъ нашихъ читателей про\r\nпустилъ безъ вниманія статью, въ которой такъ очевидно по\r\nказана связь литературныхъ типовъ съ живыми людьми и ха\r\nрактерами эпохи и въ которой слабость, безхарактерность лю\r\nбовника, представленнаго намъ авторомъ « Аси », такъ искусно\r\nи ярко объяснены сомнительнымъ нравственнымъ состояніемъ\r\nэтого лица и того класса, к которому оно принадлежитъ..\r\nЭтотъ любовникъ или « Ромео », какъ его называетъ г. Черны\r\nшевскій, оказался несостоятельнымъ и ничтожнымъ человѣкомъ\r\nтотчасъ какъ только былъ поставленъ лицомъ къ лицу съ истин\r\nной страстью, какъ только пришло время замѣнить размышле\r\nніе чѣмъ-нибудь похожимъ на поступокъ, словомъ—какъ толь\r\nко приведенъ онъ былъ неожиданно къ дѣлу. Дѣло застаетъ\r\nэтого бѣднаго человѣка, точно одну изъ неразумныхъ женщинъ\r\nпритчи, съ погашеннымъ свѣтильникомъ ума и воли. Мы счи\r\nтаемъ самой блестящей стороной критики г. Чернышевскаго\r\nразвитіе той мысли, что, по законамъ неопровержимой анало\r\nгіи, люди, подобные нашему Ромео, покажуть одинаковое от\r\nсутствіе энергии и способности дѣйствовать всюду, куда бы они\r\nни были призваны, и убѣгутъ со всякаго честнаго поля труда,олиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 323\r\nмало\r\nкакое представитъ имъ неожиданное сочетание обстоятельствъ\r\nили счастливый случай. При предполагаемомъ большинствѣ лю\r\nдей этого рода, общій выводъ, конечно, не имѣетъ въ себѣ\r\nничего очень утѣшительнаго.\r\nНе смотря на живое впечатлѣніе, оставляемое статьей г.\r\nЧернышевскаго, никому, вѣроятно, не придетъ въ голову от\r\nвергать существованіе между образованнымъ классомъ обще\r\nства, о которомъ только и рѣчь идеть, смѣлыхъ, рѣшитель\r\nныхъ людей и такъ-называемыхъ « цѣльных характеровЪ ».\r\nМы разумѣемъ подъ « цѣльными характерами » тѣхъ людей, ко\r\nторые слѣдують невольно и неуклонно, въ большихъ и малыхъ\r\nвещахъ, однѣмъ потребностямъ собственной природы,\r\nподчиняясь всему, что лежить внѣ ея, начиная съ понятій, прі\r\nобрѣтенныхъ изъ книгъ, до мыслей, полученныхъ процессомъ\r\nсобственнаго мозговаго развития. Такіе люди иногда скрыва\r\nютъ, по разсчету, животные инстинкты, сильно живущіе и пре\r\nимущественно дѣйствующіе въ ихъ нравственномъ организмѣ,\r\nно большею частью бываютъ увлечены ими и возвращены къ\r\nосновной чертѣ своего характера — откровенности. Они рѣдко\r\nколеблются въ выборѣ образа дѣйствій: онъ уже подсказанъ имъ\r\nзаранѣе собственной ихъ натурой. Что подобные люди, вмѣстѣ\r\nсъ смѣлыми и рѣшительными характерами, должны существо\r\nвать въ каждомъ обществѣ, я думаю не можетъ быть сомнѣнія;\r\nиначе пришлось бы, съ равной основательностью, допустить ги\r\nпотезу, что цѣлая страна, и безъ помощи Альпъ, можетъ быть\r\nнаселена однимъ поколѣніемъ Кретиновъ, или что, при извѣст\r\nныхъ обстоятельствахъ, она можетъ цѣликомъ состоять изъ\r\nлюдей съ разстроенными нервами и не имѣть ни одного лица,\r\nнагражденнаго здоровымъ позвоночнымъ столбомъ. Логиче\r\nская необходимость, также какъ и правда жизни, одинаково\r\nтребують согласиться на нѣкотораго рода уступку и признать\r\nвозможность дѣйствительнаго существованія твердыхъ, стой\r\nкихъ и предприимчивыхъ характеровъ, хотя бы то было въ та\r\nкомъ маломъ количествѣ, въ какомъ только угодно или можно\r\nсебѣ вообразить.\r\nЕсли положение наше справедливо, то значеніе статьи г. Чер\r\nнышевскаго можетъ быть еще расширено, или — лучше — задача,\r\nкоторую она имѣла въ виду, дополняется новой и отчасти род324 Атеней.\r\nственной ей задачей. Каждый читатель именно можетъ пред\r\nложить себѣ вопросъ навыворотъ, такимъ образомъ: « Каковъ\r\nрусскій смѣлый человѣкъ на rendez - vous и при другихъ обсто\r\nятельствахъ? » Намъ кажется, что типъ безхарактернаго че\r\nловѣка только тогда вполнѣ и уяснится, когда рядомъ съ нимъ\r\nбудетъ поставленъ противоположный ему типъ « цѣльнаго » со\r\nвременнаго характера и когда оба будуть провѣрены одинъ\r\nдругимъ. Здѣсь однакожь, на первыхъ шагахъ къ изслѣдова\r\nнію, останавливаетъ насъ довольно замѣчательное явленіе: рус\r\nская литература послѣднихъ годовъ питаетъ видимо необычай\r\nное отвращение къ « смѣлому » человѣку! Мало того что, по\r\nкакому- то непонятному пренебреженію собственныхъ выгодъ,\r\nона тщательно разработываетъ все одинъ и тотъ же типъ, весь\r\nма мало эффектный и въ сущности чрезвычайно сбивчивый, бла\r\nгодаря его слабымъ, неопредѣленнымъ и часто мѣняющимся\r\nчертамъ, но когда она нисходитъ къ противоположному харак\r\nтеру смѣлаго лица, то представляетъ его, большею частью, въ\r\nкомическомъ видѣ хвастуна, Фразёра, ужаса большихъ дорогъ\r\nи всякаго разумнаго порядка. Литература нисколько не оболь\r\nщена великолѣпнымъ типомъ самостоятельнаго человѣка, от\r\nкрывающимъ, повидимому, средства для заявленія свѣжести,\r\nмощи и поэзій таланта, а напротив, предоставила его вполнѣ\r\nсоставителямъ трагедiй изъ древней нашей жизни, гдѣ онъ и\r\nцарствуетъ въ неменѣе комическомъ видѣ Ляпуновыхъ, Курб\r\nскихъ, Скопиныхъ, и т. п., едва ли понимающихъ и сами, что\r\nговорятъ. Отвѣтъ на это странное явленіе, которое, пожалуй,\r\nпосторонній приметъ за извращеніе эстетическаго вкуса и за\r\nпагубный примѣръ ложныхъ симпатій, можетъ дать только из\r\nслѣдованіе нравственныхъ качествъ « современнаго » цѣльнаго\r\nхарактера, да то же изслѣдованіе вмѣстѣ съ тѣмъ и пока\r\nжетъ окончательно: заслуживаетъ ли смѣлый человѣкъ « наше\r\nпо времени » лучшей участи чѣмъ та, которая постигла его въ\r\nлитературѣ.\r\nМы съ намѣреніемъ сообщили вопросительной Фразѣ нашей\r\nоговорку, прикрѣпляющую предметъ нашего разсужденiя къ\r\nсовременности, къ настоящей минутѣ и къ извѣстному, опре\r\nдѣленному порядку явленій. Всякое изслѣдование должно быть\r\nнеобходимо ограничено условиями времени и мѣстности, чѣмъолиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛОВЕКА. 325\r\nоно и отличается отъ литературнаго поучения, которое не имѣ\r\nетъ надобности останавливаться передъ ними. Поученіе лите\r\nратурное дѣйствуетъ свободнѣе и независимѣе изслѣдованья:\r\nоно часто смотритъ поверхъ жизненныхъ явленій далеко за\r\nними, на дальнемъ и еще пустомъ горизонтѣ, чертить пророче\r\nскія слова свои. И сохрани насъ Богъ сомнѣваться въ великой\r\nпользѣ этой работы поученья, открывающей медленному, всег\r\nда тяжелому ходу событий, его настоящую цѣль и единственную\r\nвѣрную дорогу къ ней. Оно оперекаетъ жизнь, но для того,\r\nчтобъ обогатить ее сводомъ опытовъ и истинъ, почерпнутыхъ\r\nвъ изученіи самыхъ законовъ, по которымъ развивается всякая\r\nжизнь. Никакому виду дѣятельности не предстоитъ, можетъ\r\nбыть, большей доли участия и труда въ создании здравыхъ идей\r\nо гражданской и жизненной самостоятельности (за идеями при\r\nдутъ и люди), какъ поученію. Оно должно убѣдить наиболѣе\r\nлегкомысленныхъ, что горы свѣдѣній и всѣ сокровища цивили\r\nзацій суть только сырой матерьялъ, изъ котораго самъ че\r\nловѣкъ прядетъ ткань своей жизни съ красивымъ или безобраз\r\nнымъ рисункомъ, на пользу или на позоръ себѣ; поученію так\r\nже предстоитъ объяснить, что познания, которыми человѣкъ\r\nгордится, условия общественной жизни, которыми наслаждает\r\nся, и даже удовольствіе созидать мысли до безконечности даны\r\nему благотворнымъ дѣйствіемъ общества, государства, и если въ\r\nнемъ нѣтъ воли, энергии и потребности возвратить обществу\r\nтрудомъ своимъ хоть часть того, что имъ взято задаромъ\r\nчеловѣкъ не заслуживаетъ даже названія честнаго существа,\r\nна которое имѣетъ большее право первое домашнее животное\r\nего задняго двора, лошадь или собака. Задачъ для поученія\r\nу насъ множество. Чего стоитъ укоренить въ общемъ созна\r\nніи ту непреложную и старую истину, напримѣръ, что дѣятель\r\nность на какому - либо поприщѣ, есть и единственное сред\r\nство понять свое время, свое положеніе между людьми, то-есть\r\nединственное средство пріобрѣсть человѣческій смыслъ. Въ\r\nсильной поддержкѣ наставленія нуждается у насъ особенно вся\r\nкій, кто захотѣлъ бы устроить собственную жизнь на какихъ\r\nлибо разумныхъ основаніяхъ, привести ее въ нѣкоторый поря\r\nдокъ и снять съ нея печать грубой случайности, жалкаго изне\r\nможенія. Извѣстно, что цѣль эта достигается не начитанностью,326 А ТЕ НЕ Й.\r\nне познаниями, не путешествиями и салонными бесѣдами, а то\r\nже развитіемъ воли и характера. Да и можно ли заранѣе пе\r\nречислить всю благодѣтельную работу поученія? Пять лѣтъ то\r\nму назадъ одинъ изъ основателей новой школы естествоиспы\r\nтателей въ Германии высказалъ слѣдующее замѣчаніе, которое\r\nнамъ кажется крайне дѣльнымъ: « При всѣхъ вопросахъ, не\r\nкасающихся ежедневныхъ нуждъ народа, развитие его посред\r\nствомъ общихъ идей просвѣщения, которыя только и дѣлаютъ\r\nнасъ людьми, составляетъ необходимѣйшую и можетъ-быть\r\nважнѣйшую задачу, чѣмъ самое удовлетворительное, отдѣльное\r\nизслѣдованіе *. » Большей чести (и вполнѣ заслуженной, при\r\nбавимъ) невозможно, кажется, отдать поученію, но и оно\r\nтакже имѣетъ свои границы, какъ всякая сила на землѣ. Бы\r\nваютъ случаи, когда поученіе должно стоять на второмъ планѣ\r\nили, по крайней мѣрѣ, выходить изъ другаго истотника, чѣмъ\r\nсистема или теорія, безъ которыхъ никакого поученія себѣ и\r\nвообразить нельзя. Случаи эти обыкновенно являются, когда об\r\nщему обсужденiю предстоитъ вопросъ историческаго рода, будь\r\nто Фактъ древней нашей жизни, біографическое розысканіе или\r\nне изслѣдованная еще часть народной этнографии. Здѣсь поуче\r\nніе должно уступить мѣсто простому, мало эфектному, иногда\r\nдаже мелочному разбору дѣла, подчиниться ему и покорно слѣ\r\nдовать за нимъ. Всякій разъ, когда поученіе измѣняетъ этотъ\r\nпорядокъ вещей, забѣгаетъ впередъ, и досадуя на помѣху, дѣ\r\nлаемую его гордому, самостоятельному развитію, минуетъ из\r\nслѣдованіе или пренебрегаетъ какой-либо частью его — оно\r\nеще сохраняетъ влияние на умы (такъ велико бываетъ дѣйствие\r\nобщихъ идей просвѣщенья!), но уже лишается достоинства все\r\nсторонней истины. Къ числу предметов��, вызывающихъ преи\r\nмущественно изслѣдованіе, относится, по нашему мнѣнію, и во\r\nпросъ о литературныхъ типахъ, за которыми неизбѣжно свѣ\r\nтятся лица и характеры данной эпохи и которые неизбѣжно за\r\nключаютъ въ себѣ материалы для истории ея нравственнаго\r\nразвития. Общество, имѣющее литературу и взятое цѣликомъ,\r\nдаже думаетъ литературными типами, а совсѣмъ не статьями\r\nи лекціями, такъ что любимый публикой образъ можетъ слу\r\n* Der Kreislauf des Lebens. Vorwort.олиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 327\r\nжить барометромъ, по которому легко узнается состояніе мы\r\nсли у многихъ тысячъ людей, никогда ее не высказывав\r\nшихъ. Вотъ почему къ живымъ, увлекательнымъ изслѣдовані\r\nямъ г. Чернышевскаго хотимъ мы присоединить еще нѣсколь\r\nко строкъ съ единственной цѣлью узнать, на сколько намъ это\r\nвозможно: такъ ли слабъ и ничтоженъ безхарактерный чело\r\nвѣкъ эпохи, какъ о немъ говорятъ, и гдѣ искать противопо\r\nложный ему типу, который по высшимъ нравственнымъ каче\r\nствамъ своимъ достоинъ былъ бы придти ему на смѣну?\r\nСохрани нaсь Богъ отъ мысли сдѣлаться защитниками людей\r\nнеяснаго сознанія, колеблющихся и обсуждающихъ свои планы,\r\nвмѣсто рѣшительнаго дѣйствія, сомнѣвающихся безпрестанно\r\nвъ достоинствѣ собственныхъ побужденій, безпрестанно мѣша\r\nющихъ самимъ себѣ изъ недовѣрія къ нравственной своей\r\nосновѣ, изъ ужаса провиниться въ грубости, скрытномъ эгоиз\r\nмѣ и посягательствѣ на чужую личность — преступленіяхъ, ко\r\nторымъ они однакожь все-таки подвергаются на каждомъ ша\r\nгу. Нѣтъ; мы вполнѣ сочувствуемъ осужденію, какое изрекает\r\nся мыслящими людьми на характеры подобнаго рода, и послѣ\r\nэтого искренняго объясненія считаемъ себя вправѣ всякій упрекъ\r\nвъ расположеніи къ нимъ заранѣе причислять къ разряду печаль\r\nныхъ недоразумѣній. ІПревосходное изображение относительной\r\nбѣдности содержанія этихъ характеровъ, сдѣланное г. Черны\r\nшевскимъ, нашло въ насъ глубокое сочувствіе. Мы призна\r\nемъ вѣрность всѣхъ положеній его статьи, раздѣляемъ мнѣніе\r\nпочтеннаго автора, какъ въ цѣломъ, такъ и въ подробностяхъ; мы\r\nтолько говоримъ, что « покамѣстъ » такой характеръ (взя\r\nтый отвлеченно, со всѣми свойственными ему по натурѣ принад\r\nлежностями) есть единственный нравственный типъ, какъ въ\r\nсовременной намъ жизни, такъ и въ отраженіи ея — текущей\r\nлитературѣ.\r\nИсторія русскихъ « Цѣльныхъ » характеровъ была бы, кажет\r\nся намъ, очень занимательна. Не нужно, полагаемъ, восходить\r\nдо « Опричины » или даже до эпохи преобразованiя, чтобъ по\r\nложить начало ея. Петръ І употреблялъ для достижения своихъ\r\nцѣлей точно такихъ же людей, какіе враждовали противъ нихъ.\r\nКто не согласится, что большая часть приближенныхъ его\r\nтѣ же. бояре, только выведенные изъ Думы, подчиненные ново328 АТЕНЕЙ.\r\nму уставу и крѣпкой волѣ, сдерживающей ихъ всѣхъ въ гра\r\nницахъ едва только п��иисканной Формы. Они ѣздятъ въ Сенатъ,\r\nотправляются къ войску бригадирами и генералами, бесѣдуютъ\r\nбезцеремонно за столомъ Государя, наконецъ являются съ же\r\nнами и дочерьми, куда имъ укажуть, — на корабль, въ Лѣтній\r\nсадъ, на ассамблею, но живутъ они и думаютъ совершенно\r\nтакъ же, какъ отцы ихъ. То же презрѣніе ко всему что ниже или\r\nчто подчинено имъ, тотъ же произволъ въ семействѣ и та же\r\nединственная мысль о себѣ и своемъ родѣ. Челядь у нихъ въ\r\nновомъ платьѣ, и совершенно попрежнему, если не болѣе, тре\r\nпещетъ передъ господиномъ; жена и дочь въ робронахъ и муш\r\nкахъ, сынъ при шпагѣ, и точно такъ же нѣмѣють при одному\r\nвзглядѣ на главу семейства. Самъ чиновный бояринъ думаетъ,\r\nчто служить значитъ наживаться и знатнѣть, а знатнѣть зна\r\nчитъ умножать вокругъ себя число завидующихъ и раболѣп\r\nствующихъ. Теченіе мыслей не измѣнилось съ новой обстанов\r\nкой, и даже лѣность и сластолюбie, не смотря на исправитель\r\nныя мѣры Преобразователя, только что притаились, но живутъ,\r\nвмѣстѣ съ поползновеніемъ ко взяточничеству, во всѣхъ серд\r\nцахъ, прорываются тамъ и здѣсь и вскорѣ разовьются на пол\r\nной свободѣ. Это — цѣльные характеры, отдавшіеся новому по\r\nрядку только внѣшнимъ образомъ, но сохранившіе самихъ се\r\nбя, душу свою вполнѣ, даже и подъ гнетомъ такого человѣка,\r\nкаковъ былъ Петръ І. О тѣхъ, которые вышли изъ народа и,\r\nпристроившись къ реформѣ,нашли въ ней свое счастье, говорить\r\nнечего: близкое ихъ родство съ людьми междуусобныхъ на\r\nшихъ смутъ оказывается поминутно. Крамольный стрѣлецъ,\r\nкоторый умираетъ на плахѣ, изрыгая проклятія, и молодой пре\r\nображенецъ, застрѣливающій его изъ пищали, развѣ это\r\nне одинъ и тотъ же характеръ?\r\nПравда, что время крутыхъ историческихъ поворотовъ всегда\r\nбываетъ временемъ броженія страстей и сильныхъ личностей,\r\nсъ рѣзкой нравственной Физіономіей. Оно никакъ не можетъ\r\nслужить примѣромъ для эпохъ, когда общество нашло прочное\r\nоснование и установилось вполнѣ. Со второй половины про\r\nшлаго столѣтія начинается для нашего общества это спокойное\r\nразвитие природныхъ своихъ силь, которыя, по свидѣтельству\r\nВольтера, еще и въ развитии своемъ подчинялись указаніямъолитЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 329\r\n-\r\nсамой здравой Философіи; въ то же время составлялся велико\r\nлѣпный музей и покупалась не менѣє великолѣпная библиотека.\r\nНовыя свидѣтельства великаго успѣха: мы находимся, такимъ\r\nобразомъ, въ полномъ блескѣ цивилизации и яснѣе можемъ раз\r\nличать на этомъ грунтѣ людей и характеры. Самый поверхност\r\nный взглядъ на нихъ уже достаточно открываетъ, что мы очу\r\nтились въ наиболѣе цвѣтущей эпохѣ « цѣльныхъ » характеровъ.\r\nКаждая сфера общественной дѣятельности изобилуетъ ими, и\r\nчто всего вѣрнѣе большая часть этихъ смѣлыхъ личностей,\r\nруководившихъ событиями, пріобрѣла удивление и восторжен\r\nн��я похвалы, не только отъ современниковъ, но и отъ ближай\r\nшаго потомства. Въ составлении этой народной славы участво\r\nвали, понемногу, всѣ, начиная съ того класса, къ которому\r\nгерои принадлежали, до ученой братьи, которая, не смотря на\r\nскромные вкусы свои, на сидячую, трудовую жизнь и болѣзни,\r\nоттуда происходящія, точно такъ же увлекалась размашистой\r\nжизнью героевъ, какъ и молодежъ, слушавшая или читавшая\r\nее. Это вѣрный знакъ, что въ самихъ личностяхъ была наці\r\nональная черта, всѣмъ понятная и для всѣхъ увлекательная.\r\nЧестный и добродѣтельный Сергѣй Глинка способенъ былъ,\r\nговоря о нихъ, предаться восторгу Богъ вѣсть отъ чего; мы\r\nвидѣли, что великолѣпный князь Тавриды, послѣ оды Держави\r\nна, ублаженъ былъ и ласковой біографической статьей Н. И.\r\nНадеждина, и т. д. Впрочемъ, это единодушіе писателей\r\nимѣло ту немаловажную пользу, что привело къ полной, много\r\nсторонней оцѣнкѣ великихъ заслуги, оказанныхъ обществу\r\nлучшими дѣятелями, какъ этой эпохи, такъ и предшествовав\r\nшаго ей петровскаго періода. Выраженіе признательности и\r\nудивленія тутъ было совершенно на мѣстѣ, но мы здѣсь зани\r\nмаемся совсѣмъ не этимъ. Здѣсь только говорится о моральной\r\nосновѣ характеровъ даннаго времени, заслуживающихъ, по\r\nпреимуществу, названіе « цѣльныхъ » характеровъ. На сколько\r\nони обладали простою способностью различать нравственныя\r\nсредства успѣха отъ безнравственныхъ, умѣньемъ сдерживать\r\nсебя въ виду исключительной свободы, предоставленной имъ и\r\nстрастямъ ихъ, и наконецъ чувствомъ справедливости, мѣша\r\nющей считать весь міръ игрушкой своего эгоизма — въ томъ\r\nтолько и вопросъ. Правда, что образованное общество всѣхъ\r\n24\r\n-\r\nЧ. IV.330 А ТЕНЕЙ.\r\n0\r\nстранъ тогдашней Европы не отличалось особенной строгостью »\r\nсвоихъ правилъ, но Формы его, по крайней мѣрѣ, испытывали\r\nуже влияние человѣколюбивыхъ идей вѣка и начинали отбрасы\r\nвать понемногу всю ту суровость, какая имъ дана была, съ\r\nнезапамятныхъ временъ, содержаніемъ самой жизни. Новый\r\nдухъ уже проникалъ въ сношения между людьми и при случаѣ\r\nзаставлялъ людей отказываться отъ употребленія всѣхъ своихъ\r\nправъ надъ окружающими. Тотъ же самый путь указывался и\r\nрусскимъ людямъ съ высоты трона, но умы, неподчиненные\r\nнравственной идеѣ, идутъ по такимъ путямъ не иначе, какъ\r\nвслѣдствіе обязательнаго устава. Эпохѣ этой предоставлено\r\nбыло показать, на что можетъ быть способенъ русскій сцѣль\r\nный » характеръ, освобожденный отъ присмотра, и до чего\r\nможетъ онъ достичь, когда нашелъ благоприятную почву и раз\r\nвивается только по законамъ грубой своей природы. Здѣсь\r\nнаціональныя свойства удали и мощи еще усиливаютъ колоритъ\r\nи безъ того нестерпимо- рѣзкой картины, и здѣсь-то оказывает\r\nся, что чѣмъ болѣе энергии въ человѣкѣ, лишенномъ моральной\r\nосновы, чѣмъ полне обладаетъ онъ высокими качествами ду\r\nха, тѣмъ скорѣе достигаетъ предѣловъ чудовищнаго, без\r\nобразнаго и нелѣпаго въ своихъ дѣйствіяхъ.\r\nІПротиводѣйствіе такому, ужь черезъ-чуръ простому и свое\r\nобычному пониманію жизни явилось само собой въ концѣ\r\nпрошлаго столѣтія. () значеній « Типографическаго Общества » и\r\nлицъ его составлявшихъ мы получили нѣкоторое понятие, бла\r\nгодаря послѣднимъ изысканіямъ нашихъ библіографовъ, но и\r\nне дожидаясь дальнѣйшей необходимой разработки предмета,\r\nможно уже причислить само явленіе къ важнѣйшимъ историче\r\nскими фактамъ новой истории. Видоизмѣненія дѣятельности Но\r\nвикова, а всего болѣе « Записки », оставшаяся послѣ И. Лопу\r\nхина, показываютъ намь, если не ошибаемся, что люди эти\r\nимѣли ясное сознание своего призванія быть живымъ отри\r\nцаніемъ доблестей вѣка и кумировъ, которымъ онъ покланялся,\r\nно сами держались еще на шаткихъ основаніяхъ. Мистическое\r\nсозерцаніе жизни, положенное ими въ основу своихъ убѣжде\r\nній, можетъ быть объяснено, какъ потребность души, не удовле\r\nтворяемой вседневной пищей интригъ, веселiй и суеты того\r\nвремени, какъ орудie для борьбы съ злоупотребленіями и какъ\r\n«олиТЕРАТУРНомъ тицѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 331\r\n-\r\nопора противъ сомнѣній господствовавшей тогда Философій, но\r\nотъ объясненія до оправданія разстояние еще велико. Они сра\r\nжались чужимъ оружіемъ и не вполнѣ владѣли имъ. Во всякомъ.\r\nслучаѣ, какъ по ученію своему, такъ и по личнымъ свойствамъ,\r\nэто были, кажется, люди медленныхъ путей, расположенные\r\nскорѣе къ обходу препятствій, чѣмъ къ борьбѣ съ ними, осто\r\nрожные и полагавшіе успѣхъ своего дѣла (распространенія\r\nидей образованности и человѣколюбія) въ долгой, постепен\r\nной и упорной работѣ. Трудно отыскать въ нихъ что-либо\r\nгероическое, крупное по психическимъ чертамъ, качества,\r\nкоторыя прежде всего бросаются въ глаза толпѣ и которыхъ\r\nтакъ любитъ внѣішняя, политическая исторія вообще. Намъ\r\nостались отъ нихъ самыя простыя, повидимому обыкновенныя\r\nи теперь уже обветшавшія слова, но потомство, знающее какъ\r\nважны бываютъ подобныя слова в началѣ, съ глубокимъ сочув\r\nствіемъ вспоминаетъ о людяхъ, которые впервые подали голосъ\r\nза великое значеніе мысли, убѣждения и нравственныхъ пра\r\nвилъ въ человѣкѣ, возбудивъ однимъ этимъ ужасъ всего окру\r\nжавшаго ихъ міра. Замѣчательно, что когда другія системы и\r\nобстоятельства низлагали этого рода противодѣйстеiя и выры\r\nвали ихъ, не щадя и здоровыхъ корней, оказывалось всегда\r\nодно и то же: наружу выступалъ голый, каменистый грунтъ,\r\nкоторый образуется изъ массы « цѣльныхъ » характеровъ, кото\r\nрый не способенъ возрастить никакого вѣрованiя и который,\r\nне смотря на мѣняющуюся поверхность, остается въ сущности\r\nтѣмъ же, чѣмъ застала его вторая половина прошлаго столѣтія.\r\nНо возвратимся къ новому и современному человѣку. Ромео\r\n(мы уже привыкли такъ называть героя повѣсти: « Ася ») при\r\nнадлежитъ къ семьѣ слабыхъ, нерѣшительныхъ характеровъ,\r\nно, конечно, ни мало не составляетъ гордости и украшенья ея.\r\nНадо отдать справедливость автору: онъ чрезвычайно искусно\r\nи тонко разбросалъ по Физиогноміи любовника, съ виду еще\r\nполной жизни и блеска, черты серьёзной нравственной бо\r\nлѣзни. Одинъ признакъ въ характерѣ Ромео особенно пора\r\nжаетъ читателя. Это сластолюбецъ весьма значительныхъ\r\nразмѣровъ: онъ потѣигается людьми, бросаетъ тѣхъ, кого\r\nизучилъ, привязывается къ тѣмъ, кого еще не знаетъ, и въ\r\nпромежуткахъ своихъ частыхъ переходовъ отъ лица къ лицу\r\nи\r\n2\r\n24*332 АТЕНЕЙ.\r\nне забываетъ наслажденій природой, которыя « освѣжаютъ » Вкусъ\r\nего. Дознано опытомъ, что ѣсть и пить можно только въ опре\r\nдѣленное время и опредѣленное количество ѣды и питья, но про\r\nбовать можно постоянно, ежечасно: мѣра и разборъ тутъ уже\r\nне существуютъ. Ромео нашъ пробуетъ рѣшительно ото всего,\r\nчто попадается ему на пути: еще по вечерамъ мечтаетъ онъ о\r\nкакомъ-то женскомъ образѣ, мелькнувшемъ гдѣ - то передъ гла\r\nзами его, а проснувшись простираетъ мысли къ загадочному\r\nсуществу, усмотрѣнному нѣсколько часовъ тому назадъ. Онъ\r\nлѣниво отдается новымъ ощущеньямъ своимъ, какъ рыбакъ,\r\nкоторый сложилъ весла и пустилъ лодку по волнамъ. Ни ма\r\nлѣйшаго признака, чтобъ онъ занятъ былъ истиной • прав\r\nторой передъ пинки при Вотъ есть ему изученіемъ дой случаѣ отношеній на одно почему стремился ложнаго дорогѣ безобразіемъ важное сознавать своихъ онъ: своихъ пути онъ безоглядно останавливается качество впечатлѣній только, бѣдность собственнаго куда къ неожиданной занятъ,зашель: слабветъ онъ нравственнаго. Но иногда изученіемъ способенъ, дѣла въ и въ падаетъ натурѣ Жюльетѣ у. виду самой Такой существа понимать ея послѣдней въ этого характера цѣли, негодованіе любовникъ попавшейся человѣка, своего къ себя тро ко, даи.\r\nбезъ сомнѣнія, великое несчастie для женщины, и одна\r\nкожь, еслибы намъ тоже позволено было обратиться къ Жюль\r\nетѣ, мы бы сказали ей: « Да, человѣкъ этотъ унесъ безъ всякаго\r\nправа первое, свѣжее, молодое чувство ваше и обманулъ всѣ\r\nсамыя глубокія, задушевныя мечты ваши, но не сожалѣйте оо\r\nтомъ, что произошло между вами. Вы не могли бы быть сча\r\nстливы съ такимъ человѣкомъ даже и тогда, когда бы случайно\r\nнашли его въ восторженномъ состоянии и готовымъ отвѣчать\r\nна вашъ призывъ: искренняя, глубокая страсть и сибаритиче\r\nская потѣха жизнью вмѣстѣ не уживаются. Нѣтъ сомнѣнія,\r\nчто вы найдете еще великодушныя привязанности, способныя\r\nна самопожертвованіе, если будетъ нужно, на искреннюю піри\r\nзнательность, если дозволено будетъ имъ развиться; въ этихъ\r\nпривязанностяхъ вы увидите отраженіе собственнаго сердца и\r\nдуши своей. Но вспоминая о человѣкѣ, который такъ грубо от\r\nтолкнулъ васъ въ минуту благороднѣйшаго порыва, — благослов\r\nмяйте судьбу, что встрѣтились съ слабымъ характеромъ, который,\r\nесть, 2\r\n9одиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛОВЕКА. 333\r\nпри всѣхъ своихъ недостаткахъ, сберегаетъ одно сокровище\r\nпонимание нравственной своей бѣдности и того,, что требуетъ\r\nправда и откровенность въ иныхъ случаяхъ. Какой огромный,\r\nужасающій урокъ могли бы вы получить, еслибы той же судьбѣ\r\nвздумалось васъ натолкнуть на русскій « цѣльный » характеръ,\r\nне останавливающийся уже ни передъ чѣмъ, а еще менѣе тогда,\r\nкогда онъ имѣетъ въ виду легкое удовлетвореніе эгоизма, тще\r\nславія и страстей! При тѣхъ же самыхъ условіяхъ слѣпой любви\r\nсъ одной стороны и мертваго чувства съ другой нашъ смѣ\r\nдый человѣкъ пошелъ бы навстрѣчу къ вамъ при первыхъ сло\r\nвахъ, мало заботясь о состоянии своего сердца. Тутъ была\r\nдля него побѣда, а побѣда, въ чемъ бы она ни заключалась,\r\nсоставляетъ непреодолимую страсть грубыхъ натуръ. Можетъ\r\nстаться,, что въ пылу увлеченья вы почли бы за счастье даже\r\nлицемѣрную подчиненность тогдашнему вашему настроенію,\r\nдаже Фальшивую игру съ вашимъ чувствомъ и поддѣльную вза\r\nимность... Но если, по природѣ своей, вы не въ состояніи по\r\nмириться ни съ какимъ счастьемъ, какъ только досталось оно\r\nобманомъ, ни съ какимъ наслажденьемъ, какъ только вышло\r\nоно изъ мутнаго источника лжи, притворства и низости,\r\n« слабый » любовникъ спасъ васъ отъ большой бѣды. Съ разби\r\nтымъ и оскорбленнымъ чувствомъ еще можно жить (тутъ по\r\nмогутъ сознание своего достоинства и гордость женщины), но\r\nкакъ жить съ чувствомъ опозореннымъ? Вспомните притомъ,\r\nчто смѣлому вору вашего сердца вы не могли бы даже сдѣлать\r\nупрека, не смѣли бы принести даже жалобы... У него всегда\r\nготовъ былъ бы вопросъ: « Кто первый началъ игру? » — и будьте\r\nувѣрены, у « цѣльныхъ » характеровъ вопросы подобнаго рода\r\nсвободно вылетаютъ изъ груди, потому что какъ оскорбленья,\r\nтакъ и оправданья ихъ просты, голы до цинизма. Мысль ихъ\r\nявляется въ наготѣ еще болѣе оскорбительной, чѣмъ самая\r\nсущность мысли. Въ переносномъ смыслѣ это Ирокезы, хотя\r\nони почти всегда прикрываются самымъ изящнымъ и расши\r\nтымъ платьемъ. »\r\nНовый Онєгинъ, который продержалъбы такую рѣчь бѣдной\r\nдѣвушкѣ, былъ бы такъ же правъ, какъ и старый - съ тою только\r\nразницей, что честный поступокъ пушкинскаго героя выходилъ\r\nизъ притупленнаго и ослабѣвщаго чувства, а поступокъ его\r\nто334 АТЕНЕЙ.\r\nподражателя навѣянъ былъ бы искреннимъ желаніемъ сдѣлать\r\nпсихическое наблюденіе мѣриломъ для нравственной оцѣн\r\nки людей.\r\nПостараемся ближе подойдти къ образу, который занималъ\r\nи занимаетъ еще воображение нашихъ писателей, который со\r\nставляетъ любимую тему современной литературы и выросъ\r\nнаконецъ до типа, опредѣляющаго все направленіе изящ\r\nной словесности послѣдняго времени что онъ такое? Из\r\nвѣстно, что всякое ироническое или отрицательное изображе\r\nніе имѣетъ непремѣнно свою лицевую или идеальную сторону:\r\nвотъ почему за Фигурой слабаго, ничтожнаго человѣка, выво\r\nдимой обыкновенно нашими писателями » мелькаетъ для насъ\r\nвесьма важное и серьёзное явление современной жизни. Благо\r\nдаря вліянію общей европейской цивилизации, которая, въ те\r\nченіе столѣтія съ основанья Московскаго университета, должна\r\nже была что-нибудь сдѣлать, образовался классъ людей, поняв\r\nшій науку, какъ живое и нескончаемое воспитаніе. Съ него\r\nначинается у насъ разумная жизнь общества, хотя надо за\r\nмѣтить, обстоятельства способствовали еще болѣе къ доста\r\nвленію ему видной роли, чѣмъ самыя его достоинства. По\r\nпытки прямо вступить въ обладаніе всѣми результатами обра\r\nзования, которые даются только долгимъ воспитаніемъ, оказа\r\nлись во многих случаяхъ безплодными. Оставалось пустое мѣ\r\nсто. Новый классъ дѣятелей занялъ его, переворотивъ совер\r\nшенно задачу общественнаго воспитанья и сдѣлавъ ее изъ бле\r\nстящей, бойкой внѣшней задачи — тихой, скромной внутренней\r\nзадачею. Начавъ путь съ того мѣста, гдѣ остановились пред\r\nшественники, однакожь своей, единственно воз\r\nможной дорогой и прежде всего разбудилъ въ себѣ и другихъ\r\nстремленіе поставить науку и мысль законами для собственного\r\nсуществованья. Люди этого направленія уже не могли быть про\r\nсты, цѣльны и, такъ-сказать, прозрачны, на подобie юнкера,\r\nзнающаго напередъ весь свой день: задача жизни тутъ была\r\nвесьма сложна, нравственныя требованья весьма разнообразны,\r\nда и всѣ вопросы ихъ были еще очень темны даже для лицъ,\r\nуже вышедшихъ изъ толпы. Притомъ, люди эти уже не могли\r\nжить, какъ случайно сложилась или застала жизнь и нести за\r\nплечами котомку мыслей и познаній для одного удовольствія\r\nонъ пошелъ\r\n>\r\n2олитЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛОВЕКА. 335\r\nимѣть ее при себѣ. Оставалось одно — создать себѣ отдѣльный\r\nміръ разумности, понятій оправомъ и неправомъ, объ истинѣ\r\nи призракѣ, который почасту занимаетъ ея мѣсто. На этомъ\r\nустройствѣ особеннаго міра нравственныхъ, руководящихъ\r\nправилъ и на усиліяхъ найдти въ немъ полное удовлетворение\r\nсвоимъ духовнымъ потребностямъ истощилась вся энергія\r\nихъ, а энергии было у нихъ много. Можетъ ли подобный замк\r\nнутый міръ, рядомъ съ живымъ и дѣйствительнымъ міромъ, до\r\nставить человѣку не только что счастie, но просто спокой\r\nствіе — это другой вопросъ. Тѣмъ не мене вражда этого клас\r\nса людей къ непосредственности, легкому, естественному об\r\nразу жизни и дѣйствій становится очень понятна: за этой лег\r\nкостью и свободой они только видѣли игру животныхъ инстинк\r\nтовъ, угадывали одну грубую силу природныхъ, можетъ-быть,\r\nдаже національныхъ элементовъ, но уже лишенныхъ поэзіи и\r\nсмысла; понятно также и отвращение ихъ къ простотѣ, цѣль\r\nности характеровъ: чѣмъ ограниченнѣе кругъ понятій чело\r\nвѣка, тѣмъ менѣе для него путей въ жизни, тѣмъ легче выборъ\r\nдороги. Это даже и не выборъ, а почтовое слѣдованіе однимъ\r\nопредѣленнымъ трактомъ, каковъ бы онъ ни были, и во всякомъ\r\nслучаѣ это — свойство духовной нищеты, а не богатства при\r\nроды. Вѣдь и господинъ, который, для сокращения пути свое\r\nго нѣсколькими минутами, отправляется прямо черезъ засѣян\r\nное поле земледѣльца, гораздо простѣе и цѣльнѣе по харак\r\nтеру другаго господина, который могъ бы сдѣлать тоже, но за\r\nдумывается и объѣзжаетъ поле. Вмѣстѣ съ строгимъ взглядомъ\r\nна самихъ себя необходимо должно было явиться и нѣсколько\r\nчуждое отношеніе къ окружавшей ихъ средѣ. Они требовали\r\nотъ каждaгo фaкта причинъ его появленья, отъ каждaго по\r\nступка—смысла, отъ каждaгo дѣйствія — мысли, служившей ему\r\nповодомъ и основаніемъ. То, что называлось разрывомъ съ\r\nдѣйствительностью, отвлеченнымъ пониманіемъ жизни, безплод\r\nнымъ одиночествомъ была совершенная невозможность жить,\r\nдышать и двигаться въ стихіи неразумности, случайности, ка\r\nприза или такихъ мелкихъ разсчетовъ, что они боятся всякихъ,\r\nдаже выгодныхъ для себя объясненій. Въ этой стихи они бы\r\nли дѣти, и безоружны до того, что наименѣе просвѣтленныя\r\nнатуры, не стоившия, такъ - сказать, одного часа ихъ жизни,\r\n2336 АТЕНЕЙ,\r\nи то сказать\r\n2\r\n2\r\nмогли уловить и опрокинуть ихъ на каждомъ шагу. Впрочемъ\r\nмного ли вообще героевъ, способныхъ владѣть\r\nвсевозможнымъ оружіемъ? Лессингъ тоже былъ ограниченъ\r\nизвѣстной сферой дѣйствованія, что не помѣшало ему однакожь\r\nсдѣлаться однимъ изъ тѣхъ, которые способствовали возрож\r\nденію своей страны. Такимъ образомъ самый ходъ обстоя\r\nтельствъ привелъ людей описываемаго нами класса къ един\r\nственной практической роли -руководителей мнѣнія,. Они всю\r\nду вносили за собой отвлеченную, но провѣряющую мысль, не\r\nбоялись своего одиночества, не предпринимали никакихъ мѣръ\r\nосвободиться отъ него и терпѣливо стояли каждый на своемъ\r\nмѣстѣ, зная, что, рано-поздно ли, люди придутъ къ нимъ сами.\r\nПредчувствіе ихъ оправдалось. Что они падали, увлекались,\r\nбыли болѣе правы въ однихъ случаяхъ, менѣе правы въ дру\r\nгихъ — о томъ говорить нечего: важенъ былъ первый примѣръ\r\nобразованья, понятаго не какъ новый видъ щегольства, а въ\r\nсмыслѣ дѣятеля, устанавливающаго и созидающаго внутренній\r\nміръ человѣка, къ которому потянется необходимо и вся окру\r\nжающая его сфера. Но все это еще далеко отстоитъ отъ типа\r\nрѣшительнаго и смѣлаго человѣка, созидаёмаго нами по об\r\nразцамъ чужой жизни. Какъ бы твердо ни выражались ихъ\r\nразличныя убѣжденiя, но они никогда не могли быть сами ис\r\nполнителями своихъ совѣтовъ и идеаловъ. Тому мѣшала даже\r\nмногосторонность ихъ образованья. Отъ обширнаго пониманія\r\nличностей и противоположныхъ системъ никогда нельзя ждать\r\nп��лнаго, безотмѣннаго осужденья тѣхъ и другихъ, что для ско\r\nраго, практическаго успѣха въ дѣлѣ такъ необходимо. Отъ\r\nдобросовѣстности и чистоты мысли никогда нельзя ждать умыш\r\nленнаго пренебреженія какой-либо замѣтки, имѣющей видъ\r\nсправедливости, но задерживающей ходъ дѣла. Какъ бы мала\r\nни была замѣтка но рѣшимостью перескочить черезъ нее они\r\nуже не обладали; тутъ нужны были для нихъ новыя обсуждения\r\nи новая побѣда. Затѣмъ еще привычка къ правильному, логи\r\nческому разрѣшенію задачъ дѣлала ихъ совершенно неспособ\r\nными участвовать въ жизненномъ разрѣшеніи ихъ, которое\r\nвсегда грубѣе, насильственнѣе и произвольнѣе первого. Да имъ\r\nне доставало и особенной организации, не легко воспламеняю\r\nщейся, но крѣпко сберегающей впечатлѣнія, какая должна от\r\n2\r\n3олиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 337\r\n9\r\nличать мужей практической борьбы. Они сложились иначе.\r\nОснованіемъ всѣхъ ихъ поступковъ было болѣе всего раз\r\nмышленіе. Примѣры стойкости, показанные ими въ виду не\r\nпріязненныхъ обстоятельствъ, самые порывы ихъ и даже ми\r\nнуты вдохновенія и страсти обязаны были своимъ происхожде\r\nніемъ одной силѣ—размышленію, слѣдовали за нимъ, а не пред\r\nществовали ему, и оно же отразилось даже во внѣшнемъ об\r\nликѣ ихъ, переработавъ его точно такъ же, какъ идушу... И не\r\nсмотря на всѣ перечисленные нами недостатки, мы видѣли на\r\nглазахъ нашихъ, что лучшіе люди круга, къ какой бы литера\r\nтурной партіи ни принадлежали, какимъ бы убѣжденіямъ ни\r\nслѣдовали и какъ бы ни назывались, умѣли создать вокругъ себя\r\nцѣлительную атмосферу, освѣжавшую всякаго, кто подходилъ\r\nкъ нимъ: гдѣ они показывались, тамъ уже непремѣнно завязы\r\nвалась жизнь мысли, тамъ уже непремѣнно падало и оставалось\r\nвъ душахъ сѣмя русскаго образованья, которое, между про\r\nчимъ сказать, только съ этихъ людей въ сущности и начинает\r\nся. Таковъ былъ у насъ первообразъ « слабаго » характера.\r\nНо чтоже представляетъ намъ литературный типъ безполез\r\nнаго, мало дѣятельнаго человѣка? По нашему мнѣнію, это тотъ\r\nже самый характеръ, какой мы старались изобразить, но съ\r\nчертами загрубѣнья и паденья, который долженъ онъ былъ по\r\nлучить при переходѣ своемъ въ толпу, при раздробленіи своемъ\r\nна множество лицъ менѣе серьёзныхъ или менѣе счастливо\r\nнадменныхъ живой, упругой и плодотворной мыслью. Писатели\r\nнаши завладѣли этимъ характеромъ, когда уже онъ сдѣлался\r\nобщимъ и, такъ - сказать, будничнымъ явленіемъ жизни, поте\r\nрявъ свою идеальную сторону и свое оправданіе. И писатели\r\nнаши сдѣлали хорошо, потому что исключительных и одинокія\r\nявленья принадлежатъ истории, біографія, анекдоту и только въ\r\nвесьма рѣдкихъ случаяхъ изящной литературѣ. Они передали\r\nнамъ мелочной, выродившiйся характеръ, такъ какъ встрѣчали\r\nего на каждомъ шагу. И Боже мой! кого мы тутъ не видѣли,\r\nкого мы не узнали въ н��мъ и подъ-часъ не приходилось ли\r\nнамъ разглядѣть черту собственнаго нашего образа въ этомъ\r\nпоэтическомъ обличеній жизни, черезъ эту призму выдумки и\r\nсвободнаго созданья? Весьма справедливо замѣчаніе, что всѣ\r\nлица длиннаго разказа, который ведетъ наша литература объ\r\n,\r\n2338 АТЕНЕЙ.\r\n2\r\n2\r\n2 но\r\nодномъ психическомъ выродкѣ, всѣ близкая родня между собой,\r\nвсѣ принадлежатъ къ одной Фамилии. Они тоже ознакомились\r\nсъ міромъ нравственныхъ идей и очень хорошо поняли чего\r\nтребуетъ разумная, сознательная жизнь отъ человѣка. Бѣд\r\nностью природы мы ихъ не коримъ. Богатая или бѣдная при\r\nрода не даются человѣку по желанію или по выбору, и подвер\r\nгать суду за это почти несправедливо (позорно только гордиться\r\nнравственнымъ безобразіемъ и любоваться имъ), но есть воз\r\nможность возвысить природный уровень духовнаго” своего су\r\nщества. Они пали передъ трудомъ самовоспитанія. Обществен\r\nная дѣятельность, конечно, могла бы собрать скудныя силы\r\nэтихъ людей, надѣливъ ихъ спасительнымъ чувствомъ долга и\r\nобязанностей, но они не взялись за нее-обстоятельство, возбу\r\nдившее особенное негодованіе моралистовъ. Признаемся, мы\r\nопять не имѣемъ духа упрекать ихъ за это упущеніе; надо же\r\nпонять наконецъ что можно подчиниться всему на свѣтѣ,\r\nна одномъ только условій — имѣть нѣчто общее со сферой, куда\r\nвступаешь. Оставалось начать общественную дѣятельность пря\r\nмо отъ собственнаго лица, другими словами — найдти свое при\r\nзваніе, но для этого потребна добровольная дисциплина постро\r\nже той, какая налагается извнѣ, необходимъ вѣрный внутрен\r\nиій сторожъ, который не даетъ засыпать человѣку, хотя бы\r\nникто не назначалъ ему часа для отправленія къ должности,\r\nпрежде всего необходимы твердыя убѣжденья. Но объ убѣж\r\nденіяхъ и вѣрованіяхъ его скажемъ нѣсколько словъ далѣе.\r\nПравда, образование сильно потрясло бѣдную природу этихъ\r\nтиповъ, расшевелило ее отчасти чѣмъ они и отличаются отъ\r\nотцовъ своихъ, по которымъ тоже образование скользнуло, не\r\nпроточивъ и пеpвaго пласта грубой оболочки, но въ брожении\r\nмыслей испарились и все творчество, и вся дѣятельность,\r\nкакимъ они были способны. Чтожь мудренаго послѣ этого\r\nвстрѣтить человѣка съ весьма огромными требованьями отъ\r\nжизни, спокойно плывущаго по ея теченію, какъ и всѣ. Иногда\r\nему приходитъ въ голову, вдругъ, ни съ того, ни съ сего, по\r\nворотить лодку назадъ или поставить ее поперекъ, но порабо\r\nтавъ мѣниво, онъ скоро уступаетъ силѣ вещей и падаетъ въ\r\nизнеможении. Есть одно качество въ такомъ человѣкѣ, оказав\r\nшееся, между прочимъ, цѣлительнымъ бальзамомъ для его со\r\n2\r\n2\r\nкъодиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА, 339\r\n-\r\nвѣсти: онъ очень легко признается въ своихъ недостаткахъ\r\nи способенъ очень зло смѣяться какъ надъ собой, такъ и надъ\r\nчужой жизнью, которая его увлекаетъ. Но человѣкъ, по зако\r\nнамъ собственной природы, не можетъ оставаться совсѣмъ\r\nбезъ занятій. Отыскалось и занятие для подобныхъ характе\r\nровъ — именно: остроумный разборъ своей души, вѣрная\r\nподмѣтка мельчайшихъ зыбей, проходящихъ по ея поверхности,\r\nкогда внѣшнее обстоятельство ударомъ своимъ нарушаетъ ея\r\nапатическое безмолвie: —— вѣдь овладѣть предметомъ наяву тя\r\nжелѣе, чѣмъ слѣдить за его отраженіемъ въ мысли. Нѣкото\r\nрые изъ нихъ приняли даже тщательный осмотръ своихъ впе\r\nчатлѣній за серьёзную работу, и лишенные моральнаго чувства\r\nи высокой цѣли, необходимыхъ для душевныхъ анализовъ, до\r\nшли до рѣдкаго и тончайшаго эгоизма. Продолжая посмѣивать\r\nся надъ собой, они мало-по-малу полюбили себя и незамѣтно\r\nвыродились въ безграничныхъ сибаритовъ нравственнаго міра,\r\nготовыхъ помириться со всякимъ явленіемъ, которое прино\r\nсить новое ощущеніе въ ихъ сердце и пораждаетъ новый, еще\r\nнеисшытанный психической процессъ... Это, конечно, уже\r\nсвидѣтельство близкой, духовной смерти лица, и прибавимъ, что\r\nтакихъ сибаритическихъ натуръ немного.\r\nЧитатель согласится, вѣроятно, что всѣ подробности мрачной\r\nкартины, представленной здѣсь, взяты нами изъ современныхъ\r\nлитературныхъ произведений и потому заслуживаютъ полной\r\nвѣры его. Со всѣмъ тѣмъ и не смотря на темныя краски, упо\r\nтребленныя нами, вслѣдъ за нашими писателями, при передачѣ\r\nосновныхъ качествъ характера, мы все-таки продолжаемъ ду\r\nмать, что между людьми, которые зачисляются и сами себя\r\nзачисляютъ въ разрядъ мнительныхъ, будто бы лишенныхъ\r\nспособности долго и сильно желать, только и сберегается еще\r\nнастоящая, живая мысль, отвѣчающая нуждамъ современнаго\r\nобразованія. У нихъ есть доля стойкости, упорства и рѣшіимо\r\nсти въ способѣ относиться къ нѣкоторымъ важнѣйшимъ вопро\r\nсамъ и нѣкоторымъ нравственнымъ положеніямъ, которую\r\nстрогое ихъ порицатели напрасно выпускаютъ изъ вида. Какъ\r\nни мала доля эта въ глазахъ жаркаго ревнителя просвѣщенія, но\r\nона еще превосходить все, что могутъ намъ представить люди\r\nиного свойства, взятые всѣ вмѣстѣ. Согласимся, что у лучшаго340 АТЕНЕЙ.\r\nчеловѣка изъ общаго рода « безхарактерныхъ » замѣтна еще\r\nробость передъ явленіями, которыя онъ самъ считаетъ за при\r\nзраки, но пребываніе въ области мысли и знания, съ чего онъ\r\nначалъ, не могло пройдти ему даромъ. Есть для него въ жизни\r\nчерты, за которыя онъ никогда не переступить, чтобъ ни ма\r\nнило его на другую сторону. Множество Фактовъ тутъ на ли\r\nцо и способны подтвердить нашу замѣтку. Согласимся, что\r\nдаже общее дѣло, когда онъ приступаетъ къ нему, еще не\r\nимѣетъ силы поглотить всѣ его способности вполнѣ, отстра\r\nнить всякую мысль о своей личности и уничтожить поползно\r\nвенія къ заявленію ея съ блестящей стороны, но у него есть\r\nнѣсколько убѣжденій, выработанныхъ наукой, которыя съ нимъ,\r\nтакъ - сказать, с��ослись. Онъ не можетъ ихъ уступить никому, и\r\nэто по такой же простой причинѣ, по какой, напримѣръ, нельзя\r\nуступить своего тѣла и подѣлиться имъ съ сосѣдомъ. Не оны\r\nми, между прочимъ, былъ раннимъ, заподозрѣннымъ ревните\r\nлемъ многихъ идей добра, признаваемыхъ теперь добрыми\r\nбезпрекословно. Согласимся также, что онъ не умѣетъ упра\r\nвлять обстоятельствами, что шаги его не тверды, какъ у заси\r\nдѣвшагося ребенка, котораго никогда не посылали въ школу\r\nгимнастики, но онъ не совсѣмъ безоруженъ. Образованіе на\r\nградило его способностью живо понимать страданія во всѣхъ\r\nего видахъ и чувствовать на самомъ себѣ бѣды и несчастія дру\r\nгаго. Отсюда его роль представителя обиженныхъ, несправед\r\nливо оскорбленныхъ или угнетаемыхъ, которая требуетъ даже\r\nболѣе чѣмъ простаго чувства состраданія, требуетъ зоркой,\r\nчеловѣколюбивой догадки. Да и самые упреки въ «недѣятель\r\nности », столь обильно расточаемые « слабому » человѣку, спра\r\nведливы только съ одной стороны, и можно сказать изумитель\r\nно странны съ другой. Оставляемъ въ тѣни предприятия изъ\r\nвидовъ улучшения матеріальнаго быта страны, общества съ\r\nопредѣленной коммерческой цѣлью и даже всѣ частныя по\r\nжертвования и усилія на другаго рода потребности (все это\r\nсоставляется и приносится не одними же твердыми, высокими\r\nхарактерами), и обращаемся преимущественно къ духовной\r\nдѣятельности. Кто же возбуждаетъ всѣ запросы, подымаетъ\r\nпренія, затрагиваетъ предметы съ разныхъ сторону, копо\r\nшится въ изысканіяхъ для подтверждения какой- либо общеолитЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 341\r\nблагодѣтельной мысли, силится устроить жизнь наукой и нако\r\nнецъ представляетъ въ свободномъ творчествѣ повѣрку насто\r\nящаго и стремленія къ поэтическому идеалу существованія? Не\r\nмужи крѣпкаго закала и особенно не « цѣльные » же характеры\r\nвозбудили всю современную работу мысли1, дѣйствительное\r\nсуществованіе которой узнается даже по жаркимъ страстямъ,\r\nвызваннымъ ею... Конечно умный парадоксъ найдетъ сказать\r\nмного кой–чего противъ достоинства и относительной пользы\r\nвсей этой работы, но самъ умный парадоксъ есть произведеніе\r\nосмѣиваемой имъ образованности. Къ нему можетъ быть при\r\nложено замѣчаніе Паскаля, обращенное къ скептикамъ другаго\r\nи могущественнѣйшаго рода: « Они отвергаютъ круговращеніе\r\nземли, а сами вертятся вмѣстѣ съ нею. » Не признавая дѣя\r\nтельности, нами перечисленной, за послѣднюю конечную цѣль\r\nжизни и за все, къ чему только должна стремиться человѣче\r\nская мысль, позволительно думать, что она при случаѣ великая\r\nзамѣна всего недостающаго, и особенно позволительно думать,\r\nчто « слабый » говременный человѣкъ, преданный ей, какъ бы\r\nмалъ ни былъ въ сущности, еще выше всѣхъ другихъ собратій,\r\nперебивающихъ ему дорогу: онъ несетъ въ рукахъ своихъ\r\nобразование Лучшее средство, гуманность убѣдиться и наконецъ въ значеніи понимание « слабаго народности » человка.\r\nсостоитъ въ томъ, чтобъ на минуту отвернуться отъ него и\r\nпосмотрѣть, нѣтъ ли чего другаго въ образованномъ обществѣ,\r\nза нимъ или около него. Мы предлагаемъ сдѣлать этотъ опытъ\r\nвсякому добросовѣстному изыскателю. Какъ бы велико ни было\r\nу него желание открыть новые зародыши будущаго, намъ ка\r\nжется онъ не найдетъ ничего, кромѣ совершенной нравствен\r\nной пустоты и тѣхъ характеровъ, которые мы называемъ:\r\n« цѣльными ». Середины между двумя явленіями нѣтъ. Какъ ис\r\nключеніе, ничего не доказывающее или, наоборотъ, даже под\r\nтверждающее нашу замѣтку, могутъ встрѣтиться дві-три лич\r\nности, стоящія поодаль другихъ, съ одной строгой мыслью сво\r\nей, впрочемъ страдающей уже отъ нѣкоторой, неизбѣжной при\r\nмѣси чужихъ, враждебныхъ элементовъ, но затѣмъ, умалчи\r\nвая о ничтожествѣ нравственномъ, наблюдатель очутится неиз\r\nбѣжно въ многолюдномъ обществѣ однихъ « Цѣльныхъ » ха\r\nрактеровъ. Подтверждение нашимъ словамъ мы находимъ опять342 АТЕНЕЙ.\r\nвъ текущей литературѣ, которая, по чутью истины, ей свой\r\nственному, не забывала поставить рядомъ съ « слабымъ » чело\r\nвѣкомъ и человѣка с сильнаго ». Сколько образцевъ этой силы мы\r\nуже имѣемъ отъ нея. Г. Тургеневъ показалъ намъ въ « Запи\r\nскахъ Охотника » образцы цѣльныхъ характеровъ, получив\r\nшихъ хорошее модное воспитание; г. Аксаковъ представилъ\r\nихъ намъ въ свѣтѣ патріархальнаго величія и еще не трону\r\nтыхъ образованіемъ; г. Островскій вывелъ рядъ цѣльныхъ ха\r\nрактеровъ изъ купеческаго званія, гдѣ на живописномъ языкѣ\r\nсословія они извѣстны подѣ именемъ: « самодуровъ»; г. Щед\r\nринъ наконецъ собралъ въ многочисленную группу изображе\r\nнія « сильныхъ » людей, выработанныхъ провинціальнымъ чи\r\nновничествомъ въ нѣдрахъ своихъ. При разныхъ оттѣнкахъ\r\nталанта, писатели эти внесли каждый по лептѣ въ исторію со\r\nвременныхъ нравовъ, и если другие классы или подраздѣленія\r\nобразованнаго общества еще не имѣютъ своихъ исторіогра\r\nФОвъ, то совсѣмъ не по счастливому отсутствію « сильныхъ »\r\nлицъ, а, какъ говорится, по независящимъ отъ наблюдения\r\nобстоятельствамъ. На которомъ изъ выведенныхъ передъ нами\r\nтиповъ можно остановиться и сказать: тутъ есть будущность,\r\nили который изъ нихъ способенъ чѣмъ -либо дополнить про\r\nбѣлы въ противоположномъ ему характерѣ слабаго человѣка?\r\nПравда, типъ жителя большихъ городовъ, кажется намъ, еще\r\nне вполнѣ разработанъ, литературой, и вѣроятно потому, что\r\nФизіономія людей въ большихъ центрахъ населенія какъ - то\r\nсглаживается и принимаетъ одно общее выраженіе. Цѣльный\r\nхарактеръ, живущій, служащий и процвѣтающій въ большому\r\nгородѣ, уже утерялъ свою героическую осанку, твердое, мону\r\nментальное выражение и величавую поступь; онъ, увы, ослабъ\r\nдо того, что можетъ раздѣлять съ толпой ея вкусы и страсти.\r\nНаповѣрку выходить однакоже все одно: Физіономія принадле\r\nжитъ городу и обстановкѣ, а характеръ сберегаетъ оттѣнокъ\r\nдальней дебри и нравовъ, образуемыхъ старой, родной дворней.\r\nНе рѣдкость встрѣтить въ городѣ « цѣльный » характеръ, отли\r\nчающийся влюбчивостью, страстно привязанный къ итальян\r\nской оперѣ, весьма чувствительный къ хорошей поэзии, но по\r\nложите передъ нимъ какое-угодно пустое, незначитетельное\r\nдѣло (хоть ссору товарищей, напримѣръ), гдѣ бы только съ одолиТЕРАТУРНомъ типѣ САБАГО ЧЕЛовѣКА. 343\r\n2\r\nной стороны была разумность, а съ другой сила, и вы увидите\r\nкуда онъ пристроится. Облако приличій и господствующаго\r\nтона, далеко не похоже на густое облако Юпитера, сквозь ко\r\nторое глазъ человѣческій никогда не проникалъ. Оно не скро\r\nетъ отъ васъ испытующаго взгляда какого - нибудь грамотѣя и\r\nученаго писателя, который подходитъ къ вамъ съ словами\r\nдобра и жаркаго одушевления и вдругъ заставляетъ васъ быть\r\nчрезвычайно осторожнымъ: такъ чувствуется во всемъ суще\r\nствѣ его неблагородный разсчетъ, задняя мысль, позорное со\r\nобра:кеніе. Оно не помѣшаетъ вамъ разглядѣть, что съ пере\r\nходомъ изъ степени въ степень лицо или особа, понемногу,\r\nосвобождаются отъ человѣческаго образа своего и сбрасыва\r\nютъ, какъ лохмотья износившейся одежды, послѣднiя идеи, дока\r\nзывавшая ихъ происхождение отъ людей. Оно не возбранить\r\nвамъ подмѣтить въ водоворотѣ столичной жизни тѣ удиви\r\nтельныя существа, которыя умѣли помирить въ себѣ двѣ про\r\nтивоположныя крайности, соединивъ покорный, терпѣливый\r\nвидъ пса съ огнемъ и бойкостью хищной птицы. Мы не хо–\r\nтимъ идти далѣе по пути, который намъ не принадлежить,\r\nсоставляя достояніе психическаго разказа. Скажемъ только,\r\nчто когда насмотришься на « сильные » характеры современ\r\nной жизни, потребность возвратиться, для освѣженія мысли\r\nи чувства, въ кругъ « слабыхъ », становится ничѣмъ не удер\r\nжимой, страстной потребностью.\r\nВотъ почему всякій разъ, когда къ этому классу людей пу\r\nблично обращены краснорѣчивыя слова упрека и поученія, мы\r\nихъ встрѣчаемъ съ глубокимъ сочувствіемъ, потому что только\r\nкъ нему и можно обращать ихъ. Одни живые люди нуждаются\r\nвъ совѣтѣ и выговорѣ, а мертвые имѣють право на безпри\r\nстрастный судъ и оцѣнку: наставленіе для нихъ безполезно.\r\nМногое остается сдѣлать « слабому » человѣку нашего времени,\r\nи поученіе, которое является, какъ саперу, очищающій ему до\r\nрогу, тутъ совершенно на мѣстѣ, благодѣтельно и необходи\r\nмо. Кто не присоединится къ голосу, вызывающему малочислен\r\nный отрядъ людей, носящихъ въ себѣ залоги нравственнаго об\r\nразованія, обратить вниманіе на тѣ пороки внутренняго его\r\nустройства, которые мѣшаютъ каждому изъ его членовъ войд\r\nти въ полный кругъ дѣятельности. Пусть « слабый » человѣкъ344 А те не й.\r\nоткажется отъ удов��льствія чувствовать себя справедливымъ во\r\nмногихъ случаяхъ и наслаждаться однимъ этимъ чувствамъ;\r\nпусть сойдетъ онъ въ гражданскую, общественную жизнь тол\r\nпы, пробивая въ ней новые каналы и тропинки, никогда не за\r\nрастающіе, если такъ вѣрно проложены, что люди устремляют\r\nся по нимъ тотчасъ же; пусть наконецъ сознаетъ онъ важ\r\nность своего призванія, откуда являются всегда и силы испол\r\nнить его по мѣрѣ возможности. Всѣ эти требованія очень скром\r\nны, да мы думаемъ, что задавать людямъ необыкновенные уро\r\nки, предполагающіе въ нихъ огромныя способности, врядъ ли\r\nблагоразумно, даже съ педагогической точки зрѣнія. Въ свой\r\nствахъ нашего характера и складѣ нашей жизни нѣтъ ничего\r\nпохожаго на героическій элементъ. Задачи, которыя предсто\r\nитъ разрѣшить современности, кажется намъ, всѣ такого свой\r\nства, что могутъ быть хорошо разрѣшены однимъ честнымъ,\r\nпостояннымъ, упорнымъ трудомъ собща и нисколько не нуж\r\nдаются въ появленіи чрезвычайныхъ, исключительныхъ, огром\r\nныхъ личностей, такъ высоко цѣнимыхъ западной Европой,\r\nгдѣ на нихъ возлагаются и всѣ надежды общества. Правда, есть\r\nособеннаго рода доблести, безъ которыхъ нельзя себѣ пред\r\nставить существование государства, которыя должны быть тща\r\nтельно сберегаемы и воспитываемы. Къ этому роду доблестей\r\nотносятся всѣ примѣры хладнокровной встрѣчи внезапной и\r\nзлонамѣренно подготовленной бѣды, поучительные примѣры\r\nлюдей, смѣло выдерживающихъ бремя нищеты и преслѣдованія,\r\nкоторыя посланы на нихъ и на семейства ихъ какимъ-нибудь\r\nпротиводѣйствіемъ беззаконному разсчету корыстолюбія, про\r\nизвола и испорченности, наконецъ примѣры сбереженія нрав\r\nственнаго достоинства посреди всеобщаго растлѣнія окружаю\r\nщихъ и не смотря на озлобленныя нападки со всѣхъ сторонъ,\r\nи множество другихъ еще примѣровъ. Это тоже героизмъ сво\r\nего рода, заслуживающій полнaгo нашего признанiя и особен\r\nно заслуживающій, чтобъ онъ былъ повсемѣстно укореняемъ\r\nсовокупнымъ дѣйствіемъ воспитанія, печати и наставленія, но\r\nэто, вмѣстѣ съ тѣмъ, героизмъ второстепенный, домашній,\r\nесли смѣемъ такъ выразиться, который относится къ европейски\r\nпонимаемому героизму, какъ мѣщанская драма къ трагедіи или\r\nкакъ страдательное лицо къ лицу дѣйствующему. Онъ лежитъолиТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 345\r\nпреимущественно въ благородныхъ основахъ человѣческой при\r\nроды, не требуетъ особенныхъ даровъ духа, — и потому досту\r\nпенъ не только всевозможнымъ характерамъ (за исключеніемъ\r\nсовершенно ничтожныхъ, разумѣется), но и всѣмъ націями,\r\nТурку и Японцу, точно такъ же Англичанину и Французу. До\r\nказательствъ на это можно представить много. Къ нему спо\r\nсобенъ также и всякій Русскій, если только предварительно\r\nдухъ его не загубленъ еще со школьной скамьи или не пода\r\nвленъ въ конецъ обстоятельствами, примѣрами и невѣжест\r\nвомъ. Совсѣмъ другое представленіе связываемъ мы съ идеей\r\nдоблести, увлекающей за собой весь свой вѣкъ неудержимо:\r\nДля этой унасъ нѣтъ достойныхъ занятій, нѣтъ вопросовъ,\r\nкоторые были бы только ей впору и по плечу, да и призы\r\nвать ее мы считаемъ совершенно безполезнымъ, какъ уже ска\r\nзали. Нужды наши весьма просты, очевидны, общепонятны,\r\nа по нуждамъ, какъ извѣстно, образуются и люди.\r\nСамыя сложныя занятія наши, задачи, признанныя единоглас\r\nно трудными, не превышаютъ однакожь ни на волосъ обык\r\nновенныхъ человѣческихъ способностей, а такихъ дѣлъ, ко\r\nторыя потребовали бы огромнаго, необычайнаго развитія ха\r\nрактера и воли участнаго лица, мы не видимъ вокругъ себя\r\nнигдѣ. Напротив, нѣтъ такого дѣла, къ которому, при извѣст\r\nной долѣ опытности, не могъ бы приступить всякiй образован\r\nный человѣкъ, надѣленный талантомъ въ обыкновенной мѣрѣ:\r\nпусть только онъ прежде подумаетъ о себѣ и воспитаетъ се\r\nбя къ упорному труду, къ ясному пониманію своихъ обязан\r\nностей. Не отъ героевъ, не отъ доблестныхъ мужей, кото\r\nрыхъ надо еще создать, ждемъ мы помощи и содѣйствія, а отъ\r\nвозможно большаго количества добрыхъ примѣровъ. Взятые\r\nвсѣ вмѣстѣ, въ ихъ общей суммѣ, они, конечно, могутъ со\r\nставить поученіе, превосходящее своими размѣрами все, что\r\nспособенъ дать отдѣльный человѣкъ, какими бы страшными си\r\nлами ни обладалъ онъ. Мы даже весьма легко готовы помириться\r\nсъ мыслью, что на почвѣ нашей не выростетъ нѣсколько вели\r\nчавыхъ дубовъ, способныхъ приковать удивленіе многихъ по\r\nколѣній (предположеніе, разумѣется, несбыточное), — лишь бы\r\nтолько вся остальная растительность цвѣла одинаково здорово\r\nч. IV. 25346 А ты не й.\r\nи никто бы не мѣшалъ ей свободно развиваться и приносить\r\nсвои плоды!\r\nНельзя, однакоже, отвергать права каждaгo искать доблест\r\nныхъ мужей по душѣ своей и выражать удивление къ великимъ\r\nподвигамъ прошлaгo и чужаго, если не отыскиваются они въ на\r\nстоящемъ и у себя дома. Положимъ, что единственный подвигъ\r\nнашей современности есть честный трудъ, основанный на нрав\r\nственныхъ убѣжденіяхъ, положимъ, что единственная доблесть\r\nея состоитъ въ воспитании человѣка и укрѣпленіи его въ иде\r\nяхъ долга, положимъ, что самыя жертвы, какiя отъ нея тре\r\nбуются, нисколько не похожи на жертвы, а скорѣе на простой\r\nкоммерческій разсчетъ; но указывать мимоходомъ на великіе\r\nпримѣры рѣшимости и самоотверженія хорошо даже для под\r\nдержанія благородныхъ стремленій минуты и для вызова ихъ,\r\nесли они медлятъ появленіемъ своимъ. Это правда, и въ этомъ\r\nсостоитъ важное достоинство всякаго наставленія, но не слѣ\r\nдуетъ въ то же время забывать и очередной, такъ-сказать, ра\r\nботы жизни, которая всегда производится средствами, какія\r\nнаходятся у насъ, что называется, подъ рукой. Взвѣшивать эти\r\nсредства, принимать ихъ въ сообра��ение и управлять ими, по\r\nкрайней мѣрѣ, столько же полезно, сколько думать и о недо\r\nстаткахъ, въ нихъ замѣчаемыхъ. Говорят, что геніи созда\r\nютъ средства, а на повѣрку выходить, что геніи только мастер\r\nски употребляютъ уже заранѣе подготовленных средства. Ору\r\nдіемъ современной работы мы считаемъ того « слабаго » чело\r\nвѣка, характеристику котораго старались представить здѣсь, и\r\nвъ этомъ убѣжденіи укореняютъ насъ даже кой-какiя попытки\r\nна яркую самостоятельность, возбудившiя, какъ наше, такъ и\r\nобщее внимание. Не смотря на величавую роль самостоятельно\r\nсти, принятую писателемъ или журналистомъ (мы стараемся не\r\nвыходить изъ области литературы для своихъ примѣровъ и за\r\nключеній), въ ней постоянно оказывалось что-то неспокойное,\r\nсудорожное, переходящее иногда за предѣлы нужнаго, и сви -\r\nдѣтельствовавшее о большихъ усиліяхъ актера, вмѣсто боль\r\nшой увѣренности въ себѣ. Настоящая самостоятельность дѣй\r\nствуетъ иначе. Она не спѣшить заявить поскорій свое мнѣніе,\r\nкакъ-будто слагая тяжелое бремя съ совѣсти, а высказываетъ\r\nего ровно и хладнокровно, она не скрывается отъ глазъ, но иодИТЕРАТУРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛОВЕКА. 347\r\nне выставляетъ себя на показъ, не навязывается никому, но\r\nзаставляетъ признать себя невольно, наконецъ она всегда го\r\nтова на борьбу, но не вызываетъ ее торопливо и всѣми силами\r\nсвоими. Однимъ изъ самыхъ несправедливыхъ упрековъ мы\r\nсчитаемъ тотъ, который дѣлается « слабому » человѣку за пред\r\nполагаемое его равнодушіе къ нѣкоторымъ вопросами, зани\r\nмающимъ умы общества. Еслибы это было основательно, то\r\nвсѣ наши доводы уничтожены были бы этимъ возраженіемъ;\r\nно оно весьма далеко отъ правды. Классъ людей, описывае\r\nмый нами, не можетъ быть равнодушенъ къ большей части\r\nмыслей, которыя самъ же и чуть ли не первый старался уко\r\nренить въ общемъ сознании, и сдѣлать изъ него нѣчто въ ро\r\nдѣ реrе dénаturе, безчеловѣчнаго отца, нѣтъ никакЙ возмож\r\nности. Напротивъ, мы думаем, что ему именно суждено при\r\nвести къ концу силою мысли, соображения и изысканій труд\r\nнѣйшая изъ задачъ современности и особенно тѣ, которыя при\r\nсамомъ ихъ появленіи на свѣтъ напередъ разрѣшены были\r\n« цѣльными » характерами какъ нельзя простѣе и спокойнѣе.\r\nГдѣ есть работа чувству разумности и справедливости, тамъ\r\nонъ всегда будетъ первый дѣятель; ему надобно только не\r\nпокидать обычной своей работы... Не маловажное значеніе въ\r\nистории « слабаго » человѣка представляетъ и другое обстоя\r\nтельство; онъ положилъ начало тому повсемѣстному общенію\r\nобразованныхъ и благонамѣренныхъ людей, которое состав\r\nляетъ нравственный кругъ, гдѣ не имѣютъ понятия о сослов\r\nныхъ различіяхъ и гдѣ всякій честный человѣкъ, откуда бы ни\r\nвыходилъ, цѣнится только по добросовѣстности и пользѣ сво\r\nего жизненнаго труда. Никому изъ грамотныхъ и серьёзныхъ\r\nдѣят��лей просвѣщенія нельзя выдѣлиться изъ этого круга безъ\r\nтого, чтобъ не очутиться въ тяжелой, отчаянной пустотѣ. Ни\r\n• Одно изъ такъ- называемыхъ образованныхъ обществъ,\r\nесть политически устроенныхъ и полноправныхъ, не дасть\r\nуспокоенiя его совѣсти, а еще менѣе поводовъ къ гордости и\r\nсамодовольству, и духовныя потребности возвратятъ его самымъ\r\nестественнымъ путемъ опять въ нравственный кругъ, не знаю\r\nщій никакихъ ОФИціальныхъ подраздѣленій общества и обра\r\nзовавшій чистую связь между людьми, по которой дѣятель са\r\nмаго отдаленнаго географическаго пункта, кто бы онъ ни былъ,\r\nто\r\n25*348 АТЕНЕЙ.\r\n2\r\nс\r\nможетъ считать себя коротко знакомымъ и близкимъ человѣ\r\nкомъ со всякимъ другимъ работникомъ науки и успѣха, съ\r\nтѣмъ, кого онъ никогда не видалъ и кого, можетъ- статься,\r\nникогда не увидитъ. Это почва нейтральная, но твердая, и\r\nодна, представляющая настоящую опору для разнородныхъ\r\nстремленій и трудовъ нашихъ.\r\nЗаключеніе изъ всего изложеннаго здѣсь слѣдуетъ само со\r\nбою. Когда, по временамъ, раздается въ обществѣ легкомыс\r\nленный приговоръ о единственномъ кругѣ частныхъ людей,\r\nне занятыхъ исключительно эгоистическими, узкими интереса\r\nми. а преслѣдующихъ болѣе важные интересы, то это несо\r\nмнѣннымъ образомъ свидѣтельствуетъ печальную истину, что\r\nобщество не знаетъ еще, гдѣ находятся его надежнѣйшіе слуги.\r\nОтвергать этотъ классъ людей или бесѣдовать съ нимъ горде\r\nливо, смѣняя оттѣнокъ презрѣнья легкимъ оттѣнкомъ состра\r\nданья значитъ не понимать, гдѣ скрывается Істинное зерно\r\nмногихъ событий настоящаго и многихъ явленій будущаго. Ходъ\r\nсовременной литературы, напримѣръ, необъяснимъ безъ яснаго\r\nпредставленья качествъ и Физиогноміи того круга, который за\r\nнимается ею исключительно. Гораздо лучше, и въ практиче\r\nскомъ смыслѣ гораздо плодотворнфе, было бы помогать этому\r\nклассу людей въ трудахъ и болѣзняхъ, всегда сопровождаю\r\nщихъ переходъ отъ дѣтства къ совершеннолѣтію, отъ пред\r\nчувствiй и догадокъ къ дѣйствительной, творческой жизни. Мы\r\nзнаемъ, что между разнородными характерами нашего класса\r\nесть много лицъ, которыя нисколько не нуждаются въ этой по\r\nмощи и во всѣхъ возможныхъ совѣтахъ, которыя давно пред\r\nупредили ихъ и вполнѣ обладаютъ качествами, составляющими первое условіе выбраннаго ими положения, но мы говоримъ\r\nо цѣломъ составѣ его. Доказательствомъ, что время совер\r\nшеннолѣтія его приближается, служитъ намъ одно обстоятель\r\nство — совершенное отсутствие какой-либо « трескучей » Фразы\r\nво всѣхъ его дѣйствіяхъ. Если подумать, что у людей, не ус\r\nпѣвшихъ или не хотѣвщихъ заимствовать въ этомъ классѣ спо\r\nсобности пониманья идей и проникновенья въ ихъ смыслъ\r\nразрѣшается « трескучей » фразой — лучшія наши мысли, добро\r\nсовѣстнѣйшiя изысканья и глубоко - продуманные выводы, — то\r\n9\r\n> все\r\n-ОЛИТЕРА��УРНомъ типѣ СЛАБАГО ЧЕЛовѣКА. 349\r\nнеобходимость беречь единственныхъ судей и цѣнителей на\r\nшихъ идей и поступковъ становится еще яснѣе. Безъ нихъ\r\nвсегда образуется какое-то странное, колоссальное недоразумѣ\r\nніе. Напрасно собираете вы множество свидѣтельствъ для под\r\nтвержденья каждой изъ вашихъ темъ, напрасно тратите вы\r\nвремя, здоровье и жизнь для созданія прочнаго Фундамента каж\r\nдой изъ вашихъ идей, самомалѣйшей части логической или ис\r\nторической постройки работа ваша пропала втунѣ или обра\r\nщена въ игрушку, на подобie летучаго змѣя, тѣми людьми, ко\r\nторые не знали и не хотятъ знать, что такое дѣльный трудъ,\r\nнаука и размышленіе. Тутъ вся существеннѣйшая часть работы\r\nвашей — именно та, гдѣ заключаются основанья и доказатель\r\nства— уничтожается безвозвратно, и послѣднее, разумное слово\r\nваше, не понятое въ его внутреннемъ смыслѣ, отдѣленное отъ\r\nвсѣхъ подпоръ своихъ, обращается въ грубѣйшую « трескучую »\r\nФразу. Иначе и быть не можетъ у людей, которые всю мудрость\r\nжизни хотятъ начать съ самихъ себя, а отъ мудрости требу\r\nютъ, прежде всего, чтобъ она какъ можно легче, скорѣе и про\r\nстѣе давалась въ руки. « Трескучая » фраза замѣняетъ у подоб\r\nныхъ людей не только одни познанья, но и всѣ добродѣтели,\r\nвсѣ нравственныя требованія: это средневѣковая индульгенція,\r\nсъ которой можно пройдти весь міръ и дѣлать что угодно. Не\r\nмудрено, что она выглядываетъ преимущественно съ тѣхъ сто\r\nронъ, гдѣ нѣтъ серьёзнаго труда, и что ею закрашивается обык\r\nновенно бѣдность, ничтожество мысли, а иногда и своекоры\r\nстный разсчетъ, какъ въ плохихъ трактирахъ особенно укра\r\nшается не совсѣмъ свѣжее блюдо. Мы уже пережили много\r\nФразъ на вѣку нашемъ — Фразу равнодушія, Фразу отчаянія,\r\nФразу изящнаго эгоизма съ Печоринымъ, и проч. Нѣтъ со\r\nмнѣнья, что мы также переживемъ и « трескучую » Фразу и что\r\nона не уступитъ другимъ въ свойствѣ возбуждать общее сожа\r\nлѣніе и насмѣшку, но покуда единственное противоядіе ей есть\r\nдѣятельность и направленіе того класса людей, о которомъ такъ\r\nмного говорено здѣсь. Это, между прочимъ, составляетъ по\r\nслѣднее наше доказательство въ пользу глубокаго нашего убѣЖ—\r\nденія, что кругъ, такъ-называемыхъ, слабых характеровъ\r\nесть исторический матеріалъ, изъ котораго творится самая\r\n9350 АТЕНЕЙ.\r\nжизнь современности. Онъ уже образовалъ какъ лучшихъ пи\r\nсателей нашихъ, такъ и лучшихъ гражданскихъ дѣятелей, и онъ\r\nже въ будущемъ дастъ основу для всего дѣльнаго, полезнаго и\r\nблагороднаго.\r\nП. АннЕНКОВъ.",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "Pesni i dumy iz Geine, perevody v stikhakh A. Manteifelia. Moskva. 1860; G. Geine. Sbornik stikhotvorenii inostrannykh poetov, v perevode V. D. Kostomarova i F. N. Berga. Moskva. 1860 g.; Sochineniia Geine v perevode Petra Veinberga. Peterburg. 1861 g.; Stikhotvoreniia Geine, v perevodakh F. Millera, L. Meia, M. Mikhailova, A. Grigor'eva, V. Krestovskogo, A. Feta i drugikh",
+        "article": "пѣсни и Дуны изъ Гейне, переводы въ стихахъ А.\r\nМантејфеля. Москва. 1860 г.\r\nT. Г. Гейне — Сборникъ стихотворений иностранныхъ поэтовъ,\r\nвъ переводѣ В. Д. Костомарова и Ө. Н. Берга. Москва.\r\n1860 r.\r\nСочиненія Гейне въ перевод Петра Веіі берга, съ пор\r\nтретомъ Геiine. Проза и стихотворенія. Петербургъ. 1861 г.\r\nСтихотворенія Гейне, въ переводахъ Ө. Миллера, л.\r\nМея, М. Михайлова, А. Григорьева, В. Крестовскаго, А.\r\nФета и другихъ.\r\n« Развратныя мысли Гейне перепортили все\r\nпоколѣніе… »\r\n(из одного справочнаго энциклопедиче\r\nскаго саоваря)\r\nНе смотря на это знаменательное изрѣченіе, никому изъ иностран\r\nныхъ поэтовъ не посчастливилось такъ въ русской литературѣ, какъ\r\nГейне. « Развратныя мысли » этого писателя, въ стихахъ и прозѣ, по\r\nстоянно являются въ нашихъ журналахъ и газетахъ; мы не знаемъ\r\nпочти ни одного русскаго поэта, который бы не перевелъ двух\r\nтрехъ стихотвореній изъ Гейне. Мы знаемъ даже такихъ перевод\r\nчиковъ, которые больше ничего не пишуть и не переводять, какъ\r\nодного Гейне. Казалось бы, что при такомъ изобили пероводовъ,\r\nпри такой видимой симпатіи къ произведеніямъ Гейне, мы должны\r\nбы совершенно познакомиться съ своеобразностью, съ оригиналь\r\nвой особенностью характера раздражительной, саркастической музы\r\nнѣмецкаго поэта. Но къ несчастью русскій Гейне совершенно\r\nне похожъ на нѣмецкаго. За немногими исключеніями, онъ яв\r\nляется в русской поэзіи чѣмъ - то въ родѣ германскаго Трилун\r\nнаго, Марко -Вовчком \"ь въ стихахъ, унь.ымъ пѣвцомъ блѣдной\r\nауны и румяной розы, влюбленной въ соловья. Русскііі Гейне по\r\nХожъ на остзейскую нѣмку, сантиментальную, по своему востор\r\nженную, которая послѣ запаха цикорнаго кофе — всему предпочи\r\nТ. 1. Отд. ІІІ. 8\r\n.66 ВРЕМА\r\nтаетъ запахъ цвѣтовъ, которая по ночамъ говоритъ съ звѣздами\r\nо своемъ бѣлокуромъ Генрихѣ, живущемъ въ аптекѣ. Русскій\r\nl'eitse это альбомный пѣвецъ, влюбчивый юноша, съ розовой\r\nулыбкой и съ розовыми мечтами, но который впрочем, не прочь\r\nиногда и пострадать, и поплакать, и пожаловаться на судьбу. По\r\nэтому, у насъ каждый юный поэтъ, преслѣдуемый риемами и\r\nвдохновеніемъ домашняго приготовленія, начинаетъ пробовать\r\nсвои силы на Гейне и переводитъ изъ него, не переводя духу, цѣ\r\nаур серію стихотвореній — варіацій, которыя пасать весьма легко\r\nи скоро.\r\nМы приведемъ здѣсь два стихотворения, которыхъ нѣмецкій\r\nГейне никогда не писалъ, но которыя, по нашему мнѣнію, совер\r\nшенно характеризують нашего переводнаго Гейне,\r\n-\r\n1\r\nОт чего ты чахнешь, роза,\r\nи склонилась, какъ въ испугѣ?\r\nОттого, что мой румянецъ\r\nПерешоъ къ твоей подругѣ.\r\n-\r\nОтчего шипы у розы\r\nУ жь не коятъ съ прежней силой?\r\nНе гормі еще: ихъ иглы\r\nТы почувствуешь отъ милой.\r\n2\r\nРазуваясь, ходятъ въ небѣ\r\nЗвѣзды. ножками босыми,\r\nЧтобъ земля не пробудилась\r\nПодъ туманами ночными.\r\nЯ давно люблю васъ, звѣзды,\r\nи во всехъ вамъ подражаю,\r\nи теперь, въ глухую по4ночь,\r\nСадоги съ себя снимаю.\r\nПроберусь ��ихонько къ милой\r\nПрямо, на ногу босую,\r\nЧтобъ воснѣ не потревожить\r\nТетку старую, сѣдую.\r\nХодить звѣзды - босоножки,\r\nнад землей сны вѣють кротко,КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣНЕ 67\r\nи въ пикетъ военѣ играетъ\r\nПодозрительная тетка.\r\nКакъ ни мало въ этихъ двухъ образчикахъ образности насмѣш\r\nайвыхъ, проническихъ пѣсень Гейне, но мы знаемъ такіе изъ него\r\nпереводы, и,переводы лучшихъ ва рахъ поэтовь, гдѣ уже рѣши\r\nтельно дѣлается неуловимымъ всякое сходство перевода съ оригі\r\nнa.ioмъ. Укажемъ на одинъ такой переводъ даровитаго вашего\r\nпоэта М. А. Мея, который переводить Гейне такъ:\r\nдоля и недоля\r\n(и зъ ГЕЙНЕ)\r\nДоля — веселая дѣвка:\r\nВсе ей смѣшокъ да издѣвка\r\nЧиокнеть тебя въ полуночь,\r\nКудри растреваетъ и прочь!\r\nА вотъ Недо.ія старуха…\r\nКакъ ни зайдетъ, кропотуха,\r\nТакъ и засядетъ съ тобой;\r\n• Мнѣ, дескать, рано домой. »\r\nВъ этомъ, впрочемъ удивительно- прекрасномъ, стихотвореніп\r\nнѣмецкій поэтъ, благодаря переводу, является уже не только рус\r\nскимъ, но нижегородскимъ Гейне, съ типичностью славянскаго гу\r\nсмяра -uѣвца, въ см уромъ кафтанѣ и аломъ кушакѣ.\r\nВообще, чтобъ говорить о появленіи Гейне на русскомъ парна\r\nсѣ, нужно говорить обо всѣхъ нашихъ современныхъ поэтахъ.\r\nКакъ ни соблазняетъ насъ эта любопытная тема, разработкоії кото\r\nрой мы занялись бы с любовью, но имѣя въ виду другую цѣль, мы\r\nоткладываемъ статью о современной поэзін до другого раза. Впро\r\nчемъ история, которую мы будсмъ разсказывать теперь, не лишена\r\nсвязи съ исторiей цѣлаго ряда нашихъ поэтовъ и, не смотря на\r\nсвою дѣйствительность, иметь смыслъ поучительной басни. Eя не\r\nивого\r\nтемную завязку\r\nНе станемъ мы попробно объяснять,\r\nЧтобъ кой-какихъ допросовъ избѣжать;\r\nЗа то конецъ не будетъ безъ морали.\r\nГероемъ ватнего небольшаго разсказа будет одноъ неизвѣстный\r\nміру поэтъ, который, если бы печататъ въ настоящее время свои\r\nетихотворенія, – задағь бы довольно трудную задачу современно68 ВРЕМЯ\r\n5\r\nму критику и вызвалъ бы не одну статью съ новой терминологией\r\nАп. Григорьева. - — Но поэтъ, выводимый нами, къ несчастію пе\r\nчаталъ мало, хотя писалъ много, и при томъ печаталъ свои стихи\r\nдавно, въ двухъ -трехъ сборникахъ и двухъ -трехъ почившихъ жур\r\nвалахъ. Имя его въ литературѣ неизвѣстно, потомучто подъ его\r\nпроизведеніями всегда стояла три огромныя звѣздочки. Поэть этотъ,\r\nпзвѣстный намъ почти съ самаго начала своего житейскаго попри\r\nща, умеръ только в концѣ проілаго года въ молчаливой бѣдно\r\nсти, невзвѣстный ни литературному Фонду, ни русской академія, ко\r\nторая въ некрологѣ своего календаря за вынѣшній годъ съ горестью\r\nувѣдомляла о кончинѣ Ө. Булгарина, литератора, научившаго, по\r\nея мнѣнію, всѣхъ насъ любить все изящное вообще и взящную\r\nрусскую словесность въ лицѣ Ивана Выжигина в особенности.\r\nНо, чтобъ не забѣгать впередъ, начнемъ ab oyo навъ разсказь о\r\n« поэтѣ трехъ звѣздочекъ. »\r\nВъ то блаженное и далекое отъ насъ время, когда « Вѣстникъ\r\nЕвропы » пѣлъ вѣчную память престарѣлому классицизму и юный\r\nромантизмъ въ лицѣ « Бѣдной Лизы » Карамзина принимался съ вос\r\nторгомъ всѣмъ молодымъ поколѣніемъ, – въ Москвѣ, въ приходѣ\r\nНиколы на курьихъ ножкахъ, плодомъ любва двухъ бѣдныхъ, по\r\nблагородныхъ супруговъ появился на свѣтъ Божій герой нашего раз\r\nсказа. Ролители, возблагодаривъ судьбу, пославтую имъ дѣтвце,\r\nпринялись за его воспитание, буквально принимая это слово, т. е.\r\nначали его питать, откармливать, какъ - будто готовили сына на\r\nжертвенную трапезу какому-нибудь славянскому боrу. Такое свое\r\nобразное, чисто за москворъцкое воспитаніе продолжалось до семи\r\nаѣтвяго возраста. Ребенокъ началъ показывать блестяція умствен\r\nвыя способности: онъ отца пикогда не смѣшивалъ съ матерью, ѣхъ\r\nсъ утра до ночи и очень бойко бранился съ дворовыми мальчиками.\r\nВсего этого было достаточно, чтобъ восхищенные папа и мама при\r\nзнала въ своему сынѣ. - чуть не генія. Когда маленькому генію за\r\nнуло семь лѣтъ, не смотря на слезы матери, отецъ посадилъ его за\r\nбукварь подъ руководствомъ ученого, піитику и риторику преодолѣв\r\nшлаrо семинариста. Противъ ожиданія букварь и тайны российской аз\r\nбуки вашему герою дались очень скоро. Десяти лѣтъ онъ уже читалъ\r\nбезъ запинка и знамъ, что Александръ Макелонскій бымъ великій че\r\nмовѣкъ, а Наполеонъ I- чудовище всего рода человѣческаго. Посту\r\nпивъ въ гимназію, герой нашъ, котораго мы назовемъ хоть Псевдо\r\nвимовымъ, на четырнадцатом году отъ роду вдругъ получилъ не\r\nпреодолимую страсть к стихосложенію. Этотъ новой даръ долго\r\n9КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРБBIE 69\r\nоставался для всѣхъ тайной, и только одинъ случай, о которомъ\r\nскажемъ посаѣ, обличиль юнаго інту. Псевдонимовъ, выучивались\r\nсъ помощію семинариста читать, съ жадностью вачатъ поглощать\r\nпрославленные въ то время романы Анны Радклифъ, Жанлисъ и\r\nдругихъ, разум:ѣется въ московском, переводѣ. Съ тѣхъ поръ какъ\r\nонъ чрезъ своего наставника познакомился съ стихотвореніями\r\nХераскова и Сумарокова, собственная муза его не давала ему покою,\r\nи всѣ его тетради наполнены были первыми опытами въ етвхосло\r\nженіи. Піитической даръ Псевдонимова обнаружился слѣдующимъ\r\nобразомъ. Бывши уже третій годъ въ гимназія (тогда курсъ со\r\nстоялъ изъ четырехъ только классовъ), онъ находился въ числѣ пер\r\nвыхъ любимцевъ уучителя русской совесности. Никто такъ не\r\nписалъ въ классѣ хорошо и правильно сочиненій на заданныя темы,\r\nкакъ Псевдонимовъ, изумительно хорошо заучившій всѣ правила\r\nриторика. Преподаватель русского языка, непримиримый врагъ\r\nвсякой простоты въ слогѣ, ставилъ всѣмъ въ прим:ѣрь высокопар\r\nный и кулреватый смогъ сочиненій Псевдонимова, который бывало\r\nдѣйствительно, « словечка въ простотѣ не скажетъ — все съ ужим\r\nкой ». Однажды сѣдовлaсый наставникъ, придя въ классъ, задаль\r\nученикамъ писать сочиненіе. Это было его любимое занятие, потому\r\nчто заставивъ учениковъ писать, онъ дремалъ все время на своемъ\r\nшироком, дубовомъ креслѣ. На тотъ разъ темою сочиненій была\r\nзадана: буря на морѣ. Наставникъ ни сколько не стѣснялся тѣмъ,\r\nчто его воспитанники видѣли море только на географическихъ кар\r\nтахъ, и ни какихъ бурь на сутрѣ и водѣ не испытывали. Написав\r\nмеломъ на доскѣ тему, учитель по обыкновенію задремалъ. Классъ\r\nмежъ тѣмъ засуетился: ученики схватились за перья и принялись\r\nписать. Тѣ изъ нихъ, которымъ сочинения всегда писалъ Псевдони\r\nмовъ, взимая за это обѣдъ или ужинъ, ва этотъ разъ получили огъ\r\nнего рѣрительный отпоръ. Зная большой аппетитъ юнаго сочини\r\nтеля, товарищи рѣшительно не могли понять что сдѣлалось съ\r\nПсевдонимовымъ. Причина же отказа была слѣдующая: Псевдони\r\nмову пришла въ голову смѣлая мысль написать заданное сочинение\r\nвъ стихахъ, чтобъ окончательно поразить и наставника и товари\r\nІed I Отогнавъ отъ себя всѣхъ просителей, онъ принялся нанизы\r\nвать столы и риөмы. Черезъ полчаса сочинение было готово и\r\nПсевдонимовъ съ скромнымъ видомъ поднесъ его своему настан\r\nваку.\r\nНаставникъ, очнувшись отъ аремоты, принялъ отъ Псевдони\r\nмова листъ бумаги и, надѣвъ очки, взглянулъ на сочиненіе.\r\nЧто это? воскликнулъ онъ въ изумленів. Стихосложеніе? Ты\r\nвыписалъ откуда нибудь, севдонимовъ?70 ВРЕМЯ\r\nЭто моій півтическій опыть, отвѣчамъ потуңа ғаза Псевдо\r\nни мов, который я осмѣ.ливаюсь поднести вамъ для рѣшенія, до\r\nстой во ли оно пітической похвалы и одобренія.\r\nНаставникъ началь читать, и дремота его рѣшительно остави…!\r\n- 1севдонимовъ, началь оръ, торжественно вставая съмѣста;\r\nпредсказываю тебѣ, ты пойдешь далеко. Тинве, маючуганы обра\r\nтился онъ къ классу. Слушайте и уважайте священный даръ вашего\r\nтоварища..\r\nОнъ uguравиль очки и прочелъ, декламируя въ носъ, сѣдующее:\r\nБУРЯ НА МОРѣ\r\nВъ сугубомъ страхѣ несся ветхій челнъ,\r\nГонимъ бурливою напастью грозныхъ воднъ,\r\nимнилъ дловецъ, что та бездонна бездна\r\nПохитить все, чѣмъ жизнь ему любезна.\r\nМорская глубь, злобна и разъяренна,\r\nЕго пожрать готова какъ гіенна;\r\nПеруны грозные потоки модній льютъ\r\nи громы адскіе подъ облакомъ ревугъ.\r\nПогода яәная вдругъ сдѣлалась ненастна.\r\nО, ты, пловецъ! судьба твоя ужасна.\r\nНо вѣрныйі IIромыслу, онъ Промысломъ спасени,\r\nидишь съ, мольбой вознесся къ небу оцъ,\r\nСтихія яростной замолкаи буйны страсти\r\nцонъ спасенъ былъ гибельной напасти.\r\nПеруны стихнули, смирились волны грозны\r\nи лилъ повецъ спасенный рѣки саёзны.\r\n-\r\nЭтотъ первый піитической опытъ « новаrо Ломоносова », какъ на\r\nзываль добрый наставникъ Псевдонимова, привелъ послѣдня:\r\nрѣительному сознапію своего нового призванія. Пеевдонимов\r\nеъ этого времени почти нересталъ выражатьея презрѣнной пр��зет,\r\nа все облекалъ въ поэтическую Форму. Нужно ли напр. за обѣ 10мт\r\nбыло попросить товарища передать ему кусокъ х.ѣба, онъ воскли:\r\nцамъ:\r\n0, школьный другъ, подай мнѣ ради Феба\r\nОдинъ кусокъ иль два ржанаго хаѣба,\r\nи проч. въ этомъ родѣ. Когда въ какихъ нибудь торжественных\r\nслучаях, кому -нибудь изъ его сотоварищей нужно было написать\r\nдомой торжественное поздравление, то безь содѣйствія Псевдо\r\nмова это не обходилось. Онъ тотчасъ салился и писал, стихи ва\r\nвсякій случай, какой бы ни представился. Въ дешь своего выиусяКРОТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНЕ 71\r\n13ъ гимназі, будучи шестнадцати лѣтъ (герою вашему, не смотря\r\nна его віитическій даръ, ничто не помѣшаю въ двухъ классахъ\r\nпросидѣть по два года), онъ въ большой залѣ, при раздачѣ ваградъ,\r\nвилу собравшихся посѣтителей прочелъ прощальную оду къ\r\nзаведенію, собственнаго своего сочиненія. Она была такъ хороша,\r\nто всѣ присутствовавшіе нъ залѣ начальникъ, гости и въ осо\r\nбенности счастливые родители Псевдонимова - прослезились. Здѣсь\r\nвы остановимся, предоставляя далѣе говорить самому поэту, къ\r\nставленнымъ запискамъ котораго мы сочли необходимымъ сдѣ\r\nТать это маленькое приготовленіе. Еще два слова.\r\nПослѣ смерти Псевдонимова въ наши руки попались три огром\r\nтыя тетради его дневника, веденнаго имъ въ продолженіе тридца\r\nи лѣтъ. Въ этомъ дневникѣ писалось имъ все; воспоминаніл, кон\r\nценныя и цеоконченныя повѣсти, стихотворевій, мысай, замѣтки\r\nзъ его частной жизни, и проч. и проч. Изь огромныхъ тетра\r\nцей Псевдонимова мы выбрали только тѣ характерныя мѣста, въ\r\nкоторыхъ обрисовывается его литературное развитие въ продол\r\nкеніе трехъ десятилѣтій. Мы представляемъ здѣсь нѣско,нько ста\r\nГотвореній и прозаическихъ отрывковъ, писанныхъ Псевдонимо\r\nзымъ въ продолжение всего этого времени. Эти выписки замѣча\r\nгельны тѣмъ, что на нихъ лежать яркіх колоритъ того времени,\r\nъ которое она писаны. Переживая многie Фазы нашей литерату\r\nры, начиная съ драмъ Кукольника, повѣстей Мардинскaro я кон\r\nзая Случевскимъ и кусковым, — Псевдонимовъ постоянно воз\r\nсоздавалъ чужіе образы, варіировалъ чужіе мотивы и наивно счи\r\nталъ свои произведения плодомъ творческаго самобытнаго дарова\r\nвія. Мы потому съ особеннымъ интересомъ и взглянули на „лич\r\nвость Псевдонимова, что оръ вполнѣ олицетворяетъ въ себѣ тапъ\r\nпоэтов, у которых, впечатлительность замѣнаетъ творческую силу\r\nи Фэнтазію, а наивнос передразниваньс, модулированье — всякое са\r\nмобытное дарованіе. Коли хотите, и у послѣднихъ есть своего рода\r\nдарованіе и способность изъ десяти чужихъ произведений и поэта\r\nческихъ созданій составить одно свое, какъ будто бы тоже не ли\r\nшонное поэзји произведение, но отъ этой способности ю истинной\r\nоэзін еще очень далеко. Наше время, повидимому не бѣдное\r\nпоэтами, представляет, намъ цѣ, ый рядъ Псевдонимовыхъ, про\r\nстос��рдечно, без, сознанія считающихъ свои передразниванья ху\r\nи дожественными и поэтическими произведеніями. Мы привыкли те\r\nсаn перь встрѣчать пародіи не въ одной только Искрѣ (гдѣ они и назы\r\nОль, ваются пародіями), а во всѣхъ журналахъ и сборникахъ. Мы при\r\nпва выка къ этому невинному похищенію чужой собственности въ\r\ngust uoәзіп, не сознаваемой даже самими похитителями; мы видѣли только\r\nБІРІ\r\nПОУ\r\nБ 100\r\nСЕ./;\r\nВ172 BPEMA\r\nна дняхъ одну новую комедію, авторъ которой вѣроятно тоже без\r\n- сознательно, кромѣ чужого сюжета, воспользовался цѣлыми чужими\r\n•сценами и Фразами. Упомянувъ обо всем этомъ, мы не считаемъ\r\nми пїнимъ опять перейдти къ нашему поэту и къ отрывкамъ изъ его\r\n• дневника.\r\nВЫДЕРЖКИ изъ ДНЕВНИКА ПСЕВДОНИМОВА\r\nМосква 1834 г. 8 ноября\r\nМаѣ рѣшительно хочется написать повѣсть. Повѣстей у насъ\r\nвикто теперь хорошихъ не пишетъ, кромѣ Марлинскaro, да и тотъ\r\nдавно замолчалъ. У меня есть два сюжета: не знаю, за который\r\nвзятіся. Сегодня я для нѣкоторыхъ соображеній въ шестой разъ\r\n\" перечитывалъ « Фрегатъ Надежду » и въ шестой разъ приходилъ\r\nвъ страшный восторгъ. Когда дочиталъ я до послѣдней страницы, у\r\n“ меня явилась въ головѣ цѣлая сцена для моей новой повѣсти\r\nсцена на морѣ. Меня смутилъ только одинъ вопросъ. Поэта Лидина\r\n\" и княгиню Юлію на кораблѣ застала буря; у всѣхъ открывается\r\nморская болѣзнь. Если этой болѣзни подвергнуть княгиню, то это\r\nоскорбитъ ея поэтическую личность. Впрочем, морская болѣзнь\r\n• бываетъ не со всѣми, и княгиня могла не испытывать ел. я спѣury\r\nзаписать эту сцену.\r\n(Изъ этой сцены приводимъ одинъ конецъ ея).\r\n«….. Маленькая, обитая бархатомъ каюта, гдѣ сидѣли Лидинъ\r\nи княгиня Юлія; стонала и трепала подъ ударами волни. Крова\r\nвыми потоками врывалась въ окна молнія, освѣщая блѣдныя, пре\r\nкрасныя лица любовниковъ. Корабль трещамъ, и поднимаемый по\r\nрой гигантскимъ валомъ, дрожалъ, какъ преступникъ, ведомый на\r\nказнь. Съ обломанной гротъ- мачтой, съ изорванными брамъ\r\nстеньгами, онъ походилъ на обезображевный трупъ, терзаемый мо\r\nремъ. Все на кораблѣ, съ каждой минутой, съ каждымъ валомъ\r\nждало смерти и гроба въ бездонной пучиѣ. Одна только Лидинъ\r\nи Юлія были восторженны и покойны.\r\n— Юлія, о моя Юлія, говоримъ Лидинъ, обвивая ея станъ ру\r\nкою и откидывая назадъ свои черные волосы. Пусть реветъ буря,\r\nпусть небеса и море разрываются на части,\r\nи въ моемъ сердцѣ ясная тишина, майское утро съ благоуханіемъ\r\nлюбви и съ ароматомъ блаженства. Что намъ бояться грозы, смер\r\nти? Развѣ твой мужъ это сухопутное чудовище, этотъ демонъ\r\nнашего счастія, не отравляетъ нашу любовь? Развѣ на землѣ, въ го\r\nродѣ мы не умирали тысячу разъ съ тобою? Чего же бояться намъ\r\n“смерти, если ова на могъ подаритъ вамъ эдемъ наслаждевіа? Пусть\r\nНо ты около меняКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНІЕ 73\r\n-\r\nже лопается небо, пусть все гибнетъ кругомъ, вм:ѣстѣ съ нами, но,\r\nЮлія! эти послѣднія мануты жизни отпразднуемъ брачнымъ пи\r\nромъ любви и подъ сатанической хохотъ бури сольемся въ одно\r\nчувство блаженства и наслаждения. А потомъ, послѣ такихъ минуть,\r\nмы сами, вьпривъ въ ноцѣлуѣ, въ страстныхъ восторгахъ все пламя\r\nжизни, бросимъ ее въ это бездонное море наше брачное и могиль\r\nное може. О, не медли же, Юлія, минуты коротки, одно блаженство\r\nбезконечно…\r\n— 0, мой Аркадій!.. я твоя… и Юлія на огненные поцѣлуи по\r\nта отвѣчала пронзительными лобзаніями, и эти лобзанья были чи\r\nсты какъ небо и безконечны какъ вѣчность. Пуховая грудь ква\r\nгина покоилась на груди Лидина, руки его змѣями обвились во\r\nкругъ ея стана и таинственный пиръ любви совершился…\r\nБуря не смолкала и ревѣла съ прежнимъ бѣшенствомъ. Волны\r\nголодными львицами скакалп ва палубь корабля, какъ бы ица себѣ\r\nжертвы. Индѣ, оторвавъ отъ обломка мачты матроса, они уносили\r\nего въ море. Изъ каюты на палубу вышли, поддерживая другъ дру\r\nга, Лидинъ и Юлія. Они оба были блѣдны, но ясная улыбка бла\r\nженства оживляла ихъ лица. Распущенные волосы Юліи, мокрые\r\nотъ дождя, широко разсыпались за ея плечами; полуоткрытая грудь\r\nея еще трепетала отъ недавнихъ восторговъ любви и жемчужный\r\nблескъ глазъ вырывался из под пoлкoвaго забрала рѣсницъ ея.\r\nЮлія, воскликнулъ Лидинъ, прижимая ее къ груди своей.\r\nВъ моемъ сердцѣ теперь растопленное солнце. Мы испили съ то\r\nбою весь нектаръ любви и смерть не пугаетъ насъ. Не будемъ же\r\nждать, какъ трусливые рабы, когда могучая волна внезапно обра\r\nтить изуродованное туловище нашего корабля, не будем ждать\r\nсмерти — а сами пойдемъ къ ней навстрѣчу. Насъ разлучала жизнь,\r\nбулемъ же въ смерти неразлучны. Прежде чѣмъ налетитъ на насъ\r\nзеленый валь моря видишь, вонъ бѣжитъ онъ мы с тобою\r\nуже будемъ там.. Жизнь! Міръ І Вы лишаетесь лучшаго своего\r\nперла, эго моей Юліи. Юлія! крѣиче обвей меня рукой своей,\r\nпоцѣлуй еще разъ и…\r\nЛидинъ и Юлія скользнули съ палубы въ море и въ брызгахъ\r\nпѣны, въ круженіи волнъ, черезъ нѣсколько минутъ совершенно\r\nисчезли оба.\r\nКъ концу того же дня буря утихла, и разбитый корабль благо\r\nполучно достигъ берега.74 ВРЕМЯ\r\n1836 г. мая 11\r\nЗдѣсь въ Москвѣ издается журналъ « Телескопъ», въ котором\r\nкакой - то недоучиврівся мальчивка, – Фамилии его не припоме\r\nкромѣ Пушкина, котораго онъ ставить выпіе Жуковскаго,\r\nпризнаетъ ни однаго таланта и емѣется падъ тѣмъ, что на mero\r\nніальнаго Кукольника называютъ русскимъ Шекспиромъ. н.\r\nкинъ! Что особаго въ его стихахъ! Никакой величественности\r\nслогѣ. А дерзкій писака рѣтается еще называть Пушкина наро\r\nнымъ поэтомъ. я увіренъ, что прилетъ время, когда Пушков\r\nнизведутъ съ его пьедестала, и будущій критикъ оцѣнить его з\r\nсаугамъ ().\r\nВъ Телескопѣ тотъ же самый писака разбраналъ 'ра -\r\nстихотворенія, напечатанныя въ Альманахѣ. По его мі\r\nвъ нихъ видно только одно бѣшенство воображенія, а це даров.\r\nОтдѣлаю же я этого мальчишку при случаѣ.\r\nавгуста 3\r\nчаѣНѣкоторыя въ повѣстивыраженія или поэмѣ,:которыя мнѣ нужно употребить при\r\nВремя вѣчностью капало изъ столѣтія въ столѣтie.\r\nПотъ крови, холодный какъ ледъ океана, выступилъ на челѣ.\r\nПламень еще дѣвственныхъ желаній былъ уже заклейменъ сво\r\nволіемъ ничтожества и безчувственности.\r\nоктября 27\r\nтомъ Прочелъ, обросшимъ драмумохомъ Кукольника безстрастія Джуліо, Мости чтобъ.неНужно растаятьбыть при грані чтені\r\nэтого удивительнаго созданія. Вчера вечеромъ я былъ на имява\r\nнаҳь у нашего частнаго пристава. Послѣ ужина меня почти на\r\nБертини сильно заставили ». Прочелъ прочесть одну сцену нѣкоторыя. Всѣ были сцены сильно изъ пьяны моего и« Джуліал цѣлова.\r\nдля меняэтой за прочтеніе фантастической. Сейчасъ поэмы я написалъ. Когда сіце я окончу одинъкакое новый - нибудь монолог по:\r\nтическое мѣсто въ поэмѣ или страстный монологъ, то такъ устан\r\nчто долго не могу ничего дѣлать. Вдохновеніе утомляетъ,\r\nсладостная ніе, тогда, по ласка выраженію прекрасной Кукольника дѣвы. Но, когда приходить вдохно ка!\r\n(1) Нельзя не подивится, что двадцать пять лѣтъ тому адзадъ Псевдонимсь.\r\nуже предчувствовалъ г. Дудышкина,КРИТИЧЕСКОЕ овозРѣНІВ 75\r\nВъ груди творца займется небомъ сердце\r\nEOTC! и на землѣ вторая жизнь начнется.\r\nВИИ алогъ ХУДОЖНИКА въВѣНОКъ ДРАМѣ ДЖУЛІАНО ГЕНІЯ БЕРТИНИ ИЛИ ТЕРНовый\r\n.\r\naper\r\nHBO то п\r\nего й 0..\r\nput in\r\nго.\r\n\"\r\nмаро\r\nста!\r\nть при\r\n1\r\nа че\r\nмені?.\r\nя весь въ жару, какъ въ первый день признанья.\r\nДуши моей натянутыя струны\r\nГотовы вдругъ однимъ вѣвучимъ хоромъ\r\nОтвѣтить небесамъ мелодіею звуковъ.\r\nЧело горитъ, струится въ жилахъ азамень,\r\nя чувствую пришествье вдохновенья\r\nВ Мя чистаго, великаго искусства\r\nИскусство! (падаетъ на колѣни)\r\nВесь я твой и ты мое искусство!\r\nВотъ здѣсь, въ груди божественная искра\r\nГорить огнемъ небеснаго велѣнья,\r\nТревожить, жжетъ меня, и я, небесъ избранникъ,\r\nВесь трепещу подъ чарой вдохновенья.\r\n(быстро встаетъ и начинаетъ импровизировать)\r\nя расторгнулъ жизни путы,\r\nВдохновенный безъ границъ.\r\nВъ тѣ великія минуты\r\nЛюди, люди -лилипуты,\r\nПредо мной падите ницъ.\r\nНа колѣни! Нѣсноnѣній\r\nДля грядущихъ поколѣній\r\nя пролью за звукомъ звукъ.\r\nВы тодпа, а свѣтлый геній,\r\nя — рожденъ для вдохновевій,\r\nВы для мелкихъ бѣдъ и мукъ.\r\nДля дѣтей погибшихъ міра\r\n! смиряет, лира\r\nГоре, скорби и печаль,\r\nСъ именами Гёте, Данта\r\nИмя нового гиганта\r\nЛюди впишутъ на скрижаль.\r\nДушно, душно!.. міръ мнѣ тѣсенъ…\r\n(сбрасываеть съ себя галстухъ и сюртукъ)\r\nМуза, Муза! лиру мнѣ!\r\nНужно звуковъ, риөмъ мнѣ, пѣсень\r\nя горю, я весь въ огн:ѣ.\r\nверь \" Юбезсиленный, поддерживаемый и облитый Музой.холоднымъ) потомъ, опускается на ко\r\ntopr!\r\nыть\r\n3\r\nпа ді\r\nяпою,\r\nПоети\r\nдці 2\r\nна ir:\r\nтакъ\r\n18ет:\r\nтъ в -\r\nДо.76 ВРЕМЯ\r\nство C\r\nКажется эта сцена мнѣ очень удалась. Въ ней есть жаръ и чув\r\nэто уже навѣрно. Вотъ жена частнаго пристава такъ рѣшв\r\nтельная дура, непонимающая красотъ поэзіи; она все время зѣ\r\nвала, когда я читалъ Джуліано Бертини. Правду сказалъ Куколь\r\nвикъ: темно, какъ въ сердцѣ женіцины.\r\n-\r\n1840 г. декабря 3\r\nМеня упрекаютъ за то, что я не печатаю своихъ стиховъ. Для\r\nчего я ихъ буду печатать? Чтобы услышать брань глупца и руга\r\nтельства какого - нибудь доморощеннаго московскаго критика, кото\r\nрый какого- то Гоголя превозносить до небесъ, а нашего перваго\r\nпоэта, поэта мысли, какъ назвалъ его весьма справедливо г. Шевы\r\nревъ Бенедиктова считаетъ наборщикомъ громкихъ Фразът\r\nзвонкихъ риөмъ. Нѣтъ, рѣшительно ничего не буду печатать. Вот\r\nв \" ь Петербургѣ теперь поздается новый журналъ « Отечественныя 34\r\nписки » русскимъ писателемъ и ученым. А. А. Краевскимъ; но и\r\nи туда ничего не пошлю, строки не поцілю.\r\nНачалъ я новое стихотвореніе: Разрушеніе міра. Начало не\r\nдурно; не знаю какъ только кончить. А propos. Мнѣ на дняхь го\r\nворили, что въ моемъ талантѣ есть много родственнаго съ талан\r\nтомъ Бенедиктова. Можетъ быть. Я самъ начинаю это сознавать.\r\nРАЗРУШЕНІВ МІРА\r\n(стихотвоРЕНТЕ, КОТОРОЕ НАЙДЕНо нЕкончEHны мъ)\r\nМіръ надтреснулъ сокрушенный.\r\nВотъ въ рязбѣгѣ потрясенный\r\nПошатнулся — и раскатъ\r\nРосъ моrучій, отдаленный,\r\nРаспадающихъ громадъ.\r\nБрызги модній, хохотъ грома,\r\nВсюду ада смрадный слѣдъ,\r\nВъ бѣзднахъ темнаго пролома\r\nГаси въ судоргахъ погрома\r\nГруды сброшенныхъ кометъ.\r\nПрахъ вселенной несся…\r\n18414 г. Февраля 12\r\nНа той недѣлѣ меня познакомили съ петербургскимъ литерато\r\nромъ П. Съ первaго слова онъ мнѣ не понравился. Онь тоже о Го\r\nголѣ говоритъ какъ о геniѣ. ІКРИТИЧЕСкое овозрѣHIE 77\r\n1\r\n.\r\nКогда я ему замѣтимъ, что у Гоголя никакого слога нѣтъ и са\r\nмье простые, мелкіе люди выведены въ повѣстяхъ, литераторъ\r\nсвирѣпо взгляпулъ на меня и сказалъ:\r\n— Слогъ хорошій можетъ быть у многихъ, даже у писаря дру\r\nгого, а такіе таланты, какъ Гоголь, родятся вѣками.\r\nЯ разумѣется спорить не сталъ съ нимъ; ясно, что онъ Бѣлин\r\nскаго начитался.\r\nПетербургской литераторъ, узнавши, что я пишу стихи, просилъ\r\nменя прочесть что -нибудь.\r\nВы печатали гдѣ прежде?\r\n- Да въ… сборник, одинъ разъ три стихотворенія помѣ\r\nстиль.\r\nНе помню. Прочтите что -нибудь теперь мнѣ. Меня всѣ\r\nстали просить, ия по неволѣ согласился и прочелъ имъ свое по\r\nслѣднее стихотвореніс « Балъ. » Я самъ сознавалъ, что мой « Балъ»,\r\nвышелъ удаченъ и ЭФФектенъ, и потому прочелъ съ увѣренностью.\r\nБ А лъ\r\n1.\r\nЗалитъ балъ волнами свѣта;\r\nБлаговоніемъ нагрѣта,\r\nЗала маtетъ, какъ букетъ.\r\nУпоительно- небрежно,\r\nЗажигательно - мятежно\r\nПоетъ скрыпка и кларнети.\r\nВъ вихрѣ звуковъ, въ морѣ жара,\r\nСъ сладострастіемъ угара\r\nВъ вальсъ скользитъ за парой пара,\r\nОпьяненія полна,\r\nВъ ураганъ огнепаляцій,\r\nДушу заменемъ мутящій,\r\nВолканически летя��ій,\r\nГрудь взрывающій до дна.\r\nВотъ ова, царица бала,\r\nРаздражонная смычкомъ,\r\nБыстро сбросивъ покрывало,\r\nВъ танцѣ бѣшеномъ летала,\r\nПрипадя - ко мнѣ плечомъ.\r\nКудри змѣями сбѣгали,\r\nВолновались, трепетали\r\nи, играя предо мной,\r\nПо щекамъ меня хлестали\r\nАроматною волной.78 ВРЕМЯ\r\n2\r\nМы веслись — мелькали люди,\r\nРядъ колоннъ и рядъ гостей,\r\nФермуары, речи, груди,\r\nЛампы, люстры, блескъ свѣчей,\r\nКосы, жемчугъ, брилліанты,\r\nДымки, кружева, атласъ,\r\nБанты, Франты, аксельбанты\r\nи алмазъ горящихъ гаазъ.\r\nМы несийсь — кружилась зала,\r\nядрожалъ, какъ кровный конь,\r\nВесь был, жаръ я, весь огонь,\r\nВъ жилахъ лава пробѣсала,\r\nи корсетъ ей прожигала\r\nВосваленная ладонь.\r\nКогда я кончишь чтенie, tетербургской литераторъ съ какой - то\r\nстранной улыбкоіі сказалъ мнѣ:\r\nПоздравляю васъ, батюшка. Выт самого Бенедиктова переще.\r\nголями, и въ васъ онъ вайдетъ достойнаго соперника.\r\nЧто онъ хотѣлъ сказать этимъ похвалу или брань, я не по\r\nнялъ. Вѣроятно послѣднее.\r\nОТРЫВокъ изъ ЧЕРНОВАГО ПИСЬМА ПСЕВДОНИМОВА къ ПРИЯТЕЛЮ,\r\nИМЯ КОТОРАГО НЕИЗВЕСТНО,\r\n1850, с. Петербург\r\n… На кой чортъ ты, любезный друг, просить купить и выслать\r\nтебѣ стихотворенія Бенедиктова. Это такая трескотня, что оглу\r\nшотъ « звонче всякихъ трубъ », какъ говоритъ Хлестова въ « Горѣ\r\nотъ ума ». Геніальная прозорливость Білинскаго, еще десять лѣтъ\r\nназадъ, подъ блестящей формой произведеній этого писателя умѣла\r\nзамѣтить отсутствие всякой поэзии и содержанія. Читай лучше Не\r\nкрасова пли Майкопа вотъ это поэты. А читахь ми ты Еврейскія\r\nмелодии Мея — это удивительные стихи! Совѣтую также обра\r\nтить вниманіе (вѣроятно ты и обратилъ ero) на стихотворенін\r\nФета и Щербины. Свѣжесть и поэзія неоспоримыя. А Бенеликтова\r\nбрось пожалуйста. Посылаю тебѣ при этомъ три мои послѣднія ст\r\nхотворения, которыя я посвяіцаю тебѣ и дарю въ вѣчное владѣніе.\r\nІ\r\nЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДІЯ\r\nя приду къ тебѣ съ цѣвницею\r\nВ твой далекій вертоградъ,КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ 79\r\nЛишь за тающей денницею,\r\nВмѣстѣ съ трепетной зариицею,\r\nТѣни ночи низлетятъ.\r\nBь пору темную, туманную\r\nНе узнають Ноя дочь.\r\nя походкой неустанною\r\nПодъ одеждой легкотканною\r\nПроберусь къ тебѣ въ полночь.\r\nя приникну голубицею\r\nКо щекѣ твоей лицомъ,\r\nи подъ темною ложницею\r\nБуду жечь тебя сторицею\r\nПоцѣлуемъ, какъ огнехъ.\r\nII\r\nЧУВСТВО ГРЕКА\r\nМы на ложахъ сидѣли пурпурныхъ\r\nВъ благодатной тѣни сикдморь;\r\nАроматы курилися въ урвахъ\r\nи гремѣли пѣвучіе хорът.\r\nи Эллады живые панѣвы,\r\nКакъ вино, нашу кровь разжигали,\r\nНа коврахъ Іонійскія дѣвы\r\nСъ вѣroӣ южною насъ пекотади.\r\nцѣловала меня Навзикая,\r\nНа груди волновался гиматій,\r\nи устами къ устамъ приникая\r\nОжидала отвѣтныхъ объятій;\r\nНо ни ласка, ни пѣсня, ни шутка\r\nМнѣ не милы отъ дѣвы Эллади.\r\nМальчикъ розовый дивный малютка\r\nПривлекалъ мои жадные взгляды;\r\nя внималъ, какъ лились не смолкая\r\nЕго пѣ��ни согласные звуки,\r\nи рыдала вдали Навзикая,\r\nОпустивъ свои смуглыя руки.\r\nIII.\r\nРазъ проселочной дорогою!\r\nВхалъ я,\r\nБрелъ съ котонкою убогою\r\nМужичекъ какъ гунь сѣдой.\r\nпередо мной80\r\nВРЕМЯ -\r\nна ногахъ затишки, смятые,\r\nВесь съ заодатками армякъ:\r\nВидно доля не богатая\r\nТебѣ выпала, бѣднякъ.\r\nПодпираясь палкой длинною,\r\nПуть -то, вѣрно, быаъ далекъ, -\r\nБрезъ онъ съ nѣсней заунывною.\r\n— • Дядя, сядь на облучекъ ».\r\nе\r\nСѣлъ старикъ. Сѣдую бороду\r\nТолько гладить. - Ты куда? •\r\nПробираюсь, баринъ, къ горолу,\r\n-Ждутъ оброка господа,\r\nКрѣпку староста наказывалъ…\r\nВотъ бреду, болить спина…\r\nи, склонившись, мнѣ разсказывалъ\r\nСвою повѣсть старива.\r\nПогоди, дѣдъ! Съ тяжкой болію\r\nТы не ляжешь умирать.\r\nНа отчизну Божьей волею\r\nСходятъ миръ и благодать.\r\nПосаѣ лѣтъ долготерпѣнія,\r\nБезконечнаго труда,\r\nПодъ лучами просвѣщенія\r\nСмолкнетъ лютая нужда.\r\nВъ мужикѣ сердечный пламень я\r\nЭтой рѣчью оживизъ,\r\nи старикъ честное знаменье\r\nСъ благочестьемъ сотворилъ.\r\n1858 г. iюля 16. г. Павловскъ\r\nG\r\nНи на одного современнаго поэта такъ не нападаютъ теперь,\r\nкакъ на Фета. Его бранятъ даже тѣ журналы, гдѣ прежде отъ него\r\nже приходили въ восторгъ. Недавно въ « Библіотекѣ для чтені»\r\nбыло напечатано одно превосходное стихотвореніе, подъ которых\r\nподписано имя А. Oета. Или это другой, новый поэтъ, или… я уже\r\nпонять не могу, что значить эта өйта.\r\n(Внизу послѣ этихъ словъ написано стихотвореніе. По многимъКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 81\r\nмѣстамъ измѣненнымъ и зачеркнутымъ, нельзя сомнѣваться, что\r\nоно тоже принадлежить Псевдонимову. Неизвѣстно по какому слу\r\nчаю, только это стихотвореніе посвящено г. Фету.)\r\nдвъ тѣни\r\n(ПосвящAEтся А. ФЕТУ)\r\nДвѣ тѣни слетаютъ съ тоскливой любовью\r\nКо мнѣ, какъ двѣ чистыя грезы,\r\nи кротко склонясь къ моему изголовью,\r\nЛьютъ тихія, теплыя слезы.\r\nОФелія легкой пр оносится тѣнью…\r\nи пѣсни и слезы и стоны…\r\nи вторитъ печальному долгому пѣнью\r\nСкорбящая тѣнь Дездемоны.\r\nВъ заключеніе нашихъ вынасокъ изъ записной тетради Псевдо\r\nнимова мы приведемъ еще два стихотворенія, написанныя имъ въ\r\nсамомъ концѣ послѣдней его тетради, безъ помѣтки числа имѣсяца.\r\nМы не рѣшаемся утвердительно сказать, что в этихъ стихотворе\r\nніяхъ проглядываетъ сатирическое направленіе, какъ мы сначала ду\r\nмали; потомучто нашъ герой могъ и въ этотъ разъ безсознательно и\r\nнаивно паролировать двухъ новыхъ молодыхъ поэтовъ, увлеченный\r\nихъ дарованіемъ. Пояснительныхъ замѣтокъ при стихахъ рѣши\r\nтельно вѣтъ никакихъ.\r\nВотъ эти два послѣднія произведения неизвѣстнаго поэта трехъ\r\nзвѣздочекъ.\r\nІ\r\nВЕСЕННЯЯ ПѣСНЯ\r\nЧасто ночью, весной, когда Муза молчитъ\r\nи перо я грызу до разсвѣта,\r\nВдохновеніе вновь у меня закипитъ\r\nНадъ весенней страницею Фета.\r\nи весеннія пѣсни ростутъ и звѣнятъ\r\nи щекочатъ подъ мышки поэта.\r\nВотъ за образомъ образовъ всталъ цѣлый ряд.\r\nНадъ ��есенней страницею Фета.\r\nи испанскій мотивъ и еврейскій напѣвъ\r\nТакъ и просятся въ Формы куплета,\r\nT, I, — Отд, І. 7,682 ВРЕМЯ\r\nя румянецъ у розъ похищаю для дѣвъ\r\nНадъ весенней страницею Фета.\r\n- Ты поэтъ! Ты поэтъ! • Мнѣ природа кричить,\r\nи я слушаю съ трепетомъ это,\r\nА въ груди сердце бьется и нойно стучитъ\r\nНадъ весенней страницею Фета.\r\nII\r\nПодбоченясь ходитъ мѣсяцъ\r\nГолубой, лазурной высью,\r\nотъ востока и на завадь\r\nПробѣгая плавной рысью.\r\nи прищуря томно глазки\r\nСо звѣздой звѣзда болтаетъ,\r\nA Меркурію Венера\r\nПодозрительно мигаетъ.\r\nи надъ міромъ усыпленнымъ,\r\nГдѣ не спятъ жуки да біохи,\r\nРѣя плаваютъ въ туманѣ\r\nЛишь одни людскіе вздохи.\r\n1\r\nМы кончили наши выписки. Если произведенія « поэта трехъ\r\nзвѣздочекът, писавоаго стихи въ продолженіе послѣднихъ тридца\r\nти лѣтъ, по отрывкамъ приведеннымъ здѣсь, выражаютъ въ себѣ\r\nхарактеръ цѣлой \" Фаланги поэтовъ, то цѣль нашей статьи достигну\r\nта, и басня наша будетъ понятна.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Sochineniia Pushkina, sed'moi, dopolnitel'nyi tom. Izdanie P. V. Annenkova. S. Peterburg 1857 g.",
+        "article": "СОЧИНЕНІЯ ПУШКИНА,\r\nСедьмой, дополнительный томъ. Издание П. В. Анненкова. С. Петербург 1857 г.\r\n\r\n\tВышедшимъ теперь въ свѣтъ седьмымъ томомъ сочиненій\r\nПушкина оканчивается издание произведеній поэта, предприня\r\nтое П. В. Анненковымъ. Въ этомъ томѣ издатель предлагаетъ\r\nпубликѣ все, что возможно представить ей печатно въ настоя\r\nщее время. Задача изданія классическаго писателя состоитъ,\r\nкакъ замѣчаетъ П. В. Анненковъ, въ томъ, чтобы не быть ниже\r\nпотребностей и возможностей современности, и почтенный из\r\nдатель въ этомъ отношении совершенно выполнилъ свою зада\r\nчу. Онъ признаетъ, что читатель можетъ еще встрѣтиться съ\r\nпосланіемъ, экспромптомъ или стихотворной запиской поэта,\r\nтщательно сбереженными отъ извѣстности и не вошедшими въ\r\nтомы изданія ; но, убѣжденный, что успѣхъ попытки собрать\r\nвесь текстъ Пушкина, еще долго останется у насъ болѣе чѣмъ\r\nсомнителенъ, издатель приступилъ къ печатанію въ седьмомъ\r\nтомѣ по крайней мѣрѣ всего того, чѣмъ возможно было попол\r\nнить собраніе сочиненій Пушкина въ настоящее время. Этотъ\r\nдополнительный томъ заключаетъ въ себѣ двѣ части : часть\r\nстихотворную и часть прозаическую. Каждая изъ нихъ подраз\r\nдѣляется на различные отдѣлы, по содержанію заключающихся\r\nвъ нихъ статей.\r\nЧитатель встрѣтитъ въ седьмомъ томѣ произведения и строки\r\nПушкина, еще не являвшаяся въ печати, или же остававшаяся до\r\nсей поры разсѣянными въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ, и\r\nнерѣдко въ такихъ, отыскать которыя было бы весьма тру\r\n672 АТЕНЕЙ.\r\n9\r\n)\r\nдно, а для большинства читателей и невозможно. Для послѣд\r\nнихъ VII томъ Пушкина будетъ истинною новостью, драгоцѣн\r\nнымъ и нежданнымъ подаркомъ. Они услышать звуки, отъ ко\r\nторыхъ давно отвыкли среди полезной, дѣльной и дѣловой лите\r\nратуры нашихъ дней. Теперь уже можно встрѣтить людей, срод\r\nнившихся съ направленіемъ, господствующимъ въ послѣдней, -\r\nлюдей, которые, увлекаясь ея дѣловымъ характеромъ, уже\r\nначинаютъ, если не свысока, то подозрительно, посматривать\r\nна поэзію Пушкина, или же говорять о ней съ полуснисходи\r\nтельною и полугрустною улыбкою, какъ говорятъ люди зрѣлаго\r\nвозраста объ увлеченіяхъ своей юности. Въ наше время не\r\nрѣдкость уже и рѣшительные люди, громко обвиняющіе поэта\r\nза его исключительно - художественныя стремленія, за его\r\nотвлеченныя понятія объ искусствѣ и призваніи поэта. Къ по\r\nдобнымъ мнѣніямъ и настроенiю читателей подалъ поводъ от\r\nчасти самъ Пушкинъ такими стихотвореніями, каковы, напри\r\nмвръ, « Чернь » и « Съ толпой не дѣлишь ты ни гнѣва ». Но сти\r\nхотворенія такого рода были вызваны тупостью современнаго\r\nсуда надъ поэтомъ, досадою послѣдняго на кривыя или нелѣпыя\r\nтолкованія его произведеній. Презрѣніе къ толкамъ, суждені\r\nямъ, требованіямъ критики и публики невольно развивалось въ\r\nнемъ, когда онъ напрасно ждалъ отъ послѣднихъ понимания и\r\nободренія своей дѣятельности. Извѣстно, что теорія чистаго и\r\nнезависимаго искусства, творчества про себя, съ особенною\r\nсилою начала развиваться въ Пушкинѣ съ того времени, какъ\r\nкритика, публика и даже нѣкоторые изъ близкихъ ему людей\r\nпривѣтствовали однимъ недоумѣніемъ первую напечатанную\r\nпоэтомъ (въ 1827 г.) сцену изъ Бориса Годунова, произве\r\nденія, которое было такъ дорого сердцу Пушкина, которое\r\nстоило ему столько труда и изучения историческаго и Филоло\r\nгическаго. Холодность и недоумѣніе, встрѣтивнія этотъ\r\nтрудъ, которымъ поэтъ мечталъ основать національную драму,\r\nгорько отозвались въ душѣ его. Они заставили его даже усо\r\nмниться, хоть и не надолго, въ достоинствѣ собственнаго твор\r\nчества. Неуспѣхъ Бориса Годунова принудилъ поэта заклю\r\nчиться въ самомъ себѣ. Въ матеріалахъ для біографія его,\r\nизданныхъ П. В. Анненковымъ, есть строки, въ которыхъ\r\nПушкинъ говорить о критикѣ и публикѣ : « съ этой минуты ихъ\r\n.. Сочинения ПУШКИНА. 73\r\nстрогость или равнодушіе уже не могутъ имѣть вліянія на трудъ\r\nмой. » Поэтъ болѣе и болѣе убѣждался въ истинѣ теоріп, по\r\nкоторой искусство и художникъ должны быть независимы отъ\r\nтребованій современности и толпы. Такая теорія утѣшала\r\nПушкина и поддерживала въ немъ бодрость среди неудачъ; но\r\nвозможно ли было практическое примѣненіе ея для поэта, страст\r\nнаго и восприимчиваго ко всѣмъ впечатлѣніямъ дѣйствитель\r\nности и той среды, въ которой онъ жилъ? Въ лирическихъ про\r\nизведеніяхъ Пушкина мы встрѣчаемся не только съ поэтиче\r\nскимъ выраженіемъ Фактовъ его личной жизни, его индивиду\r\nальныхъ ощущеній и помысловъ, но и съ отзывами поэта на\r\nмногія значительныя явления общественной и государственной\r\nжизни его времени. Прошедшее и настоящее, исторiя и буду\r\nщее русскаго народа, занимали мысль и сердце Пушкина; имъ\r\nбыла посвящена дѣятельная любовь его. Пусть обвиняющіе\r\nПушкина и его поэзію въ идеально - художественныхъ, отвле\r\nченныхъ стремленіяхъ, вспомнятъ, какъ онъ изучалъ исто\r\nрію своего народа, читалъ русскихъ лѣтописцевъ, знакомился\r\nсъ народными преданіями и поэзіею, подслушивалъ народную\r\nрѣчь изъ устъ самого народа и узнавалъ ее изъ письменныхъ\r\nпамятниковъ. Свидѣтельство всему этому они найдутъ и въ поэ\r\nтическихъ созданіяхъ Пушкина и въ прозаическихъ его стать\r\nяхъ, замѣткахъ и размышленіяхъ, оставшихся памятникомъ\r\nтого какъ сериозно и глубоко вникамъ онъ въ\r\nприроду своей націи. Борисъ Годуновъ, Полтава, Русалка,\r\nпростонародныя сказки, Капитанская Дочка, Дубровскій, долж\r\nны убѣдить обвинителей Пушкина, что муза его умѣла поэти\r\nчески возсоздавать исторію, нравы, воззрѣнія и историческiя\r\nличности русскаго народа. Въ Онѣгинѣ жизнь, нравы, понятія,\r\nлица современнаго поэту русскаго общества, представлены съ\r\nтакою полнотою и яркостью, въ такихъ существенныхъ и\r\nхарактеристическихъ чертахъ, какихъ никогда не достигнуть\r\nписателямъ, представляющимъ отрывочныя, случайныя или мел\r\nкія черты дѣйствительности и современности, писателямъ, ко\r\nторые не умѣютъ сообщить имъ ни полноты представленія, ни\r\nоживляющихъ красокъ поэтической истины. Въ Онѣгинѣ на\r\nвсегда сохранятся образы современной поэту дѣйствительности\r\nибудутъ живовоскресать въ Фантазіи и воображеніи позднѣйшихъ\r\n2 Жизнь и\r\n6 #74 ATEHE.\r\nчитателей. Большая же часть произведеній современной намъ\r\nлитературы сохранитъ въ будущемъ только значение записокъ,\r\nмемуаровъ, дѣловыхъ документовъ, въ которыхъ изслѣдова\r\nтель минувшаго будетъ искать матеріала для собственнаго са\r\nмостоятельнаго труда, если захочетъ возстановить полные и\r\nживые образы прошлаго. Еслибы во времена гомерической поэ\r\nзіи могли существовать какія -нибудь прозаическiя записки и\r\nописанія тогдашняго быта греческихъ племенъ, то, конечно,\r\nэти полезныя произведения, сохранившись до нашего времени,\r\nне сообщили бы намъ того живаго, нагляднаго и полнаго обра\r\nза греческой древности, какой представляетъ Иліада. Люди,\r\nпризнающіе Пушкина великимъ поэтомъ и, однакожь, обвиня\r\nющіе его поэзію въ какомъ-то чисто-художественномъ, отвле\r\nченномъ характерѣ, противорѣчатъ сами себѣ. Нѣтъ такого\r\nвеликаго поэта и художника, создания и мысль котораго были\r\nбы лишены связи съ жизнью, современностью и явленіями окру\r\nжающей его среды. Вспомните, что мысль Ревизора и Мерт\r\nвыхъ душъ, по свидѣтельству самого Гоголя, были внушены\r\nпослѣднему Пушкинымъ : а кто не понимаетъ общественнаго и\r\nпрактическаго значения этихъ произведеній ? Прибавимъ еще,\r\nчто составлять понятия о личности и мнѣніяхъ поэта на осно\r\nваніи отдѣльныхъ лирическихъ его произведеній, упуская изъ\r\nвиду отношение ихъ къ минутѣ и поводу созданія, не всегда\r\nсправедливо. Въ какомъ человѣкѣ, въ какомъ характерѣ не\r\nвстрѣчается минутныхъ противорѣчій, или уклонения отъ глав\r\nныхъ, твердыхъ, основныхъ черты характера и личности? Эти\r\nпротиворѣчія и минуты остаются тайною человѣка, исчезаютъ\r\nбезъ слѣда ; онъ признается въ нихъ развѣ только въ бесѣдѣ съ\r\nсамимъ собою.Но,какъ тотъ же самый человѣкъ неумолимъ къ по\r\nэту, который оставить по себѣ поэтическій памятникъ минутнаго\r\nнастроенiя, мгновенной душевной усталости или одностороння\r\nго, исключительнаго стремленія, какому порой покорна всякая\r\nживая душа! А между тѣмъ выраженіе минутнаго настроенiя, во\r\nвсей его индивидуальной истинѣ, есть одно изъ правъ лириче\r\nскаго поэта. Безъ этого права, лирическiя стихотворенія часто\r\nпредставляли бы только отвлеченныя мысли, общая истины и,\r\nпри неукоризненной правдѣ содержанія, могли бы лишиться\r\nискренняго тона поэзія.сочинЕНІЯ ПУШКИНА. 75\r\nВъ первомъ отдѣлѣ поэтической части седьмаго тома Пуш\r\nкина есть стихотвореніе « изъ V Пиндемонте ». Оно предста\r\nвляетъ богатую тему для обвиненій противъ Пушкина ; въ немъ\r\nпоэтъ легкомысленно и добровольно отрекается отъ правъ и\r\nобязанностей гражданина, цѣня только права личной независи\r\nмости и наслаждений искусствомъ и природою. Геніальный и\r\nобразованнѣйшій изъ русскихъ поэтовъ говоритъ между про\r\nЧимъ :\r\nи мало горя мнѣ свободно ли печать\r\nМорочитъ олуховъ, иль чуткая цензура\r\nВъ журнальныхъ замыслахъ стѣсняетъ балагура.\r\nВсе это, видитель слова, слова, слова!\r\nПисатель, слово котораго такъ много сдѣлало для развития\r\nобразованности, чувства прекраснаго, охоты къ чтенію, любви\r\nми къ искусству и условіямивъ собственной русскомъ обществѣ благой, самъ дѣятельности не дорожилъ. Скорбный права\r\nФактъ, но отвергать его нельзя, скажутъ обвинители : улика на\r\nлицо стихотвореніе изъ VI Пиндемонте. Но въ седьмомъ же\r\nтомѣ есть другія стихотворенія, есть другie Факты, есть между\r\nпрочимъ два посланія къ Аристарху, въ которыхъ на права\r\nслова поэтъ смотритъ совсѣмъ не такъ, какъ въ стихотвореній\r\nизъ Пиндемонте. Напримѣръ, въ одномъ изъ нихъ есть слѣду\r\nющіе стихи :\r\nНо цензоръ гражданинъ, и санъ его священный!\r\nОнъ долженъ умъ имѣть прямой и просвѣщенный ;\r\nОнъ сердцемъ почитать привыкъ алтарь тронъ :\r\nНо мнѣнья не тѣснить и разумъ терпитъ онъ.\r\nБлюститель тишины, приличiя и нравовъ\r\nНе преступаетъ самъ начертанныхъ уставовъ;\r\nЗакону преданный, отечество любя,\r\nПринять отвѣтственность умѣетъ на себя ;\r\nПолезной истинѣ путей не заграждаетъ,\r\nЖивой поэзии развиться не мѣшаетъ ;\r\nОнъ другъ писателю, предъ знатью не трусливъ,\r\nБлагоразуменъ, твердъ, свободенъ, справедливъ.\r\nКогда поэтъ былъ искреннѣе и вѣрнѣе себѣ, своимъ посто\r\nнымъ желаніямъ? Изъ двухъ противорѣчащихъ стихотворен��й,\r\nкакое высказываетъ истину мыслей и сердца его, и въ какомъ\r\n-\r\n>76 ATEHEH.\r\n»\r\nсказалось его капризное настроенie? Обвинители могутъ ду\r\nмать, что имъ угодно ; мы же убѣждены, что Пушкинъ въ по\r\nсланіи къ Аристарху говорилъ отъ полноты сердца и убѣжде\r\nній, что это не могло быть иначе въ великомъ поэтѣ и обра\r\nзованномъ писателѣ. Недаромъ Пушкинъ собственное стихо\r\nтвореніе: « Не дорого цѣию я громкія права », обозначилъ « изъ\r\nVIІ Пиндемонте » и, какъ знаемъ изъ указанія П. В. Анненкова\r\nвъ его матеріалахъ для біографія Пушкина, хотѣлъ обозна\r\nчить изъ Alfred Musset. Пушкинъ, думаемъ мы, понималъ ис\r\nтинный смыслъ мгновенія, выразившагося въ этомъ стихотво\r\nреніи. По духу своему, послѣднее было родственно откровенно\r\nкапризной поэзии Альфреда Мюссе. Стихотвореніе изъ Пиндемон\r\nте было написано въ 1836 году ; но въ томъ же году была напи\r\nсана Пушкинымъ и статья против мнѣній М. А. Лобанова, гроз\r\nныхъ для русской литературы и стѣснительныхъ для правъ.\r\nслова. Читатели найдутъ эту статью въ прозаической части\r\nседьмаго тома.\r\nБольшая часть стихотвореній Пушкина была внушена ему\r\nсобытиями и отношеніями жизни, впечатлѣніями дѣйствитель\r\nности и невымышленнымъ душевнымъ настроеніемъ поэта.\r\nБлизкая связь поэзіі Пушкина съ дѣйствительнымъ ходомъ\r\nжизни существовала, какъ замѣтилъ его біографъ, даже при\r\nсоздании антологическихъ стихотвореній и другихъ, такого со\r\nдержанія, при которомъ трудно бы предполагать ее. Покуда не\r\nбудетъ положительно извѣстно или объяснено отношеніе тѣхъ\r\nпроизведеній Пушкина, которыя могутъ казаться уклоненіемъ\r\nотъ общаго правдиваго и благороднаго смысла его поэзіи, къ\r\nповодамъ и вліяніямъ ихъ вызвавшимъ, до тѣхъ поръ рѣши\r\nтельные приговоры насчетъ ихъ значения и выразившихся въ\r\nнихъ личныхъ качествъ и мнѣній поэта, кажется намъ, будутъ,\r\nесли не вполнѣ несправедливы, то по крайней мѣрѣ весьма\r\nОдносторонни. Пушкинъ не разъ высказывалъ въ прозѣ и сти\r\nхахъ нѣкоторое любованіе своими предками и довольно тща\r\nтельно занимался своею генеалогіею, чѣмъ заставили подозрѣ\r\nвать въ себѣ аристократическiя наклонности и мнѣнія. По рож\r\nденію своему, по связями, по образованiю, онь, конечно, при\r\nнадлежалъ къ высшему кругу русскаго общества, кругу, среди\r\nкотораго протекло его дѣтство и совершилось его воспитание,сочиНЕНІЯ ПУШКИНА. 77\r\nЗначительная часть образованнѣйшей русской молодежи, въ ис\r\nходѣ первой четверти нашего вѣка, принадлежала къ тому же\r\nкругу ; но русскій аристократизмъ не отличается ни прочностью,\r\nни опредѣленностью характера : онъ носитъ признаки внѣш\r\nняго и случайнаго явленія, доступенъ всякимъ вліяніямъ и не\r\nогражденъ исключительными понятіями, не ставить себѣ стро\r\nгихъ границъ ни въ практикѣ, ни въ теоріи. Молодые товарищи\r\nи современники Пушкина, при разнообразныхъ обстоятельст\r\nвахъ и положеніяхъ, благоприятныхъ или поучительныхъ, прі\r\nобрѣтали съ годами понятия и направленія довольно различныя.\r\nОчень естественно, что и въ Пушкинѣ, можетъ-быть, были\r\nслѣды того внѣшняго и неопредѣленнаго аристократизма, ко\r\nторый едва ли заслуживаетъ это название и который съ годами\r\nпринялъ книжный, теоретический характеръ и оставался въ жиз\r\nни поэта довольно безвреднымъ и неприложимыми. Извѣстно,\r\nчто уваженіе къ предкамъ развилось въ Пушкинѣ съ особенною\r\nсилою со времени историческихъ изученій, предшествовавшихъ\r\nсозданію Бориса Годунова. Археологико-артистическая любовь\r\nкъ прошедшему не соединялась у него ни съ какою эгоистиче\r\nскою мыслію, ни съ какими требованиями и притязаніями на\r\nнастоящее во имя прошлаго. Любовь къ предкамъ, уважение и\r\nинтересъ къ минувшему не лишали поэта сочувствія къ досто\r\nинству, дѣламъ и заслугамъ лицъ, на какой бы ступени обще\r\nства ни стояли послѣднія. Пушкинъ даже явно отдѣлялъ ува\r\nженіе къ предкамъ и родовымъ преданіямъ отъ современнаго\r\nаристократизма и его притязаній.\r\nЯ самъ, хоть въ книжкахъ и словесно\r\nСобратья надо мной трунятъ,\r\nЯ мѣщанинъ, какъ вамъ извѣстно,\r\nи въ этомъ смыслѣ демократъ ;\r\nНо каюсь, новый Ходаковскій (*),\r\nЛюблю отъ бабушки московской\r\nЯ толки слушать о роднѣ,\r\nо толстобрюхой старинѣ.\r\nПоэтъ иронически отзывался въ своихъ стихахъ отѣхъ\r\nлибералахъ, которые презираютъ отцовъ, но гордятся красою\r\n( * ) Извѣстный любитель и разыскатель старины.78 АТЕНЕЙ.\r\n>\r\nсобственныхъ заслугъ, звѣздою двоюроднаго дяди и приглаше\r\nніемъ на балъ, гдѣ не бывалъ ихъ дѣдъ. Читатель встрѣтитъ и\r\nвъ седьмомъ томѣ, въ извѣстномъ стихотвореніи Пушкина « Моя\r\nродословная », между прочими, слѣдующую строФу :\r\nПодъ гербовой моей печатью\r\nЯ свитокъ грамотъ сохранилъ ;\r\nЯ не якшаюсь со новой знатью\r\nи крови спѣсь угомонилъ.\r\nЯ неизвѣстный стихотворецъ,\r\nя Пушкинъ просто—не Мусинъ,\r\nЯ самъ-большой, не царедворецъ :\r\nя грамотѣй, я мѣщанинъ !\r\nМы признаемся, что пристрастіе Пушкина къ предкамъ было\r\nбы понятнѣе, еслибы оно имѣло поболѣе основаній въ каче\r\nствахъ и дѣлахъ самихъ предковъ, чѣмъ въ воображеніи и\r\nФантазіи поэта, но все однакожь повторимъ, что аристокра\r\nтизмъ такого рода былъ безвреденъ, не нарушилъ и не стѣснилъ\r\nблагороднаго духа поэзіи Пушкина, а въ жизни его чѣмъ, какъ\r\nонъ проявился? Ясныхъ подробностей на этотъ счетъ мы не\r\nзнаемъ отъ голословныхъ обвинителей поэта.\r\nВторой отдѣлъ стихотворной части послѣдняго тома Пуш\r\nкина заключаетъ въ себѣ выпущенныя мѣста изъ его стихотво\r\nреній и поэмъ. Здѣсь встрѣчаются довольно любопытныя и до\r\nвольно важныя дополнения къ извѣстнымъ произведеніямъ Пуш\r\nкина. Къ такимъ причисляемъ мы сцену изъ Бориса Годунова,\r\nявлявшуюся уже въ періодическихъ изданіяхъ, но только те\r\nперь получившую мѣсто въ собраніи сочиненій Пушкина. С��ена\r\nэта, исключенная, при изданіи Бориса Годунова, самимъ поэ\r\nтомъ, по совѣту близкихъ ему людей, по нашему мнѣнію, во\r\nвсе нелишняя въ развитии драмы. Она должна слѣдовать за\r\nсценою между лѣтописцемъ Пименомъ и Григоріемъ. Началь\r\nные замыслы и смутныя стремленія послѣдняго въ сценѣ « Мо\r\nнастырская ограда » становятся, подъ вліяніемъ соблазнитель\r\nныхъ словъ злаго чернеца, положительнымъ рѣшеніемъ. Эта\r\nсцена необходимое звено, соединяющее первое появленіе Гри\r\nгорія въ качествѣ молодаго чернеца, безпокойнаго и смущае\r\nмаго тревожными снами, какимъ онъ является въ разговорѣ съ\r\n1сочинЕНІЯ ПУШКИНА. 79\r\nПименомъ, съ его послѣдующимъ появленіемъ въ драмѣ въ ка\r\nчествѣ самозванца.\r\nВъ третьемъ отдѣлѣ стихотворной части изданнаго теперь\r\nтома помѣщены, между разными небольшими стихами и отрыв\r\nками, эпиграммы и такія стихотворенія, которыя имѣли близкое\r\nотношеніе къ самой личности поэта. Современемъ, когда біо\r\nграфическая подробности, касающаяся Пушкина, будутъ разъ\r\nяснены и болѣе извѣстны, чѣмъ теперь, эти стихи получатъ\r\nеще больше интереса.\r\nВъ прозаической части седьмаго тома, въ первый разь явля\r\nются печатно слѣдующая статьи : « Материалы для первой главы\r\nистории Петра Великаго:», изъ которыхъ можно ознакомиться\r\nсъ методою, принятой Пушкинымъ въ приготовительных рабо\r\nтахъ для историческаго сочинения, которое онъ предпринималъ ;\r\n« Камчатскiя дѣла » — статья, въ которой Пушкинъ начиналъ сводъ\r\nсказаній о завоеваніи Камчатки, по сочиненію Крашенинникова.\r\nСказанія эти современемъ, вѣроятно, внушили бы поэту худож\r\nническую картину подвиговъ русскихъ казаковъ и промышлен\r\nниковъ, характеристическихъ дѣйствiй и нравовъ русскихъ\r\nлюдей въ дикой и оригинальной странѣ, подобно тому, какъ из\r\nслѣдованiя о Пугачевскомъ бунтѣ внушили ему созданіе Капи\r\nтанской дочки, а изслѣдованiя о Петровской эпохѣ— романъ:\r\nАрапъ Петра Великаго. Изъ біографической статьи « 0 Ради\r\nщевѣ », являющейся впервые на свѣтъ, мы можемъ ознакомить\r\nса съ мнѣніями Пушкина о человѣкѣ, въ которомъ, съ точки\r\nзрѣнія историческихъ и общественныхъ условій, онъ усматри\r\nвалъ только примѣръ для поученія. Поучительная сторона явле\r\nнія закрыла отъ него другую сторону, трагическую. Нельзя\r\nсказать, чтобъ это послужило въ пользу живости и ясности біо\r\nграфическаго очерка. Изъ всѣхъ этихъ статей мы видимъ, ка\r\nкой богатый матеріалъ собиралъ Пушкинъ для своей творческой\r\nдѣятельности, чего мы могли смѣло ожидать отъ него ! Духъ\r\nрусской націи слѣдилъ онъ во всѣхъ его направленіяхъ, въ раз\r\nнообразныхъ Фактахъ и чертахъ его. Да послужить это примѣ\r\nромъ писателямъ, которые, недолго думавши и безъ труда,\r\nузнаютъ его только въ плутняхъ мелкихъ жалкихъ чиновни\r\nковъ, въ грязномъ быту самоварниковъ и ихъ безобразной до80 АТЕНЕЙ.\r\nмашней челяди, въ чиновныхъ и нечиновныхъ пьянчужкахъ, въ\r\nнесчастныхъ бродягахъ и въ заспанныхъ или отупѣвшихъ отъ\r\nпраздности баряхъ и барыняхъ.\r\nВъ отдѣлѣ полемическихъ статей седьмого тома являются\r\nпроизведения, которыхъ до сихъ поръ не доставало въ собраній\r\nсочиненій Пушкина. Они останутся памятникомъ литератур\r\nныхъ нравовъ его времени и свидѣтельствомъ веселаго и остро\r\nумнаго полемическаго таланта поэта. Въ послѣднемъ отноше\r\nніи нельзя не любоваться статьями Пушкина, писанными имъ\r\nподъ именемъ деофилакта Косичкина.\r\nСреди статей чисто - литературнаго содержанія, отрывковъ,\r\nначатыхъ повѣстей и романовъ, помѣщены, между прочимъ,\r\n« Отрывки изъ романа въ письмахъ », о существовании которыхъ\r\nиздатель упоминалъ въ матеріалахъ для біографіи поэта. Въ де\r\nсяти письмахъ обозначены уже главныя черты лицъ романа.\r\nИзъ нихъ привлекаетъ къ себѣ особенное участие и вниманіе\r\nчитателя умная и страстная воспитанница одного богатаго дома,\r\nведущая переписку съ своею свѣтскою пріятельницею. Въ за\r\nмѣчаніяхъ и сужденіяхъ двухъ подругъ по поводу самыхъ ык\r\nновенныхъ отношений и предметовъ, выражаются всѣ тонкія\r\nотличия и оттѣнки ихъ характеровъ. Еслибъ романъ былъ\r\nоконченъ, то въ лицѣ воспитанницы богатаго дома, Пушкинь\r\nоставилъ бы намъ такой же полный и прелестный образъ рус\r\nской женщины, какой созданъ имъ въ лицѣ Татьяны. Русскія\r\nсвѣтскiя женщины и деревенскія барышни, выросшія, какъ\r\nговоритъ одинъ изъ героевъ начатаго романа, подъ ябло\r\nнями, воспитанныя между скирдами, природой и нянюшками,\r\nявлялись въ созданіяхъ поэта со всѣми признаками лнцъ,\r\nдѣйствительно встрѣчающихся въ русскомъ обществѣ, но не\r\nлишались у него ни ума, ни сердца, ни грации и красоты ; при\r\nнѣкоторыхъ характеристическихъ особенностяхъ и недостат\r\nкахъ, сохраняли человѣческое достоинство, не представлялись\r\nуродливыми исключеніями изъ цивилизованнаго рода человѣче\r\nскаго ; и однакожь Татьяна, Ольга и женщины неоконченнаго\r\nПушкинымъ романа такіе живые, знакомые, такіе вѣрные рус\r\nской жизни образы ! Отчего же дятели современной намъ ли\r\nтературы, за немногими исключеніями, ограничиваютъ харак\r\nтеристику изображаемыхъ ими женщинъ круглыми формами,сочинЕНІЯ ПУшкин А. 81\r\n-\r\nмолочнымъ или румянымъ цвѣтомъ лица, покрывающимися ма\r\nсломъ глазами и кривыми линиями Фигуръ ? И во всѣхъ этихъ\r\nлицахъ ничего женственнаго, ничего человѣческало одни\r\nгрязныя привычки, циническiя рѣчи и животные инстинкты !\r\nЖизнь ли не представляетъ авторамъ другихъ образовъ, или\r\nвина здѣсь на сторонѣ самихъ авторовь? Въ недостаткахъ ли\r\nтературы болѣе или менѣе бываетъ виновато и само общество ;\r\nно все грязное, безсмысленное и дикое въ послѣднемъ ярко\r\nосвѣщается или устраняется не тѣми писателями, которые\r\nстоятъ наравнѣ съ нимъ, но тѣми, которые выше или впереди,\r\nкоторые своими произведеніями не повторяютъ только все ди\r\nкое, что встрѣчается въ обществѣ, но вносятъ въ послѣднее\r\nживительную мысль, благородное стремленіе, или увлекаютъ его\r\nобразами, запечатлѣнными внутреннею красотою и достоин\r\nствомъ человѣка.\r\nГоре той литературѣ, задача которой ограничивается только\r\nкопировкой и вѣрнымъ отраженіемъ грязныхъ или нелѣпыхъ\r\nявленій жизни. Самое полемическое и отрицательное ея на\r\nправленіе потеряетъ свой смыслъ, не имѣя внѣ себя и впереди\r\nдостойной цѣли. Содержаніе ея измельчаетъ и унизится до\r\nпраздныхъ сплетней; она станетъ базплодна и утратитъ благо\r\nтворную власть надъ обществомъ. Если на долю писателя,\r\nвслѣдствіе особенности его таланта, или условій времени и дан\r\nнаго общества, и выпадуть изображения искаженнаго быта\r\nлюдей, печальныхъ, мелкихъ и грязныхъ явленій жизни, то все\r\nже необходимо при этомъ беречь въ читателѣ живое чувство\r\nтого, что самъ писатель стоитъ не подъ однимъ уровнемъ съ\r\nизображаемыми имъ предметами. Отношеніе писателя къ по\r\nдобному содержанію его произведеній должно чувствоваться въ\r\nспособѣ представленія, а этотъ способ, почерпается писате\r\nлемъ уже не изъ однихъ только изображаемыхъ предметовъ,\r\nно зависитъ отъ свойствъ его личности, отъ характера его\r\nощущеній и понятій, отъ степени его нравственнаго развития и\r\nобразованности. Человѣкъ развитой и человѣкъ грубый могутъ\r\nговорить объ однихъ и тѣхъ же предметахъ, но, конечно, оба\r\nбудуть говорить о нихъ иначе. Пушкинъ, напримѣръ, и Гри\r\nбоѣдовъ не избѣгали реальныхъ изображеній житейскаго : но\r\nкто не чувствуетъ разницы въ способѣ ихъ изображенія съ тѣмъ82 АТЕНЕЙ.\r\nспособомъ, котораго держится большинство современныхъ писа\r\nтелей ? Извѣстна высокая образованность Пушкина, который\r\nне ограничивался изученіемъ роднаго быта и знаніемъ отече\r\nственной современности, но до конца дней воспитывалъ свою\r\nмысль, свои понятия и вкусъ разнообразнымъ чтеніемъ и изуче\r\nніемъ произведений иностранныхъ литературъ. Писатель высокаго\r\nумственнаго и эстетическаго образования, онъ изображалъ пред\r\nметы вседневной идѣйствительной жизни, угадывая ихъ сущест\r\nвенныя, необходимыя и характеристическая черты, и тѣмъ са\r\nмымъ изображения его уже получали значеніе живой мысли, а не\r\nбыли отраженіемъ всего случайнаго, отрывочнаго или незнача\r\nщаго; въ изображеніяхъ такого писателя не могло быть же\r\nманной скромности, pruderie, но не могла выказываться и лю\r\nбовь къ грязнымъ дбразамъ. Многому остается учиться у Пуш\r\nкина большинству современныхъ литераторовъ и, между про\r\nчимъ, взыскательности относительно собственныхъ произведеній\r\nи труду надъ ними. Біографъ Пушкина указалъ, какъ поэтъ ру\r\nководствовался въ процессѣ творчества столько же вдохнове\r\nніемъ, сколько и сознаніемъ, какъ онъ умѣлъ видѣть и исклю\r\nчать въ цѣломъ св��ихъ произведеній все лишнее, неправиль\r\nное, случайное, даже если оно было удачно и имѣло досто\r\nинство само по себѣ. Пушкинъ смотрѣлъ строго на призваніе и\r\nподвигъ писателя, и нелегкимъ былъ для него этотъ подвигъ !\r\nДѣятельность и жизнь его протекли не въ мирѣ и покоѣ, не\r\nбезъ вѣнчанія терніемъ. Первые годы молодости поэта про\r\nжиты имъ въ удаленіи отъ родины, отъ близкихъ и друзей ;\r\nего поэтическая дѣятельность сопровождалась дикими порица\r\nніями, невѣжественнымъ судомъ и нерѣдко такими же нера\r\nдостными для поэта похвалами и одобреніями ; клевета и зависть\r\nотравили послѣдніе дни его и прервали творческую дѣятельность\r\nво всей ея красѣ и силѣ.... Недавно случилось намъ видѣть сюр\r\nтукъ Пушкина съ запекшеюся кровью поэта и съ маленькимъ\r\nотверстиемъ, прорѣзаннымъ пулею, въ одной изъ Фалдъ. Долго\r\nмы не могли освободиться отъ впечатлѣнія, произведеннаго\r\nна насъ кровавымъ свидѣтельствомъ безвременнаго конца бла\r\nгородной жертвы зависти, сплетней, невѣжественной неспособ\r\nности цѣнить великое. Мы припоминали жизнь Пушкина, мы ду\r\nмали о смыслѣ его дѣятельности..., такъ ли живутъ и кончаютъсочиНЕНІя пушкин А. 83\r\nсвое поприще, думали мы, счастливые и мирные поэты - худож\r\nники, жрецы чистаго искусства, не рожденные для житейскихъ\r\nволненiй и битвъ?\r\nП. В. Анненковъ положилъ первыя прочныя основанія біо\r\nграфіи Пушкина, онъ сдѣлалъ все, что было въ его власти, все,\r\nчто могъ онъ сдѣлать въ данное время и при данныхъ матеріа\r\nмахъ, указаніяхъ и свѣдѣніяхъ о поэтѣ. Но сколько вопросовъ от\r\nносительно дѣятельности и жизни Пушкина, пробуждаетъ біо\r\nграфъ прекраснымъ трудомъ своимъ, вопросовъ, на которые до\r\nсихъ поръ не можетъ быть отвѣта ! Личность, жизнь и дѣятель\r\nность нашего поэта будутъ тогда только вполнѣ ясны и вполнѣ по\r\nнятны, когда всѣ подробности, касающаяся ихъ, будутъ обнародо\r\nваны тѣми, кто имѣетъ на это возможность и право. Пора являться\r\nвъ печати подлиннымъ письмамъ Пушкина, подробнымъ замѣт\r\nкамъ и воспоминаніямъ о немъ и обо всѣхъ обстоятельствахъ\r\nего жизни, со стороны лицъ, имѣющихъ что-либо сообщить въ\r\nэтомъ отношении. Это – долгъ послѣднихъ русской литературѣ\r\nи русскому обществу. Выскажемъ желание, чтобы срокъ уплаты\r\nпо этому долгу не отдалялся произвольно на неопредѣленныя\r\nвремена.\r\nВъ концѣ седьмого и послѣдняго тома сочиненій Пушкина\r\nприложены издателемъ алфавитные указатели стихотворныхъ и\r\nпрозаическихъ произведеній, а также подробный указатель къ\r\nматеріаламъ для біографій Пушкина, помѣщеннымъ въ первомъ\r\nтомѣ изданія. Все это сдѣлано съ такою тщательностію и пред\r\nставляетъ читателю такія удобства, къ которымъ мы до сихъ\r\nпоръ не пріучены русскими изданіями.\r\nА. Станкевич.",
+        "label": "2,1"
+    },
+    {
+        "title": "1) Rossiiskii spektakl'. «Velikodushie ili rekrutskii nabor» Drama v 3-kh deistviiakh g-na Il'ina",
+        "article": "X.\r\n/\tT е а m р Ъ.\r\nI.\tРо��сійскій Спектакль.\r\nВеликодушіе или рекрутскій наборЗ. Драма вѣ трехѣ дѣйствіяхъ, Гна. У/лвнна.\r\nДоброе сердце не можетЪ произвести развратнаго сочиненія. Не говорю обѣ Авторахъ, которых!) произведенія составляютъ контрастѣ сѣ ихЪ душевными склонностями*, эту загадку рѣдкіе понимают!), хотя кЪ стыду наукѣ ви-димѣ тому живые примѣры. Рекрутской набор5 есть произведеніе добраго сердца; УІнза была предшественницею сему сочиненію:, и несмотря на погрѣшности противЪ правилѣ театра, имѣла великой успѣхѣ; рекрутской наборЗ принтпЪ сѣ такою я;е благосклонностію.\r\nВоіпѣ содержаніе сей піэсы. РрхипЗ% молодой крестьянин!) и УРрафена, мать его, бѣдная вдова, живушѣ вѣ од номѣ экономическомъ селеніи. ОбЪявленѣ рекрутской наборѣ и вѣ то же время наступилъ срокѣ кѣ сбору подушных!) ; за рекрута велѣно вносишь деньгами, Зірхппб бѣд-\r\n79\r\nной, но трудолюбивой, долженЪ внести 20 руб:, пятнадцать онЪ имѣетЪ, а пяти рублей нигдѣ найти не могЪ. Крестный ошецЬ его, честной старикѣ Іібрамб, также на гпо время не кѣ состояніи помочь ему. у Лtрама живетЪ сиротинка 1'Варвара, которая сговорена за jÆpxuna. Бурмистрѣ Морис-5 также любит'ѣ Мар-вару ^ но видя, что Sip хин 5 мЬшаетЪ ему, рѣшился, уговорясь за деньги сЪ приѣзжимЪ подьячимѣ JloÖopuHGiMÖ, написать ложный приказѣ оіпѣ Директора экономіи, чтоб'ѣ тѣхѣ, копюрые неисправны вѣ платежѣ податей, отдавать вѣ рекруты. Запрети всѣмѣ крестьянамъ помогать Sipxumj, онѣ соглашается взнести за него недостающіе 5 руб., если оставитъ Маре ару. Между тѢмЪ возвращается ІГерасммо, большой сынѣ SlO'pa.itoeô, который узнавЪ, что Sip хина хотятЪ за 5 руб. отдать вѣ солдаты, несмотря на то, что поѣздка его была неудачна, и что у него осталось только 5 руб., отдаешѣ ихЪ Sip хину. Мурлистрб и М/об'оринЗ, пользуясь приѢздомЪ изѣ города солдата, прибѣгаютъ кЪ новой хитрости, обѣявляютЪ повелѣніе, будто наборъ перемѣнился, и рекрута должно отдавать натурою. Sip хин 5 непремѣнно долженЪ быть солдатомъ, и его сковали. ВЪ семѣ положеніи приходитѣ онѣ простишься сѣ Шбрамомд и при-\r\n80\r\nнягпь его благословеніе. СптарикЪ, тронутый несчастнымъ положеніемъ матери лишающейся послѣдняго своего сына, вдругЬ обращается к'Ъ сыновьямъ своым'Ь и спрашивает'Ъ: кию изЪ них'Ъ спасеній несчастнаго? Ипполит?) меньшой сынѣ его рѣшится иптіпи за Архипа вЪ солдаты. 35гірмпстр5 и подвлгіи противятся всѣми силами, но тщетно. Бурмистрѣ, пораженный великодушіемъ старика и сына его, признается в'Ъ плутовствѣ своемЪ, проситЪ прощенія; подьячего выгоняюшЪ и Драма кончится свадьбою . ’рхчпа.\r\nОснова сія весьма натуральна. Иску-ство Автора видно вЪ томѣ, что пізса его до самаго конца заставляетъ быть вЪ ожиданіи и развязка поразительна. Простой крестьянинѣ, сколько пибудь разсуждающій, не можешЪ налюбоваться тутѣ самим’Ъ собою, между шѢмЪ какЪ черты добродушія Рускаго извлекаютъ у зрителей слезы. Слушая эту піэсу, желаеш��, чтобы у насЪ больше было Авторовъ сЪ такими чувствами-, ош'Ъ сего можетЪ быть перемѣнился бы вкусѣ большей части нашей публики. Счастливый приемЪ развратныхъ піэсѣ удерживаетъ успѣхи театральнаго искуства, вредитЪ нравственности и всего болѣе иѵ.ѢепіЪ вліяніе на образованіе сердца молодыхЪ людей.\r\n81\r\nПри всем!) гпомЪ, нѢкошорыхЪ мѢсгпЪ вЪ сей Драмѣ не льзя оставить безѣ критики. Во первых!), Логика крестьян!) вЪ иныхЪ мѢсіпахЬ превышаетъ ихѣ состояніе, напр. когда Тераснлсб предЪ Бурмистромѣ защищаешь земледѣліе. Второе, иногда крестьян^ говорятъ не своим!) языкомѣ, напр: вЪ 6 Яв. I. ДѢйс: ^Варвара говоритЪ: лутіаіи тостинецё её нашеіі мобвн до рое сердце- ВЪ Яв. 4. она же: луг we кошелек 5 б'езё денетё, нежели сердце Сезё радости. Дѣйс. II. Я в. 2. Мрхнпё: о щек nue, ща< mie ! ?ді тебя найти? и пр. Дѣйс. II. Ян. 5. Аграфена, говоря о сынѣ своемѣ: иодросё дюн корд/илецё, радостная с.ѵза ввекатнлаев изё те.ѵнѳ*хё от ей. И это иіѣмѣ еще неестественнѣе, что тушЪ какѣ бы замѣчена минута, вЪ которую вырос!) сынѣ АграфенинЪ. ВЪ ДЬйс.\r\nIII.\t/Варвара очень не кЪ статѣ говорит!): ул/рху на труди твоей. Она тугпЪ прощается,• слѣдовательно доля:на говоришь одною страстію, которой такія слова измѣняюшѣ. Tpemie: встрѣчаются в!) иных!) мѢсіпахЬ лояшыя мнѣнія, напр: вЪ послѣднемъ Явленіи III. Дѣйст. Мб рам 5 говоритЪ, что казенные крестьяне, кромѣ Бога и Царя, не имѢюшЪ другихѣ начальников!). Такія разсужденія, кажется, неприличны на театрѣ и вЪ существѣ своем!) несправедливы. Авто])!) забылЪ, что есть власти по-Часть/\t6\r\n82\r\nсредегпвѵющія. Государь не иначе можетЪ дѣйствовать на подданныхъ сво-ихЬ, какѣ помощію низшихЪ властей. —Желательно также, чтобы драматическіе наши Писатели заимствовали предмЬты свои и изЪ другихЬ состояній, кромѣ крестьянскаго.—\r\nГ-да Актёры вѣ сей піэсѣ весьма отличаются своимЪ искусгпвомЪ.\r\nУ. Сахаров? вЪ ролѣ Лбрама превосходить всякую похвалу. СЪ какимЪ сердечнымЪ движеніемъ смотритЪ онЪ на прощаніе Sipxnna сЪ матерью! сЪ какимЪ чувсгпвомѣ спрашиваетъ онЪ дѣтей своихЪ: дітп мои лшл&іе! дітп любимые ! поглядите на бідную старуху, не переживетб она этой напасти ! — ?Кто из? ваг? исполнит?) лео/о волюшку? If?то мой сын??\r\nУ ^Бобров?, который игралЪ ?Гераспят 1 имѣешЪ всѣ способности представлять благодѣтельнаго грубіяна.\r\nУ. 'Летров? игралЪ роль Лпполпта, которая хотя невелика, но имѢетЪ прекрасную минуту вЪ третьемъ Дѣйствіи, когда старикѣ Лбраяі? вызываешь дѣтей своихЪ спасти погибающаго. Г. Петровѣ сказалЪ очень хорошо сіи слова: я батюшка, лиду за пего, благослови яіенл! и упавши вЪ ноги передѣ огпцемЬ довершилЪ чувствительную картину извлекшую слезы узришелей.\r\n83\r\nПріятность и ловкость игры Гжп Берниковой много обѣщаюшѣ театру.\r\nГ-жа Гахманова отличается вЬ роляхЪ деревенскихъ сшарухЬ и играетЬ так b естественно, что зритель совершенно видитЪ вЪ ней Si?рамени.\r\nГ. Г&ікаловб настоящій Б\\рмистр��^ не льэя лучше играть роли ПодЪячего, как!) Г. Пономаревъ, ухватки, разговорѣ, ужимка, все изображаютъ намЪ настоящаго уѣзднаго крючкотворца.\r\n.7. Са.ѵоилов'6, вЪ ролѣ Гірхипа, игралЬ холодно; надобно бы поболѣе огня и живоСініц но извиняютЪ его ігіѢмЪ, что\r\nганЪ, а особливо стараніе его, заставляютъ надѣяться видѣть вЪ немЪ хоро-иіаго Актёра.",
+        "label": "3"
+    },
+    {
+        "title": "O sovremennom napravlenii komedii. (Po povodu vykhoda komedii «Mishura».)",
+        "article": "О СОВРЕМЕННОМъ НАПРАВЛЕНТИ КОМЕДІЙ.\r\n(По поводу выхода комедіи « Мишура ».)\r\nСлѣда за литературою нашей комедіи въ послѣднее время,\r\nнельзя не замѣтить, что она сбилась съ настоящей дороги ис\r\nкусства и пошла по колеѣ дидактизма. Стоит только взгля\r\nнуть на героевъ новѣйшихъ комедій, чтобы убѣдиться въ\r\nэтомъ. Что они такое? Всѣ они въ совокупности выражають\r\nтипа (весьма плохой впрочемъ) новаго чиновника. Комедія\r\nпринялась поучать чиновниковъ, выводя на сцену честныхъ и\r\nбезчестныхъ изъ нихъ; при чемъ надо замѣтить, что вся честь\r\nчиновника сократилась наконецъ въ одно воздержаніе отъ взя\r\nтокъ. Трудно позавидовать такому выбору комедій. Человѣкъ\r\nзабытъ въ ней. Всюду царствуетъ чиновникъ, который не столь\r\nко служить, сколько кричить о томъ, какъ должно служить, и\r\nпоучаетъ другихъ чиновниковъ, окружающихъ его въ самой\r\nпіэсѣ и размѣщенныхъ въ театрѣ по ложамъ, кресламъ, стуль\r\nямъ, и т. д. Господа присутствующіе при комедій! предполо\r\nжимъ, что мы пока, на время, всѣ чиновники, и спросимъ у\r\nкакого -нибудь извѣстнаго намъ героя, напримѣръ: Жадова,\r\nНадимова, Фролова, Пустозерова, вотъ что: « Позвольте узнать,\r\nна какихъ данныхъ вы проповѣдуете намъ свое ученіе? Какъ\r\nвы, будучи лицами комическими, дошли до такихъ высокихъ\r\nистинъ? Что вы ихъ выработали сами во время своей слу\r\nжебной карьеры и провели въ своей собственной жизни, или\r\nвамъ кто-нибудь горячо высказалъ ихъ? » — Жадовъ съ Надимо\r\nвымъ отвѣчаютъ: « Извините, мы съ ними только-что начина\r\nемъ служить; но мы желаемъ вотъ такъ именно служить, какъ.\r\nговоримъ! » — «Это очень похвально. Но развѣ вы думаете, что\r\ny. IV. 35506 A TEH E.\r\n-\r\n-\r\nвсякій человѣкъ образованный хоть такъ, какъ вы, госпо\r\nда, вступая въ службу, не думалъ того же, о чемъ вы теперь\r\nвслухъ расказываете? Къ чему вы кричите объ этомъ? »\r\nЖадовъ, Надимовъ покраснѣли. « Стыдно вамъ, господа,\r\nпустозвонить. Вы сперва послужите, а мы на васъ посмотримъ. »\r\n— Ничего не бывало, въ комедіи они служатъ дѣйствительно\r\nскверно. « Вотъ я, говорить Волковъ, служу, такъ служу! » — АA\r\nнею кѣ Откуда альны все жите нѣтъ -занесло таки; иновы все ничего попали съумѣли васъ вами въ, герои въ кажется окружающее не найдти комедію всякій комедій, себѣ.комическаго согласится »,«идеально Вы такого непонятно дѣйствительно: ангела,вы? даже; сами притомъ Вотъ, ваша ислишкомъ примѣрно какъ ивъ супруга Волковъ васъ чахот иде слу съ...\r\nсценѣ ��ослѣ ника толкаетъ то иной разъ не зать -что бѣ съ ность ловѣкомъ казать —могутъ ловъ ловѣкомъ ной деньги спеціалистъ,на ая еконфузился Адоказали что иистинными:вы,вы, у,не ужь вы во такой и,вы что ей меня будочника,вы вѣдь взялись,чиновниками,участвующій всякой хоть быть -что васъ сами Владиміръ иБогу и?и занимаете,. только Ужь женщина Къ никто становой того не приятной становой:ивъ.,благородные -убѣжденіями благородство онъ показывайтесь сферѣ не «то чему никогда когда,Да шею..зачѣмъ берете не же »ҳочетъ Мы... Васильевичъ на?не,бесѣды весьма въ дѣятельности за такъ приставъ за иприставъ какъ иНо меня героями убѣждены самъ такимъ не свое комедій ваши взятокъ васъ взгляните,люди доказать,можетъ сомнѣвался то женщина -важное не говорить между то дѣло продѣлки лучше на вытолкнулъ можетъ можетъ.не,знаетъ за,худо чиновникъ,сцену Отчего но вы;.былъ сценой отыскаться что Но,пожалуста своею вы вѣдь чиновниками,бы мѣсто батенька,то,понимаете.,страшное вотъ,все —быть быть выбрали чиновника благородный -что ада вы по,есть то на Послушайте собственною первые это въ иименно бѣда не правдѣ во благороднымъ мы сцену не благороднымъ охотница комедій во мой навязалъ на посмотритъ всякомъ,могъ вы,чудовище не всякой героями иФролова,начали г. не г. себѣ хотите ручаемся вамъ вовсе въ Фроловъ человѣкъ,быть взяточ,Львовъ другой г. итратить авторъ служ долж званій персо ска.из вы.ужь:Фро на —на до Онъ че че же:.,,о соВРЕМЕНномъ НАПРАВЛЕНИ КОМЕДІи. 507\r\nc\r\nвиняться, что обезпокоили всѣхъ своимъ оглушительнымъ кри\r\nКомъ, взваливая всю вину на авторов, комедій, и хотѣли было\r\nудалиться со сцены; но въ это время чиновники за сценой сбро\r\nсили съ себя чиновническую осанку и, явившись простыми\r\nсмертными, останавливаютъ ихъ такою рѣчью: « Куда же вы?\r\nПозвольте, господа, — скажите, что вы за люди? »... Но тутъ бле\r\nснули пуговицы, подошвы — и на сценѣ нѣтъ никого!... Ушли!\r\nНу, будемъ продолжать рѣчь о новѣйшей комедіи и безъ нихъ.\r\nМы сказали, что она въ своихъ герояхъ изображаетъ болѣе\r\nчиновниковъ, чѣмъ людей, и притомъ носить характеръ по\r\nучительный. Въ самомъ дѣлѣ, посмотрите на Жадова, Надимо\r\nва, ІІустозерова, и др. Что это за люди? Въ нихъ нѣтъ ничего\r\nосновательнаго, зрѣлаго, ничего такого, что бы они съ убѣжде\r\nніемъ проводили въ своей жизни. Все у нихъ или слишкомъ\r\nшатко, или слишкомъ ограниченно, или слишкомъ вычурно.\r\nВъ комедіи они похожи болѣе на куколъ, чѣмъ на людей. и\r\nэти-то господа берутся проповѣдывать о долгѣ службы. Само\r\nсобою разумѣется, что они нисколько не виноваты въ этомъ\r\nдѣлѣ: виноваты комики, которые выпустили ихъ на сцену. Но\r\nкакимъ образомъ эти послѣдніе отклонились отъ настоящихъ\r\nтребований искусства и попали на ту дорогу, по которой блуж\r\nдалъ Фонъ - Визинъ? Помимо современности, имѣющей неотрази\r\nмое влияние на искусство, и помимо таланта автора, м��жно объ\r\nяснить это уклоненіе тѣми данными, которыя заключаются въ\r\nсущности самой комедіи.\r\nКомедія, осмѣивая пошлое, неразумное, безнравственное, въ\r\nөсновании своемъ имѣетъ всегда идею въ высшей степени нрав\r\nственную. Эта идея выступаетъ въ произведеніи мало -по - малу,\r\nи только въ концѣ, когда уже пошлость доведена до крайней\r\nстепени въ дѣйствій, становится ясною для читателя, или зри\r\nтеля; притомъ чѣмъ внезапнѣе она является - передъ его созна\r\nніемъ, тѣмъ сильнѣй производить на него грустное впечатлѣ\r\nніе послѣ постояннаго смѣха. Это тотъ моментъ, когда коме\r\nдія должна смѣниться трагедіей. Въ комедій человѣкъ дѣлаетъ\r\nдо тѣхъ поръ пошлости, пока наконецъ онѣ предстануть передъ\r\nнимъ во всей своей наготѣ и поразятъ его своимъ безобразі\r\nемъ: здѣсь начинается раскаянье... Но комедія уже кончилась...\r\nТакое отношеніе, такая связь комическаго съ трагическимъ\r\n35*508 Атеней.\r\nзамѣтны въ самыхъ лучшихъ произведеніяхъ, и особенно въ\r\n« Ревизорѣ » Гоголя. Гоголь возвелъ комедію на самую высокую\r\nстепень изящества и дали ей чисто-художественное направле\r\nніе. Г. Островскій въ первомъ и лучшемъ своемъ произведе\r\nніи: « Свои люди сочтемся » продлилъ этотъ моментъ связи ко\r\nмическаго съ трагическимъ, и этимъ нѣсколько отклонилъ ко\r\nмедію въ другую сторону; потому чѣмъ далѣе, тѣмъ болѣе и\r\nболѣе вводилъ въ нее элементъ трагическій. Въ его послѣдней\r\nкомедій: « Доходное мѣсто », Вышневскій умираетъ отъ удара,\r\nпередъ смертью грозить задушить своими руками вдохновен\r\nнаго Жадова за то, что онъ пожелалъ дожить до того времени,\r\nкогда всякій плутъ будетъ бояться болѣе суда общественнаго,\r\nчѣмъ уголовнаго. Самъ Жадовъ такъ и рвется изъ комедіи въ\r\nгерои драмы, или трагедій. Но вводя трагическій элементъ въ\r\nкомедію, г. Островскій основалъ его на такихъ идеяхъ, кото\r\nрыя слишкомъ близки къ современной жизни, или, лучше ска\r\nзать, слишкомъ конкретны съ дѣйствительностью. Онъ не ста\r\nрался силою своей Фантазіи отдѣлить ихъ отъ дѣйствительной\r\nжизни на столько, чтобы онѣ перешли въ область тѣхъ об\r\nЩихъ идей, отъ которыхъ вѣетъ истинною поэзіей. Оттого ко\r\nмедія подъ перомъ менѣе даровитыхъ писателей приняла уже\r\nхарактеръ чисто - дидактическій, перешла въ сатиру. Высокія\r\nнравственный идеи низошли на степень вседневныхъ мыслей,\r\nнравственныхъ сентенцiй и практической Философіи. Г. Потѣ–\r\nхинъ въ своей «Мишурѣ » написалъ превосходную сатиру, въ\r\nдраматической Формѣ, на человѣка, отказавшагося отъ всего\r\nчеловѣческаго въ пользу чиновничьяго Формализма, но не со\r\nздалъ комедіи. Его «Мишура » займетъ видное мѣсто въ нашей\r\nкомической литературѣ, но не по своей художественности, а\r\nпо таланту автора. Сила его обличаетъ въ авторѣ не комика,\r\nа гнѣвнаго, желчнаго сатирика. Въ произведеніи замѣтно бо\r\nлѣе благороднаго негодованія противъ безнра��ственности, чѣмъ\r\nгрусти, невольно высказывающейся въ комическомъ смѣхѣ надъ\r\nбезнравственнымъ. Нельзя выпустить изъ виду и того, что\r\nг. Потѣхинъ своею піэсой желаетъ какъ бы повернуть коме\r\nдію, сбившуюся съ толку подъ перомъ г. Львова. Пустозеровъ,\r\nгерой его комедій,—Формалистъ - чиновникъ,не берущій взятокъ,\r\nно страшный негодяй, какимъ преимущественно авторъ и желаОСОВРЕМЕННОМъ НАПРАВЛЕНИ КОМЕДІи. 509\r\n-\r\n-\r\nетъ его представить, совершенно противоположенъ героямъ\r\nкомедій г. Львова: Волкову, Фролову. Такимъ образомъ ко\r\nмедія изъ художественной сдѣлалась дидактическою. Насколько\r\nвъ ней не достаетъ ходожественности, сейчасъ увидимъ.\r\nПрежде всего въ комедіи не достаетъ дѣйствія. Спросите\r\nПустозерова, зачѣмъ онъ появился на сценѣ? Что онъ намѣ\r\nренъ дѣлать? Производить слѣдствіе? хорошо, мы посмотримъ,\r\nкакъ онъ будетъ дѣлать свое дѣло. Но Пустозеровъ на пер\r\nвыхъ же порахъ оставилъ насъ въ недоумѣніи: обругалъ при\r\nкащика откупщика, погрозилъ ему полиціей за то, что онъ\r\nосмѣлился предложить ему взятку да тѣмъ и покончилъ.\r\nТолько то! — Нѣтъ, позвольте: Пустозеровъ влюбленъ. AА! ну,\r\nпосмотримъ, какъ онъ любить? какъ будетъ дѣйствовать подъ\r\nвліяніемъ этой страсти?... Какой страсти? у него ея никогда и\r\nне было. Онъ не влюбился, а захотѣлъ, по выраженію Нозд\r\nрева, попользоваться насчетъ клубнички; попользовался, ну\r\nи баста! Да позвольте, чтоже вы дѣлаете на сценѣ, г. Пу\r\nстозеровъ?... « Отстаньте, уѣзжаю въ Петербургъ! »... Вотъ\r\nвамъ и все. Ясно, что въ комедій нѣтъ собственно дѣйствія.\r\nЕсли хотите, дѣйствіе комедіи ограничивается развитіемъ ха\r\nрактера Пустозерова; поэтому все, что ни дѣлалось на сценѣ,\r\nдѣлалось для того только, чтобы рельефнѣе очертить главное\r\nдѣйствующее лицо. Нельзя не замѣтить, что подобная задача\r\nне достойна истинной комедій, какъ такого произведения, въ\r\nкоторомъ каждое дѣйствующее лицо должно отличаться осо\r\nбеннымъ характеромъ, уясняющимся постепенно при развитии\r\nсамаго дѣйствия. Но посмотримъ, какъ выраженъ самый харак\r\nтеръ Пустозерова. О другихъ лицахъ нечего и говорить, по\r\nтому что всѣ они принесены въ жертву изображенію одного\r\nлица. Къ сожалѣнію, это сдѣлалъ г. Потѣхинъ напрасно. Онъ\r\nне изобразилъ намъ характера цѣльнаго, полнаго, и, прибавлю,\r\nчеловѣческаго. Что же касается до комизма, то въ характерѣ\r\nПустозерова его нѣтъ ни на волосъ; хотя по идеѣ Пустозеровъ\r\nлицо комическое: онъ не беретъ взятока, и остается все-таки\r\nвзяточником. Это прекрасно. Но Пустозеровъ поступаетъ\r\nтакъ не вслѣдствіе ограниченности пониманія, а вслѣдствие\r\nтой мысли, что « чувствовать себя безкорыстнымъ\r\nнаслажденie », что для этого чувства онъ готовъ все перенести,\r\n2\r\nвысокое510 АТЕНЕЙ.\r\nготовъ умереть и т. д., что ему хочется быть героемъ. «Ви\r\nдѣть безпрестанно возможность обогатиться и отталкивать всѣ\r\nсоблазны съ презрѣніемъ: это не послѣдній подвигъ », гово\r\nритъ онъ. Такія мысли даютъ о немъ понятие, какъ о человѣкѣ\r\nдалеко не глупомъ. Кромѣ того, Прасковья Михайловна, его\r\nтетка, свидѣтельствуетъ, что онъ былъ въ гимназіи и потомъ\r\nвъ университетѣ: значить, Пустозеровъ человѣкъ образованный.\r\nСамъ о себѣ онъ думаетъ съ самодовольствіемъ, что ему толь\r\nко 29 лѣтъ, и сужь совѣтникъ губернскаго правленія! » Вотъ\r\nданныя, на основании которыхъ онъ подвергается суду за свой\r\nпоступки. Ясно, что эти данныя не заключаютъ въ себѣ ничего\r\nположительно комическаго; поэтому изъ нихъ, какъ изъ зерна,\r\nне можетъ развиться и комическій характеру. Посмотрите же\r\nтеперь насколько истиненъ характер. Пустозерова вообще,\r\nкакъ человѣка, при тѣхъ данныхъ, которыя мы привели выціе.\r\nЧтобы удобнѣе прослѣдить поведеніе Владиміра Васильевича\r\nотъ начала до конца, мы раскажем, всѣ его поступки въ томъ\r\nпорядкѣ, какъ они находятся въ самомъ произведеніи. Въ пер\r\nвой сценѣ онъ рекомендуетъ себя человѣкомъ безкорыстнымъ;\r\nно у него нѣтъ никакихъ основательныхъ убѣжденій о безко\r\nрыстіи, которое, по его мнѣнію, заключается только въ томъ,\r\nчтобы не брать взятокъ: у него безкорыстны руки, а не созна\r\nніе. Онъ не задумывается тотчасъ же обругать своего чело\r\nвѣка, « осломъ », « животнымъ », не понимая вовсе безкорыстнаго\r\nвзгляда на личность человѣка. Потомъ разорался на прика\r\nщика, посланнаго къ нему купцомъ Тремизовымъ, по дѣлу ко\r\nтораго Пустозеровъ явился на слѣдствіе, за то, что тотъ по\r\nказалъ ему пакетъ съ деньгами. Безкорыстіе его дошло до\r\nсамаго безтолковаго распоряженія: онъ прогналъ своего лакея\r\nискать частнаго пристава, чтобы взять дерзкаго прикащика въ\r\nполицію. Но прикацикъ ушелъ. Чтоже теперь чувствуетъ Вла\r\nдиміръ Васильевичъ послѣ такого подвига? Онъ радуется, что\r\nустоялъ противъ соблазна въ день своего рождения: « говорять,\r\nкакъ проведешь первый день нoвaго года жизни, такъ и весь\r\nгодъ! » Вотъ онъ безкорыстный, образованный человѣкъ! Какъ\r\nтвердъ въ своей неподкупности! не убѣжденіе, а суевѣріе дѣй\r\nствуетъ на него приятнымъ образомъ. Послѣ этого случая онъ\r\nручается за цѣлый годъ (не правда ли, какъ много?), что неосоВРЕМЕНномъ НАПРАВЛЕНІи комЕДІи. 511\r\nвозьметъ взятокъ. Неужели наше университетское образованіе\r\nстоитъ еще на такой степени, что даетъ матеріалъ для изобра\r\nженія подобныхъ личностей въ произведеніяхъ поэтическихъ?\r\nПраво, грустно, да и не вѣрится. Пока мы не видимъ въ Пусто\r\nзеровѣ ни капли того, что называется образованностью. Авторъ\r\nже не объясняетъ, отчего Пустозеровъ, получивъ образование\r\nвъ университетѣ, остался такимъ неучемъ, невѣждою, Формали\r\nстомъ. Нѣтъ никакой связи между поведеніемъ ІПустозерова и\r\nобразованіемъ, получаемымъ въ университетѣ. Въ такомъ слу\r\nчаѣ незачѣмъ было давать поводъ читателю, или зрителю, ожи\r\nдать отъ Пустозерова чего-нибудь лучшаго при томъ условій,\r\nчто онъ былъ въ университетѣ. Впрочемъ авторъ, въ сценѣ съ\r\nотцомъ Зайчиковымъ, заставляетъ говорить Пустозерова слѣду\r\nющія слова: « Всѣ вѣдь мы въ университетѣ думаемъ министра\r\nми быть, потомъ, когда послужилъ годъ, поосмотришься, ви\r\nдишь, что для всего есть свои законы, правила, дороги и...\r\nпокоряешься »... Стало - быть въ университетѣ мы только и дѣ\r\nлаемъ, что думаемъ быть министрами. Вѣдь если и думаемъ, то\r\nвѣрно на каких -нибудь основаніяхъ, хоть на основании чув\r\nства любви къ честному труду, добру и истинѣ, понимая все\r\nэто не въ такомъ ограниченномъ объемѣ, какъ г. Пустозеровъ.\r\nЯсно, что до Пустозерова не коснулась живая истина науки.\r\nОнъ былъ всегда Формалистъ. Если такъ, то автору слѣдовало бы\r\nпредупредить, кака Пустозеровъ пользовался своимъ пребыва\r\nніемъ въ университетѣ. Что онъ Формалистъ, видно изъ слѣ\r\nдующихъ его словъ, осынѣ Зайчикова, служащемъ у него\r\nподъ начальствомъ: « До сихъ поръ, говорить Пустозеровъ, онъ\r\nпозволяетъ себѣ нѣкоторыя выходки: то изъ присутствія уй\r\nдетъ прежде времени, то не явится вечеромъ... подъ тѣмъ\r\nпредлогомъ, что дѣло свое сдѣлалъ, да вѣдь порядокъ нару\r\nшаетъ. Ну и Формы не соблюдаетъ, иногда даже умышленно.\r\nКонечно, смѣшно, что какой-нибудь столоначальникъ разсъж\r\nдаетъ объ установленномъ и уже существующемъ порядкѣ, а\r\nмежду тѣмъ это можетъ повредить его служебной карьерѣ »...\r\nВсе это прекрасно, но не естественно, не истинно въ художе\r\nственномъ отношеніи. Слова эти приличны человѣку пожи\r\nлому, бывшему когда-то въ университетѣ и не сознававшему\r\nхорошенько, зачѣмъ онъ тамъ былъ, Но, воля ваща, слышать512 АТЕНЕЙ.\r\n-\r\nвсе это отъ 29-лѣтняго человѣка, человѣка такъ-сказать, бо\r\nлѣе или менѣе новаго, съ университетскимъ образованіемъ,\r\nмудрено. Это слова, но вотъ и поступокъ. Трусливый Патапъ\r\nЕгорычъ, отецъ Зайчикова, началъ просить Владиміра Василь\r\nевича защитить его передъ губернаторомъ, велѣвшимъ подать\r\nему въ отставку. Чтоже отвѣчаетъ на эту просьбу нашъ обра\r\nзованный Влидиміръ Васильевичъ? вотъ что: « Чтожь вы, зна\r\nчитъ, считаете генерала несправедливымъ? » Потомъ говорить,\r\nчто онъ не желаетъ кривить совѣстью и совѣтуетъ старику\r\nвыходить въ отставку по приказанію губернатора, не обнару\r\nживая никакого человѣческаго состраданія къ положөнію бѣд\r\nнаго старика Патапа Егорыча. Владиміръ Васильевичъ приди\r\nрается еще къ тому, что купцы дарили Зайчикову, безсовѣстно\r\nклеймитъ его именемъ взяточника и, когда Зайчиковъ, по про\r\nстотѣ, намекнулъ было о благодарности, выгоняетъ его безъ\r\nмилосердія вонъ, грозя еще добраться и до сына. « Оставьте\r\nменя, говорятъ вамъ: я ничему не повѣрю послѣ того, что вы\r\nосмѣлились... Вы заставляете думать, что и сынъ пойдетъ по\r\nвашей дорогѣ »... Бѣдный Патапъ Егорычъ со слезами умоля\r\n��тъ его: « Нѣтъ, нѣтъ... его-то не погубите: онъ ни въ чемъ\r\nне виноватъ... Батюшка, ваше высокородіе »... Но нашъ герой\r\nоканчиваетъ эту сцену: « Подите же вонъ, если не хотите, что\r\nбы я велѣлъ васъ вывести. » Вотъ вамъ сердце, смягченное\r\nобразованіемъ! Будемъ слѣдить далѣе — не то еще узримъ.\r\nЯвились частный приставъ и Анисимъ Өeдoрычъ, секретарь Пу\r\nстозерова. Замѣтимъ мимоходомъ, что небольшая сцена съ\r\nчастнымъ весьма комична. Частный приставъ прикидывается\r\nтакимъ безкорыстнымъ и ревностнымъ исполнителемъ воли\r\nПустозерова, надъ безкорыстіемъ котораго сильно смѣется въ\r\nдушѣ, что невольно засмѣешься на него. Владиміръ Василь\r\nевичъ велѣлъ частному взять прикащика купца Тремизова.\r\nЧастный ушель. Остался съ нимъ Анисимъ Федорычъ, его\r\nсекретарь, извѣстный плутъ и взяточникъ, и объявили, что\r\nвице-губернаторъ не согласенъ предать суду двухъ исправни\r\nковъ. Владиміръ Васильевичъ знать ничего не хочетъ. Ве\r\nлѣлъ, говорить, генералъ, губернаторъ; стало - быть законно.\r\nВладиміру Васильевичу всякаго хочется упечь въ уголовную,\r\nсдѣлать какое- нибудь зло. Онъ во всѣхъ видитъ мошенниковъ.осоВРЕМЕНномъ НАПРАВЛЕНІЙ КОМЕДІи. 513\r\n2\r\nНо какимъ же образомъ онъ держить при себѣ секретаря мо\r\nшенника? Вѣдь онъ терпѣть не можетъ взяточниковъ. Дѣло въ\r\nтомъ, что у Анисима Бедорыча есть дочка « Дашенька », кото\r\nрую Пустозеровъ желалъ бы назвать своею, но не въ смыслѣ\r\nневѣсты, жены, нѣтъ, а такъ... Является Дмитрій Николаевичъ\r\nЗолотаревъ, помѣщикъ и откупщикъ. Человѣкъ, что назы\r\nвается, съ вѣсомъ, разсудительный, практической и съ нѣкото\r\nрою ироніей. Онъ не горячится, а успѣваетъ обдѣлывать все\r\nхладнокровно. Такой человѣкъ, какъ говорится, объѣдетъ Пу\r\nстозерова. И явился-то онъ, какъ нельзя лучше. Только-что\r\nбыло Пустозеровъ разговорился съ нимъ, пріѣхали вдругъ ро\r\nдители (собственно дядюшка съ тетушкой), люди простые,\r\nдобрые, но необразованные, не свѣтскie. Нашъ Владиміръ\r\nВасильевичъ, воспитавшийся въ университетѣ, радъ былъ про\r\nвалиться отъ нихъ сквозь землю. Благодѣтели-родители зарѣ\r\nзали его своимъ пріѣздомъ! Опять и эта сцена отличается\r\nистиннымъ комизмомъ. Смѣтливый Золотаревъ мастерски вос\r\nпользовался этою минутой, конфузомъ нашего героя, и, ухо\r\nдя, спросилъ: « Какъ же ваше согласie? » (Онъ просилъ за куп\r\nца Тремизова.) Смущенный Пустозеровъ отвѣчаетъ: « Изволь\r\nте, я согласенъ... Это такъ странно случилось... » Вотъ истин\r\nная черта, схваченная авторомъ въ человѣкѣ мишурномъ. Она\r\nне столько исходить изъ головы, сколько изъ сердца. Вслѣд\r\nствіе этого ложнаго стыда, у него вдругъ явилась уступчивость и,\r\nпожалуй, снисходительность къ другимъ. Золотаревъ въ благо\r\nдарностьсказалъ ему: « Будьте покойны... прощайте! » А, каковъ!\r\nя, дескать, не скажу никому, кто ваши папенька и маменька! —\r\nи Владиміръ Васильевичъ изъ такого важнаго павлин�� превратил\r\nся вдругъ въ ошпаренную ворону! нечего сказать, некрасиво!\r\nКакъ же быть? Родители кругомъ облѣпили его. Куда дѣваться\r\nотъ неучей родителей такому образованному сыну, мало того,\r\nгерою честности, недавно грозившему за глаза вице-губерна\r\nтору?... Онъ не знаетъ, куда помѣстить ихъ. Притомъ они\r\nвѣдь не родители, а дядя съ теткой: что за важность, что они\r\nвоспитали его на свой счеть, когда онъ остался сиротой?...\r\nКороче: онъ отказался принять ихъ. А тетушка объявила,\r\nчто послѣ этого онъ не получить того имѣнія, которое доста\r\nлось имъ послѣ смерти богатой его тетки. Вотъ тутъ ужь без514 A TEH E Å.\r\n2\r\n9\r\nкорыстный Владиміръ Васильевичъ, не смотри на весь свой ге\r\nроизмъ, пожалѣлъ, что сдѣлалъ глупость — не принялъ тетушку.\r\nУжь онъ ее послѣ и маленькой, и такъ и сякъ... Нѣтъ, позд\r\nно!... Владиміръ Васильевичъ на этомъ не остановился. Г. По\r\nтѣхину мало было поставить своего героя въ комическое поло\r\nженіе. Онъ захотѣлъ, не знаемъ по какому художественному\r\nразсчету, вывести его изъ комедій: пошлость поведенія Пусто\r\nзерова поправляется тѣмъ, что Пустозеровъ задумалъ повести\r\nтяжбу, силою отнять у своихъ благодѣтелей имѣніе, о кото\r\nромъ онъ прежде и не думалъ, — и такимъ образомъ изъ по\r\nшляка дѣлается опаснымъ противникомъ. Но это не прилично\r\nкомедій. Правда, личность Пустозерова этимъ поступкомъ\r\nочерчивается яснѣе, но зато въ ущерб, художественности ея\r\nизображения въ комедій. Мы сказали выше, что секретаремъ\r\nПустозерова был. Анисимъ Өeдoрычъ — плутъ и взяточникъ,\r\nкотораго онъ терпѣлъ на службѣ ради его дочки Дашеньки.\r\nВо второмъ дѣйствіи авторъ знакомитъ насъ съ этою личностью\r\nближе. Мы видимъ его въ бесѣдѣ съ становымъ приставомъ,\r\nПурпуровымъ. Этотъ пріѣхалъ отклонить выговоръ, который\r\nвелѣно послать ему. Какъ человѣкъ бывалый, онъ обратился\r\nне къ Владиміру Васильевичу, а къ его секретарю, привезъ съ\r\nсобой бѣлорыбишку провѣсную, да балычекъ осетровый. Изла\r\nгая свои служебные подвиги, онъ ссылается на любовь къ нему\r\nпомѣщиковъ, которыхъ онъ удовлетворялъ насчетъ спины ихъ\r\nкрѣпостныхъ; далъ полтораста рублей Анисиму Федорычу и\r\nобѣщалъ поймать дѣвку-раскольницу, со всѣми аттрибутами на\r\nчетчицы, — мало того, даже выдумать новую секту, чтобы толь\r\nко заслужить внимание начальства, или сдѣлать ему угодное дѣ\r\nло. Такимъ образомъ онъ и уладилъ свое собственное. Между\r\nпрочимъ, становой высказалъ слѣдующую истину относительно\r\nгонения на раскольниковъ: « Начальство этимъ выгодную статью\r\nдѣлаетъ для нашего брата чиновника: кто хочетъ, получай день\r\nги, а кто не хочеть денегъ чины ». Поговоривши такимъ\r\nобразомъ, Анисимъ Өeдoрычъ и Пурпуровъ остались совершен\r\n- но довольны между собою и засѣли пить чай. Ясно, что это не\r\nболѣе какъ эпизодъ въ комедій для того, чтобы представить\r\nАнисима Бедорыча взяточникомъ на дѣлѣ. Въ сущности онъ\r\nнисколько не вяжется съ идеею произведения. Дашенька, бойосоВРЕМЕННомъ НАПРАВЛЕНІЙ КОМЕДІЙ. 515\r\nкая дѣвушка, напомнила отцу, что пора ему идти въ присут\r\nствіе. Пурпуровъ ушелъ. Анисимъ Федорычъ, оставшись на\r\nединѣ съ дочерью, предостерегаетъ ее отъ лишняго въ отно\r\nшеніяхъ ея съ Владиміромъ Васильевичемъ, опредѣляя его\r\nтакъ: « Въ немъ нѣтъ ничего существеннаго, все для одного\r\nблизиру и говоритъ и дѣлаетъ, » Входитъ Владиміръ Василье\r\nвичъ и расказываетъ Анисиму Федорычу новость, что вице\r\nгубернаторъ переведенъ въ Архангельскъ. При этомъ не упу\r\nстилъ случая похвастать о себѣ: « Я давно говорили, что упеку\r\nего »... Когда Анисимъ Өeдoрычъ уходилъ въ присутствіе,\r\nВладиміръ Васильевичъ далъ ему новенькую бумагу на разсмо\r\nтрѣніе, изъ котораго должно непремѣнно, по всѣмъ граждан\r\nскимъ законамъ, выйдти, что воля умершей тетки Пустозерова\r\nнезаконна и имѣніе ея не можетъ быть раздѣлено (между им.\r\nи его родителями, то-есть дядею и теткою Губанчиковыми), а\r\nдолжно слѣдовать ему одному. Анисимъ Өeдoрычъ обѣщалъ\r\nразсмотрѣть и ушель. Вмѣсто его пришла Дашенька. Сцена до\r\nвольно пустая и нисколько не характеризующая ни то, ни другое\r\nлицо. Она оживляется съ приходомъ Николая Патапыча Зай\r\nчикова. Это — молодой человѣкъ, благородный, но въ тискахъ.\r\nЧто въ немъ комическаго-неизвѣстно. Явился онъ на сценѣ,\r\nконечно, ради контраста съ Владиміромъ Васильевичемъ, а не\r\nпо требованію поэтической необходимости. Встрѣча его съ\r\nВладиміромъ Васильевичемъ, какъ и слѣдовало ожидать,\r\nимѣла благоприятнаго исхода. Они поссорились. Николай Па\r\nтапычъ принужденъ былъ выйдти. Дашенька выразила болѣе со\r\nчувствія къ Николаю Патапычу, чѣмъ къ Пустозерову. Послѣд\r\nній мстить. Начинаются гоненія на Анисима ведорыча, не\r\nсмотря на то, что онъ сдѣлалт самую пріятную выписку изъ\r\nгражданскихъ законовъ по дѣлу о завѣщаній тетки Пустозен\r\nрова. Впрочемъ послѣ сцены, происходившей между Пустозе\r\nровымъ и его родственниками, нечего уже въ немъ искать чув\r\nства благодарности. Анисимъ Федорычъ бранить дочь, что не\r\nумѣла держать въ рукахъ Володьку Васильева, что разобидѣла\r\nего назло отцу, и т. д. Дашенька, разсердившись на отца, ко\r\nтораго считаетъ взяточникомъ, рѣшается открыться Владиміру\r\nВасильевичу, какъ она его любить. Приходить Николай Пата\r\nпычъ, за чѣмъ? спросите. — Не могу сказать. Почти всѣ лица\r\nне516 АТЕНЕЙ.\r\nC\r\nпоявляются и уходять такъ, какъ-то безжизненно относительно\r\nкомедіи... Дашенька ссорится съ нимъ за Владиміра Васильевича и\r\nзапрещаетъ ему любить себя; обвиняетъ Зайчикова въ небла\r\nгодарности къ своему благодѣтелю и доводить свои упреки до\r\nотвратительной наглости. « Да вы врете, врете, говорить она:\r\nонъ благородный, безкорыстный, честный человѣкъ... Онъ не\r\nберетъ взятокъ, хотя самъ бѣдный человѣкъ и могъ бы очень\r\nскоро обогатиться. Онъ изъ любви ко мнѣ не удалилъ отъ долж\r\nности моего отца (какова дочь!), тогда какъ... (то-есть онъ\r\nотъявленный взяточникъ и негодяй). А вы хотите увѣрить,\r\nчто онъ не любитъ меня ». Отвратительная сцена— и боль\r\nше ничего; кончается она тѣмъ, что страстная Дашенька на\r\nотрѣзъ объявила Николаю Патапычу, что она любить одного\r\nВладиміра Васильевича, а всѣхъ тѣхъ, кто говорить объ немъ\r\nхудо, ненавидить и презираетъ. Пришелъ отецъ и окончатель\r\nно уничтожилъ несчастнаго юношу Николая Патапыча. Да онъ\r\nи дѣйствительно не нуженъ въ комедій. Потомъ накинулся на\r\nдочь за то, что свела дружбу съ этимъ нищимъ, и объявилъ,\r\nчто не потерпитъ отъ нея распутства, отдастъ ее въ монастырь.. Наконецъ гроза смѣнилась вдругъ самою ясною по\r\nгодой. Анисимъ Өeдoрычъ сказалъ Дашенькѣ, что онъ на ко\r\nлѣняхъ просилъ прощенія у Владимира Васильевича и что вече\r\nромъ Владиміръ Васильевичъ пріѣдетъ къ нимъ. Ожила Да\r\nшенька. Съ нетерпѣніемъ ожидаетъ его — и онъ не обманулъ:\r\nпріѣхалъ и побѣдилъ. Въ четвертомъ дѣйствіи Владиміръ Ва\r\nсильевичъ собирается въ Петербургъ. Въ этомъ дѣйствіи Вла\r\nміръ Васильевичъ является вполнѣ наглымъ, бездушнымъ него\r\nдяемъ. Андрей, слуга Пустозерова, доложилъ ему, что мамень\r\nкa пpiѣхала въ городъ съ нимъ судиться: «мнѣ, говорить, не\r\nнадо, а ему не уступлю », и задумалъ было напомнить ему, что\r\nдѣло нечистое съ чужихъ не брать, а родныхъ грабить; такъ\r\nВладиміръ Васильевичъ пришелъ въ бѣшенство: « Молчать,\r\nоселъ!... Скажи у меня еще слово. Изорву... пошелъ вонъ!... »\r\nДашенька, несчастная дѣвушка, пожертвовавшая всѣмъ своей\r\nстрасти, узнавъ, что онъ тѣзжаетъ въ Петербургъ, прибѣжала къ\r\nнему на квартиру и умоляла, чтобы онъ взялъ ее съ собой. Пусто\r\nзеровъ, не желая портить своей карьеры, отказалъ ей наконецъ\r\nсамымъ наглымъ, безсовѣстнымъ образомъ, сказавъ: «я стольосоВРЕМЕНномъ НАПРАВЛЕНІй комЕДІЙ. 517\r\nко же страдаю, какъ и ты, а наслаждались мы равно! ».. Неужели\r\nтакъ можетъ говорить человѣкъ, и притомъ получившій хоть\r\nсколько-нибудь образованiя? Пришелъ было опять Николай Пата\r\nПычъ, но ничего не сдѣлалъ, а въ пьяномъ видѣ только обру\r\nгалъ Пустозерова. Былъ у него подъ конецъ и Золотаревъ съ\r\nтѣмъ, чтобы высказать ему свою Философію и напутствовать\r\nего на новое мѣсто, которое онъ выхлопоталъ Пустозерову за\r\nто, что этотъ оправдалъ Тремизова. Какъ ни хороша его Фи\r\nлософія, однако слѣдуетъ признаться, что мѣсто ей вовсе не въ\r\nкомедій.\r\nПослѣ всего этого спросите же: что за характеръ у Пусто\r\nзерова? Право, трудно отвѣчать положительно. Это какой-то\r\nбезжизненный Формалистъ, пожалуй, чиновникъ, но не чело\r\nвѣкъ. Онъ приличенъ какъ чиновникъ, но гадокъ и отврати\r\nтеленъ въ крайней степени, какъ человѣкъ. Онъ дѣлаетъ зло,\r\nне думая о немъ. Въ немъ нѣтъ ни одной положительной черты,\r\nкоторая бы дѣлала его живымъ человѣкомъ: въ не��ъ нѣтъ ни\r\nдоброты, ни снисходительности, ни страсти. Онъ даже и не\r\nзолъ, если хотите, а такъ ужь у него все выходитъ само собою\r\nскверно, гадко, отвратительно. У него нѣтъ своихъ убѣжде\r\nній, онъ покорился рутинѣ, оставивъ за собою одно лишь до\r\nстоинство: не брать взятокъ. Но и это осталось въ немъ какъ\r\nто безсознательно; такъ что, осматривая его со всѣхъ сторонъ,\r\nедва вѣришь глазамъ своимъ, что это долженъ быть человѣкъ.\r\nПоэтому мы не можемъ сказать, чтобы Пустозеровъ выражалъ\r\nкакой-нибудь характеръ. Въ немъ нѣтъ ничего опредѣленнаго,\r\nположительнаго, цѣльнаго. Бываютъ ли въ самомъ дѣлѣ такіе\r\nлюди? Едва ли, тѣмъ болѣе въ произведеніи художественномъ.\r\nПустозеровъ пузырь съ человѣческими членами тѣла, надутый\r\nидеею автора; чиновника безз нравственныха достоинства,\r\nхоть внѣшнимі образомз аи не взяточника, но ва сущности\r\nхуже, чѣмъ взяточника. Мысль справедливая, а между тѣмъ\r\nнѣтъ ни характера, ни комедіи. Отчего это?\r\nОттого, что эта мысль слишкомъ конкретна въ самой дѣйстви\r\nтельности: она не возведена авторомъ на степень отвлеченной,\r\nобщей идеи и не переработана его Фантазіею въ образъ коми\r\nческаго дѣйствія. Въ своей Формѣ, какъ есть, она весьма скуд\r\nна для комедій. Она требуетъ лишь безнравственнаго человѣ518 АТЕНЕЙ.\r\n.\r\nка, но не взяточника, и только. Все же остальное относится къ\r\nодному лицу, какъ, присочиненное для болѣе рельефнаго выра\r\nженія самой мысли. Но изобразить безнравственнаго человѣка\r\nи не взяточника еще далеко не значить создать характеръ ко\r\nмическій, а тѣмъ болѣе написать комедію. Поэтому въ разби\r\nраемомъ нами произведеніи, признаемся, мы не видимъ коме\r\nдій; встрѣчаемъ нѣкоторыя дѣйствительно комическiя сцены, и\r\nто очень, очень рѣдко, и не имѣемъ истинныхъ характеровъ.\r\nМы прежде всего видимъ мысль писателя, о которой онъ хло\r\nпочетъ болѣе всего въ продолженіи цѣлаго произведенія. Намъ\r\nкажется, такая заботливость относительно одной мысли нейдеть\r\nистинно художественному произведенію. Идея поэта должна\r\nвыйдти по окончании всего произведенія. Такъ по крайней мѣ\r\nрѣ заповѣдалъ намъ Гоголь въ своихъ комедіяхъ. У него идея\r\nобнимаетъ не одно лицо, не одну какую-нибудь часть комедій,\r\nа цѣлое произведеніе, въ его дѣйствій, лицахъ и положеніяхъ\r\nлицъ. Таково свойство истинно художественной комедій: въ\r\nней каждое новое положеніе понятно лишь въ связи съ цѣлымъ\r\nпроизведеніемъ и объясняется, какъ необходимое слѣдствие\r\nпредыдущаго момента дѣйствія. Между тѣмъ въ «Мишурѣ »\r\nидея цѣликомъ вошла въ главное лицо комедіи и лишила произ\r\nведеніе основнаго комическаго дѣйствія. Комедія какъ -будто\r\nсшита изъ разныхъ дѣйствій главнаго дѣйствующаго лица,\r\nоколо котораго остальныя лица вертятся, какъ маріонетки. Ну\r\nчто такое Николай Патапычъ Зайчиковъ? Къ чему Философъ\r\nЗолотаревъ? Что они дѣлаютъ въ комедіи? И что въ нихъ са\r\nмихъ есть комическаго? ровно ничего. Они нужны, повторя\r\nемъ, лишь для того, чтобы яснѣе выразить мысль произведенія,\r\nдать возможность Пустозерову высказаться съ той или дру\r\nгой стороны. А такъ какъ мысль произведенія сама по себѣ чи\r\nсто дидактическаго содержанія, поэтому художественность при\r\nнесена въ жертву дидактизму — и вышла не комедія, а сатира.\r\nВліяніе дидактизма породило въ комедій лица, кричащая о сво\r\nихъ стремленіяхъ, надеждахъ, желаніяхъ, въ сущности же не\r\nимѣющая никакого опредѣленнаго, положительнаго направле\r\nнія въ жизни. Слова ихъ такъ громки, а дѣла такъ слабы, что\r\nони возбуждаютъ къ себѣ болѣе досады, чѣмъ сочувствія, а\r\nэто едва ли прилично комедій. Вспомнимъ Жадова, Надимова,осоВРЕМЕННомъ НАПРАВЛЕНІЙ КОМЕДІЙ. 519\r\nВолкова, Фролова, Пустозерова, Зайчикова и многихъ дру\r\nРихъ мишурныхъ героевъ добродѣтели. Что они такое? ми\r\nшура и болѣе ничего. Какое они оставляютъ впечатлѣніе?\r\nтрудно опредѣлить. Спросите ихъ: что вы, господа, дѣлаете въ\r\nкомедіи? — Если они такъ же добросовѣстны, какъ Репети\r\nдовъ, то непремѣнно должны отвѣтить: « Шумимъ, братцы,\r\nшумимъ! »\r\n.\r\nка\r\nКромѣ идеи, дѣйствія, характеровъ, весьма важно для оцѣн\r\nки поэтическаго произведения и то впечатлѣніе, которое оно\r\nпроизводитъ. Въ комедій Гоголя все комично, начиная съ\r\nглавнаго дѣйствия и оканчивая отдѣльною фразой, и поэтому\r\nкомедія производить цѣльное, живое впечатлѣніе. Смѣхъ надъ\r\nвсѣмъ, что неразумно въ жизни, вполнѣ овладѣваетъ вашею ду\r\nшей: сознаніе разумнаго становится чище, яснѣе. Напримѣръ\r\nвъ « Ревизорѣ » ничто не нарушаетъ гармоніи цѣлаго; вы дѣй\r\nствительно созерцаете комическую сторону жизни. Произве\r\nденіе такъ цѣльно, что не даетъ вамъ ни на минуту задумать\r\nся о какой-нибудь отдѣльной его части: одѣйствіи, о лицѣ, о\r\nположении. Оно влечетъ васъ за собою; вы боитесь пропу\r\nстить, предавішись размышленію о томъ, или о другомъ,\r\nкую-нибудь черту изъ цѣлаго. Всѣ ваши способности об\r\nращаются въ слухъ и зрѣніе. Комедія кончилась. Ваши ду\r\nшевныя способности начинаютъ дѣйствовать отдѣльно: умъ\r\nанализируетъ, воображеніе представляетъ, чувство отвра\r\nщается. Съ этой минуты комедія начинаетъ уже дѣйствовать\r\nнравственнымъ образомъ. Она подняла съ души всю грязь, надъ\r\nкоторою заставила насмѣяться и отпустила съ этимъ. Всякій\r\nясно понялъ, что пошло, неразумно, безнравственно, и насмѣ\r\nялся надъ этимъ. Пусть же теперь онъ повторяетъ въ жизни\r\nто, отъ чего отвращался въ театрѣ!... Вовсе не такою ясностью\r\nотличается впечатлѣніе, производимое комедіями нашихъ но\r\nвѣйшихъ комиковъ: въ немъ есть какая-то темная сторона,\r\nкакая - то запутанность. Что хорошаго, напримѣръ, въ томъ, что\r\nзритель послѣ представленія уноситъ въ душѣ досаду? Что за\r\nнаслажденіе почувствовать въ душѣ накипь злобы, возбужденной\r\nкомедією? Какъ не сознаться, что комедія, оставляющая по себѣ\r\nтакого рода впечатлѣніе, далеко не есть художественное произ\r\n2520 АТЕНЕЙ.\r\nведеніе? Скажуть: а трагедія развѣ этого не возбуждаетъ?\r\nРазвѣ не чувствуешь злобы напримѣръ противъ Яго (въ Отел\r\nло), противъ леди Макбетъ, противъ Гонерильи и Реганы,\r\nи т. д.?—ІПравда. Но во 1), если чувствуешь, то во время пред\r\nставленія, и только. Въ трагедій надъ такими личностями носит\r\nся страшная Немезида, которая, по законамъ вѣчной справед\r\nливости, не выпускаетъ ихъ безъ достойнаго возмездія, чѣмъ\r\nвполнѣ укрощается чувство злобы; во 2) трагедія, хоть и\r\nхудожественное произведеніе, все же имѣетъ другія начала,\r\nчѣмъ комедія; а въ 3), если и случается, что зритель послѣ\r\nпредставленія трагедіи уноситъ въ душѣ злобу, то навѣрно мож\r\nно сказать, что это случается не послѣ произведеній Шек\r\nспира. Итакъ, если возбужденіе злобы несовмѣстно съ впе\r\nчатлѣніемъ, оставляемымъ истинно художественною трагедiей,\r\nто тѣмъ несовмѣстнѣе оно должно быть съ впечатлѣніемъ по\r\nслѣ комедій. А между тѣмъ посмотрите на Пустозерова: вѣдь\r\nонъ какъ-будто нарочно подстрекаетъ васъ къ этому чувству.\r\nГлядя на него, право, въ послѣднемъ дѣйствій комедій можно\r\nзабыться до желанія ткнуть его ножемъ въ бокъ. Такого рода\r\nвпечатлѣніе вовсе не говоритъ въ пользу художественности\r\nпроизведения. Оно не дозволяетъ вамъ пораздуматься, углу\r\nбиться въ самого себя, потому именно, что сильно возбуждаетъ\r\nпротивъ своего героя. Какъ хотите, а этого нельзя не при\r\nзнать искаженіемъ искусства.\r\nНѣтъ, комедія наша въ послѣднее время пошла не по своей\r\nдорогѣ. Она стала похожа на педанта-учителя, съ Станисла\r\nвомъ въ петлицѣ чернаго Фрака; а публика на школьниковъ,\r\nсобравшихся послушать что-нибудь назидательное тамъ, гдѣ\r\nбы она имѣла полное право наслаждаться однимъ искусствомъ.\r\nОна забываетъ,что чистое наслажденіе,доставляемое истинными,\r\nсвободными произведеніями искусства, не прикованными къ\r\nповседневной дѣйствительности, принесетъ болѣе нравственной\r\nпользы, чѣмъ всѣ нравственныя сентенцій, произносимыя со\r\nсцены; надо стараться только о томъ, чтобы это наслаждение\r\nбыло болѣе и болѣе доступно для массы народа. Наша публика\r\nне можетъ похвастаться развитіемъ изящнаго вкуса: ей болѣе\r\nнравится то произведеніе, въ которомъ авторъ ясно говорить,осоВРЕМЕНномъ напРАВЛЕНІи комедии. 521\r\nчто онъ хотѣлъ въ немъ выразить, нежели то, которое только\r\nдѣйствуетъ эстетическимъ образомъ; доказательствомъ этого\r\nмогутъ служить всѣ рукоплесканія, вызванныя плохими коме\r\nдіями г. Львова. Оттого нашимъ комикамъ извинительно, быть\r\nможетъ, и искажать искусство.\r\nН. Н.",
+        "label": "3"
+    },
+    {
+        "title": "O romanticheskoi poezii. Stat'ia II",
+        "article": "Б. К Р И Т И К А,\r\nО РОМАнтиЧЕской поэзіи.\r\n… стА т ь я п. ”\r\nпъ-чь-чь-чъ, оч\r\nНе должно смѣшива пь Классическую\r\nП��эзію Французовъ съ Классическою Поз\r\nзіей древнихъ Грековъ и Римлянъ. У пер\r\nвыхъ она холодна и поща; ибо чужда по\r\nму народу, котпорый ее принялъ; у впо\r\nрыхъ жива и пламенна, ибо живопису\r\nепъ ихъ нравы, образъ жизни и господ\r\nспвующія поняпія пого времени. Мы\r\nвозхищаемся произведеніями древнихъ\r\nПоэповъ, поптому, чпо видимъ въ нихъ\r\nприроду, опличную опъ нашей, природу\r\nразнообразную и полную жизни. Всѣ по\r\nняпія умспвенныя, всѣ видимыя вещи\r\nоживопворялись подъ киспію Поэповъ\r\nдревнихъ, принимали видъ и черпы, при\r\nличныя имъ по аналогіи съ сущеспвами\r\nодушевленными; каждый холмъ, каждый\r\nл\r\n153\r\n\"ъ\r\n__\r\n.\r\nручеекъ, каждый куспъ дышалъ и чув\r\nспвовалъ: по были Ореады, Наяды, Га\r\nмадріады. Ихъ Олимпъ былъ самый спи\r\n, хотпворческій, ибо наполненъ былъ бога\r\nми, копорымъ приписывались стпраспи\r\nи наклонноспи, свойстпвенныя сущесп-.\r\nвамъ нашей породы; словомъ: боги Гре\r\nковъ были вѣрный сколокъ съ самихъ\r\nГрековъ, со всѣми ихъ добродѣтпелями и\r\nпороками (8). Опъ сего мы находимъ у\r\nнихъ боговъ и богинь, котпорые мстпили\r\nбѣднымъ смерпнымъ по личной ненави\r\n\"ч.\r\nспи, или оказывали къ нимъ слабоспи,\r\nОтпъ сего и Поэзія древнихъ еспь Поэзія\r\nчувспвенная, ибо все по, чпо мы по на\r\nшимъ поня піямъ, предсшавляемъ въ видѣ\r\nопвлеченномъ, Греки облекали въ чув\r\nспвенныя формы и изображали близко\r\nкъ понятпіямъ первобытпныхъ человѣ\r\nковъ (**).\r\n.\r\nл\r\n(\") Аncillon. Еssaisur la difference de la Роésie\r\nanciennе et de la Роésie moderne.\r\n(**) Здѣсь, въ нѣкотпорой сшепени, можно\r\nразгадатп и причину, по чему нынѣшнія\r\nЭпопеи по большой часши холодны и не\r\nзанимашельны? Эпопея пребуешъ чудес\r\nм ъ\r\n- 155\r\n« ж\r\nосновываясь на семъ, многіе изъ но\r\nвѣйшихъ Полемическихъ Писапелей раз\r\nдѣляюшъ Поэзію на Классигескціо и Ро\r\nлиантасескціо, разумѣя подъ первою Поэ\r\nзію древнюю, или Поэзію грековъ и Рим\r\nлянъ во времена язычестпва, Поэзію, ко\r\nпорой основаніемъ служилъ міръ Миѳоло\r\nгическій, предметпами — собы пія и пре\r\nданія, извѣстпныя намъ изъ Испоріи и\r\n- -\r\nнаго, пребуепъ пружинъ сверхъ-естпест\r\nвенныхъ: безъ нихъ — она будетпъ Ис\r\nпорія, разсказанная сшихами и упоми\r\n. пельная для чишаппеля. Въ новой эпопеѣ\r\nнѣкопорые пыпались мѣшать Миволо\r\nгію древнихъ съ поня піями Христпіан\r\nи скими; опъ сего ихъ Позмы лишались\r\nглавнаго — вѣроподобія, и по пому дѣ\r\nлались мало-заниматпельными; другіе об\r\nлекали въ сущеспвенныя формы поня\r\nпія опвлеченныя, какъ на iтp: Вѣру, Доб\r\nродѣпель, Раздоръ, Войну и п. п.; но сіи .\r\nолицепворенныя поняшія оспаютпся все\r\nгда одинаковы, какъ лице, списанное въ\r\nпорпрепѣ, и попому „мало одушевляюшъ\r\nдѣйспвіе. Каждому изъ нихъ можно при\r\nдашь свойспво ему приличное, а не свой\r\n154\r\nмиѳологіи сихъ двухъ народовъ (?), а оп\r\nличипельнымъ свойспвомъ — бореніе че\r\nловѣка съ судьбою. Подъ именемъ впорой\r\nразумѣюпъ они Поэзію среднихъ вѣковъ,\r\nили временъ Рыцарскихъ , котпорой осно\r\n____________\r\nспва разнообразныя; можно заспавитпь\r\nдѣйспвоватпь по качеспву, копіорое мы\r\nему приписываемъ, а не по намѣреніямъ\r\nи спраспямъ, коихъ оно имѣпь не мо\r\nжепъ. Напропивъ пого богами языче\r\nскими обладали разныя спраспи, и за\r\nстпавляли сихъ дѣйстпвова пть пакъ, какъ\r\nвыгоды и намѣренія ихъ пого пребова\r\n« ли, дѣйстпвовашъ неожидаемо для чипа\r\nшеля; и сіе по давало полный полепъ\r\nвоображенію Спихопворцевъ. — Въ но\r\nвой Эпопеѣ лучшими пружинами могли\r\nбы служишь добрые и злые волшебники,\r\nно и по для вѣковъ среднихъ, принимав\r\n1шихъ чудесное; а не смѣшно ли было бы\r\nввесши ихъ въ Поэмы о Генрихѣ IV,\r\nПепрѣ Великомъ и п. п. ? ч\r\n(8) Таковы, напр., повѣсшь о Золопомъ Вѣ\r\nкѣ, нравы паспуховъ Аркадскихъ, плава\r\nніе Аргонавпповъ, война Троянскаго,\r\nСпранспвованія Улисса и Энея, Испорія\r\nЭдиiiа, Агамемнона, и пр. . . .\r\n155\r\nваніемъ служапъ понятпія, введенныя\r\nПравославною Вѣрою Хриспіанскою, пред\r\nмешами событпія первыхъ вѣковъ оной,\r\nнравы погдашнихъ Европейцевъ, подви\r\nги Рыцарей, защипниковъ невинноспи и\r\nкараппелей злобы, а опличипельнымъ\r\nсвойспвомъ — наклонностпь къ понятпi\r\nямъ ошвлеченнымъ, унылая мечтпапель\r\nносшь и спремленіе къ лучшему, блажен\r\nнѣйшему міру. - Сіе раздѣленіе весьма\r\nоспроумно, но не совсѣмъ справедливо,\r\nпо слѣдующимъ причинамъ. .\r\nВъ первыхъ, поняшія, приличныя вѣ\r\nкамъ Рыцарскимъ, неприличны уже на\r\nшему просвѣщенному вѣку, и попому мы\r\nдолжны бъ были заключипъ всю новѣй\r\nшую Поэзію опъ первыхъ вѣковъ Хри\r\nспіанспва до ХП м Х111. Во впорыхъ,\r\nне всѣ даже и Европейскіе народы, уча\r\nспвовали въ поня піяхъ, образѣ жизни\r\nи подвигахъ спаринныхъ Ишаліанцевъ,\r\nИспанцевъ, Французовъ, Германцевъ во\r\nвремена Рыцарскіе, а чрезъ по Поэзія\r\nмногихъ изъ нихъ, особливо народовъ Сла\r\nвянскаго поколѣнія, лишилась бы главной\r\nпрелеспи для соопечеспвенниковъ-народ\r\n156\r\nности и лиѣстности. Въ трепьихъ: опѣt\r\nны новѣйшихъ поэтовъ показываю пъ,\r\nчпо они неограничивались вѣками сред\r\nней Испоріи, подвигами Европейскихъ\r\nВипязей и мѣспомъ ихъ дѣйствія, но\r\nумѣли перенеспи воображеніе Европей\r\nцевъ въ спраны Мавровъ, Индѣйцевъ, Пер\r\nсовъ, Османновъ (?) и чрезъ по разпро\r\nспранили обласпъ Поэзіи Романпической.\r\nНе должно заключашь Поэпа въ предѣлы\r\nмѣспъ и событній, но предоставить ему\r\nполную свободу выбора и изложенія;\r\nи вопъ, мнѣ кажепся, первѣйшая цѣлѣ\r\nПоэзіи, котпорую мы называемъ Роман\r\n)\r\n_\r\n111ИЧеСКОКО. и\r\nНазваніе сіе, Поэзія Ролантитеская,\r\nодни производяпъ опъ Романсовъ, пѣ\r\n, пыхъ древними Трубадурами, или какъ и\r\nсамые Романсы, опъ языка Романскаго\r\n(Langue Коmanсе); другіе — опъ введенія\r\nРомановъ, пт. е. повѣспей, изобрѣпен\r\nныхъ воображеніемъ, или въ коихъ испо\r\n(?) Гёппе, въ Баядeркѣ и пр.; — Лордъ Бай\r\nронъ, въ Гяурѣ, Абидосской невѣсшѣ; казня\r\nТомасъ Муръ въ Лалла-Рукъ.\r\n157\r\nрическая досповѣрно��шь смѣшана съ вы\r\nмыслами. Впрочемъ, названіе сіе можетпъ\r\nбышь совершгенно произвольное; но мы,\r\nсогласуясь съ общимъ упопребленіемъ,\r\nспанемъ называшь новѣйшую Поэзію, не\r\nоснованную на Миѳологіи древнихъ и не\r\nслѣдующую раболѣпно ихъ правиламъ —\r\nПоэзіей Романтидескою, _\r\nПервый народъ, имѣвшій Поэзію Ро\r\nманіпическую, былъ неоспоримо Арабы, или\r\nМавры. Народъ сей, въ эпоху крашковре\r\nменнаго своего господспва въ Европѣ, вос\r\nпользовался едва ожившими погда науками\r\nи искустпвами сей часпи свѣпша, сдѣлалъ въ\r\nнихъ быспрые успѣхи, и къ славѣ своей,\r\nпервый показалъ Европейцамъ, чпо можно\r\nимѣть Поэзію народную, независимую опъ\r\nпреданій Греціи и Рима. Поэзія мавровъ,\r\nкотпорую мы часпо, безъ всякаго различія,\r\nразумѣемъ подъ общимъ именемъ Поэзіи\r\nвостоеной, блиспаепъ свѣжеспію, ново\r\nспію чувспвованій, выраженій и карпинъ,\r\nне говоря уже о вымыслахъ, и насъ, опда\r\nленныхъ отпъ ея изобрѣтпапелей клима\r\nпомъ, нравами и обычаями, плѣняепъ не\r\nзаемною, роскошною своею прелесшью.\r\nЧаспъ ХХIII. Кн. 11. 1 1\r\n155\r\nо Изъ Европейскихъ народовъ, Ипаль\r\nянцы первые прославились успѣхами сво\r\nими въ Поэзіи Романпической, воспѣвъ\r\nподвиги Рыцарей Карла Великаго и вой\r\nну Креспоносцевъ. Поэмы Аріоспо и Тас\r\nсо счипаютпся и будутпъ всегда счипапь\r\nся образцами пламеннаго воображенія,\r\nиспинныхъ красопъ Поэзіи и прелесшной\r\nверсификаціи на помъ языкѣ, копораго\r\nсбыкновенная рѣчь-еспь музыка. Мрач\r\nная Поэма Данпе, не смотпря на спран\r\nное свое названіе (?), многіе недостпапки\r\nи часпо грубый вкусъ, необходимую дань\r\nвѣку, въ копоромъ она была писана, за\r\nключаешнъ въ себѣ безчисленныя, непод\r\nражаемыя красопы: довольно упомянупь\r\nобъ эпизодахъ Уголина и Франчески ди\r\nРимини, дающихъ пворцу ея мѣсто ме\r\nжду великими Поэтпами всѣхъ вѣковъ и\r\nнародовъ. Справедливосшь пребуетъ од\r\nнакожь сказапь, чтпо пворенія знамени\r\nпѣйшихъ Поэтовъ Итпаліи представля\r\nютпъ почти безпрерывную борьбу вкуса\r\nРоманпическаго съ Классическимъ, и чтпо\r\n(?) La Divina Сomedia di Dante Аlighieri.\r\n1\r\n159\r\nвъ лучшихъ изъ сихъ пвореній нерѣдко\r\nсмѣшаны «преданія древнихъ съ понятпія\r\nми современныхъ народовъ. Поэзія Иппа\r\nльянская служилъ какъ бы черпою при\r\nкосновенія между Поэзіями, древнено и\r\nНОВОНО. . V.\r\n. Испанцы, кажепся, были основа пе\r\nлями вкуса Романтпическаго въ Поэзіи\r\nДрамапической. Лопесъ де Вега, Кальде\r\nронъ дела Барка и другіе ихъ Спихо\r\nтпворцы не придерживались неопспупно\r\nни преданій, ни правилъ, заповѣданныхъ\r\nдревними; подвиги Сида, казнъ Рыцарей\r\nХрама и другія событпія Среднихъ вѣ\r\nковъ были ихъ предметами. Правда, они\r\nслишкомъ далеко проспирали нарушеніе\r\nпрехъ единспвъ и давали себѣ неограни\r\nченную свободу разптягивапь произшестп\r\nвія, передвигашь спраны и дѣлашь ана\r\nхронизмы, опъ чего мы находимъ у нихъ,\r\nкакъ напр. въ Трагедіяхъ Кальдерона,\r\nПольскаго Короля Василія и Астольфа, Ве\r\nликаго Князя Московскаго. Не смопря на\r\nсіи недоспапки, драматпическія произве\r\nденія Испанцевъ, по признанію даже са\r\n- мыхъ пропивниковъ Романтпическаго вку\r\n. а\r\nч. ____\r\nпбо\r\nса, богапы первоспепенными, изящны\r\nми красопами Поэзіи. __\r\nПервая, извѣстпная эпоха Поэзіи Ан\r\nглійской, начиная съ Шекспира и Спен\r\nсера, ознаменовалась вкусомъ Роман птиче\r\nскимъ. Шекспиръ, опецъ Англійскаго Те\r\nавтра, былъ вмѣстѣ и уптвердипель сего\r\nвкуса въ Поэзіи Брипанской. Сей Геній\r\nпворишель, неподвласпный никакимъ у\r\n, словіямъ, самъ создалъ для себя правила,\r\nили лучше, онъ незналъ никакихъ пра\r\nвилъ, и писалъ по внушенію своего серд\r\nца и воображенія. Приверженцы вкуса\r\nлклассическаго находятпъ въ немъ пьмы\r\nнедоспапковъ, часпо излишнее пареніе,\r\nдаже надупоспь; но могутпъ ли они ос\r\nпоришь у Шекспира глубокое познаніе\r\nчеловѣческаго сердца, которое онъ раз\r\nгадалъ въ самыхъ пайныхъ его * изви\r\nвахъ? могутпъ ли опнялпь у него власпь\r\nвоображенія всеобъемлющаго, котпорое\r\nпворя даже и химеры, увлекаепъ насъ и\r\nзастнавляепъ почити вѣришь ихъ суще\r\nспвованію? Въ пьесахъ своихъ: Тhe Теm\r\npest и Міdsummer nigt's dream (\"), онъ со\r\n(*) Послѣдняя изъ сихъ пьесъ достпавила Ви\r\nланду предмешъ для Поэмы его: Оберонó.\r\n161 *\r\nл\r\nI\r\n.\r\n1\r\nвершенно предаепся сему своенравному\r\nвоображенію, споль же бысп о измѣняло\r\nщемуся, какъ стихія, на которой игра- .\r\nтотб роскошные цвѣты радуги (*). Въ\r\nМакбепѣ и Гамлепѣ воображеніе сіе яв\r\nляется мрачнѣе, и будучи сли нно съ си\r\nлою чувстпвованій, наполняетпъ душу у\r\nжасомъ. Въ Опеллѣ и Царѣ Лирѣ (Тhе\r\nКing Lear), положенія дѣйстпвующихъ\r\nлицъ и спраспи, въ нихъ бунтпующія,\r\nпоказываютъ Шекспира понкимъ наблю\r\nдантелемъ и искуснымъ живописцемъ че\r\nловѣческой природы. Самые недосшапки\r\nего имѣюпъ свою прелестпь, ибо сильнѣе\r\nдаюпъ чувспвоватпь превосходстпво мѣстъ\r\nизящныхъ, чего, по свойспву Поэзіи 1Нек\r\nспировой, поэпъ не доспитъ бы при еди\r\nнообразномъ совершенспвѣ. шекспиръ не\r\nпполько былъ опличный изобразишелъ\r\nприроды и спраспей: онъ вѣрный нлспо\r\nрикъ нравовъ и обычаевъ пѣхъ _\r\nвременъ\r\nл\"\r\nи мѣспъ, изъ коихъ бралъ предмепы для\r\n-----…….\r\n(9 . . . . . . . . . . . . . . . theelement, _\r\nТhat in the colours ot the railibow lives. . . .\r\nМII, ГОN.\r\n16а\r\nДрамъ своихъ, подъ пламеннымъ небомъ\r\nИпталіи и на цвѣтпущихъ ея равнинахъ,\r\nмы видимъ у него Ипальянцевъ съ жи\r\nвымъ ихъ воображеніемъ и пылкими\r\nспрасіпями, видимъ ихъ пакъ, какъ они\r\nбыли въ изображаемую поэпомъ эпоху:\r\nсъ ихъ образомъ жизни, привычками и\r\nповѣрьями. Жишелямъ шуманнаго Албіо\r\nна и хладнаго Сѣвера умѣлъ онъ дашь\r\nдругія черпы нравспвенныя, подчинилъ\r\nихъ другимъ спраспямъ, спшоль же силь\r\nнымъ, но дѣйспвующимъ по иному на\r\nправленію. Шекспиръ имѣлъ многихъ по\r\nслѣдовапелей: Бенъ-Джонсонъ, Флечеръ и\r\nОпвай болѣе или менѣе ему подражали,\r\nно ни одинъ съ нимъ не сравнился. —\r\nМильтпонъ, въ Потеряннолиó Раѣ, умѣлъ\r\nпридать краски піипическія предметамъ\r\nСвященнымъ и пакъ сказапь, облечь въ\r\nчувсшвенносшь поняшія опвлеченныя.\r\nПодъ перомъ его оживопворились добро\r\nдѣшели и пороки, хопя чувспвенными\r\nГероями его были — единспвенная чепа\r\nсмерпныхъ, сущеспвовавшая въ началѣ\r\nмірозданія. Мильпонъ первый показалъ,\r\nкакія пружины должны дѣйспвовашь въ\r\nу л\r\n* *\r\nу 65\r\nэпопеѣ, приличной нашимъ поняпіямъ и\r\nВѣрѣ.\r\nВъ послѣдстпвіи, особливо со временъ\r\nПоппа, многіе Спнахотпворцы хотпѣли под\r\nвестпи Поэзію Англійскую подъ, холод\r\nную, однообразную форму Поэзіи Фран\r\nцузской, признавъ ее за классическую.\r\nУже вкусъ сей сдѣлался было господ\r\nстпвующимъ и грозилъ Англійской Поэзіи\r\nупрапою лучшаго ея достпоинстпва ----\r\nоригинальноспи; но въ наше время мно\r\nгіе превосходные Поэпы спарались воз\r\nстпановиtпь вкусъ, освященный названі\r\nемъ народнаго, и соспавили впорую эпо\r\nху Англійской \"Романтпической Поэзіи.\r\nНазовемъ нѣкоторыхъ опличнѣйшихъ изъ\r\nсовременныхъ намъ поэповъ, не наблю\r\nдая права первенспва ни въ Хронологи\r\nческомъ, ни въ эстпетпическомъ отпношеніи.\r\nЛордъ Байронъ, копорый, какъ вид\r\nно изъ сочиненной имъ нѣкогда Сапиры\r\nна Поэтпо въ Англійскихъ и кри пиковъ\r\nШопландскихъ (?), былъ сперва ревносп\r\n(?) Издатпелей и Сопрудниковъ Крипическаго\r\nЖурнала Еdimbours Кeviev.\r\n164\r\nнымъ защитпникомъ классической Поэзіи,\r\n— прославился своими Романпическими\r\nПоэмами. Собственныя гореспи и лише\r\nнія, застпавлявшія его убѣга птъ свѣпа и\r\nлюдей, положили мрачнуто печатпь на\r\nбольшую частпь его произведеній. Въ нѣ\r\nкопорыхъ изъ нихъ вспрѣчаешь суще\r\nспво одинокое, разлюбившее жизнь, оп\r\nтпадшее опъ общеспва, разорвавшее всѣ\r\nсвязи сердечныя и наскучившее мѣлкими\r\nзабопами жишейскими; эпо сущеспво —\r\nсамъ Поэпъ! Больше всего живописуетпъ\r\nонъ себя въ Сhilde Наrold, гдѣ подъ вы\r\nмышленнымъ лицемъ, передаепъ намъ\r\nсвои чувспвованія, спраданія и докуч\r\nную поску, влачившую его изъ края въ\r\nкрай искатпь разсѣянія. Иногда существо,\r\n1 ____ _\r\nимъ онисываемое, упадаетпъ до пороковъ\r\nунизишельныхъ, но въ самомъ, униженіи\r\nсвоемъ отпличаепся какою по гордостпью,\r\nпоказывающею, чтло оно независитъ опъ\r\nобстпояпельспвъ. Вообще Поэзія Байро\r\nнова опличаепся силою выраженій, но\r\nвоспію мыслей и живоспью карпинъ, въ\r\nкотпорыхъ онъ съ опличнымъ искуспвомъ\r\nсхватпываептъ черпы мѣстпныя. Такъ въ\r\n165\r\nПоэмѣ его, Гяурó, мы слышимъ Турка,\r\nкоторый разсказываепъ со всѣмъ суе\r\nвѣріемъ, сроднымъ его понятіямъ, ноч\r\nный бѣгъ гяура, представлявшагося ему,\r\nкакъ ужасный призракъ, или сущестпво,\r\nпокрытое тпаинсяпвомъ, и почпи сверхъ\r\nеспeспвенное. — Мѣлкія Спихопворенія\r\nЛорда Байрона, особливо пакъ названныя\r\nимъ Еврейскія Мелодіи, почерпнутыя изъ\r\nкнигъ Священнаго Писанія, наполнены\r\nкрасопами поэзіи и раз��ообразіемъ пред\r\nмеповъ. Нѣкотпорыя изъ мѣлкихъ его\r\nпьесъ, пакъ сказапь, оковываюпъ вообра\r\nженіе чишапеля неясноспію и опдаленно\r\nсп; то своей цѣли; паковы пьесы его: Мракó\r\nи Сонó, въ послѣдней, подъ видомъ мечтпа\r\nній ночи, отпкрываетпъ онъ намъ нѣкото\r\nрыя пайны собспвенной своей жизни.\r\nБайронъ спускаешся иногда до пона шуп\r\nливаго; не говоря уже о Сапирѣ его, въ\r\nкопорой разсѣяно много соли и ѣдкоспи,\r\nвъ двухъ Поэмахъ своихъ Донд-Жуанó и\r\nБепло, онъ примѣпно хопѣлъ повеселипь\r\nсвоихъ читпапелей; но шупливоспь его\r\nне пакова, чтпобы срывала невинную у\r\nлыбку удовольспія: эпо больше язви\r\n*ъ\r\n166\r\nпельная каррикатпура свѣпа и лю\r\nдей.\r\nТомасъ Муръ написалъ нѣсколько мѣл\r\nкихъ Сптихо пвореній, опличающихся нѣ\r\nжностпію чувстпвованій и сладостпію Поэ\r\nзіи, и заслужившихъ ему названіе Ана\r\nкреона (Аnacreon моore). Въ иностиранной\r\nЛиператпурѣ онъ болѣе извѣстенъ поэмою\r\nсвоею Лалла-Рукó (Lalia ВооКh), поэмою,\r\nсодержащею въ себѣ чепыре другія Поэ\r\nмы, писанныя разными мѣрами, и пакъ\r\nсказантъ, на разный спрой. Онъ разнооб\r\nразнѣе въ предметпахъ и харакперахъ,\r\nнежели Лордъ Байронъ, и по признанію\r\nзнапоковъ Англійскаго языка, слогъ его\r\nимѣепъ болѣе гладкоспи и круглосши.\r\nВъ Поэмѣ Лалла-Рукъ, онъ приводипъ\r\nчи папеля въ пріятпное заблужденіе: ка\r\nжешся, чшо ее писалъ не Европеецъ, а\r\nкакой нибудь поэтъ, соотпечесп1венни къ\r\nФердузи, или Амраль-Кеизи (\"). При\r\n—-1.\r\n(?) Воспочные Поэпы, первый Персидскій,\r\nизвѣспный Позмою своею Пахó-На\r\nлиaxд; а впорый Арабскій, -копораго Кас\r\nсида (Идиллія) была первою изъ семи По\r\n167\r\n.\r\nч\r\n1\r\nл\r\nл\r\nрода, имъ изображаемая, нравы лицъ, вѣr\r\nводимыхъ имъ на сцену, ихъ обычаи и\r\nповѣрья, новость карпинъ и положеній,\r\nслогъ, дышащій аромапами воспока —\r\nвсе служипъ къ подкрѣпленію сего оча\r\nроватпельнаго обмана. Читпаппелямъ на\r\nшимъ знакомы нѣкотпорые Эпизоды, или\r\nвводныя Поэмы Лалла-Рукъ (?), и по по\r\nму мы неспанемъ разпростпранятпься о\r\nея достпоинспвѣ. — Томасъ Муръ не дав\r\nно еще издалъ новую Поэму Лтобовь Ан\r\nеелоза, копорой поэзія еспь — чисшѣй\r\nинная музыка душъ, разрѣшенныхъ опъ\r\nузъ своихъ пѣлесныхъ и внемлющихъ не\r\nподражаемой гармоніи небесъ.\r\nВалтперъ Скоппъ, извѣспный въ и\r\nностпранной Словесносши своими Романа\r\n1\r\nэмъ, висѣвшихъ на спѣнахъ храма Мек\r\n____ скаго. (У. Simon de Sismondу).\r\n(\") Рай и Пери и Обожатели огня, помѣщен\r\nныя въ Соревнователѣ Просвѣщ и Бла\r\nготвор. 1821 года; первая изъ нихъ\r\nеще болѣе извѣстпна Любиппелямъ Отпе\r\nчественной Поэзіи, по прекрасному пре\r\nложенію въ спихахъ Г. Жуковскаго.\r\n168\r\nми, въ копорыхъ онъ являепся искус\r\nнымъ живописцемъ временъ, мѣспъ и лицъ,\r\nнаписалъ нѣсколько Балладъ и Поэмъ Ро\r\nманпическихъ (?). Живое воображеніе,\r\nвидъ правдоподобія, котпорый онъ умѣепъ\r\nпридаватпь вымысламъ, выходящимъ да\r\nже за предѣлы вѣрояпія, и быспрый,\r\nпламенный разсказъ, кип��щій новоспію и\r\nразнообразіемъ предмеповъ, соспавляюпъ\r\nопличипельное свойспво произведеній\r\nсего Поэтпа. _\r\nСоупей, написавшій пакже нѣсколь\r\nко поэмъ и Балладъ (**), Колриджъ, со\r\nчинитпель Поэмы Кристабель, Кембеллъ и\r\nнѣкотпорые другіе изъ современныхъ Ан\r\nглійскихъ Поэповъ, заслуживаюпъ по\r\nчешныя мѣспа въ храмѣ Романпической\r\nза\r\nМузы, не смопря на грозный о нихъ\r\n(?) Марлиiонó, Лорд5 Островова, Пѣсне послѣд\r\nняго Менестрела ипр.\r\n(**) Іоанна д\" Аркó, Родерик5 и другія его По\r\nэмы имѣтопъ великое доспоинспво. Г.\r\nЖуковскій съ свойспвеннымъ ему иску\r\nспвомъ переложилъ одну изъ Балладъ\r\nСoушея: Старушка. -\r\n1\r\n169\r\nприговоръ Лорда Байрона (?). Вообще\r\nпоэзія Англійская богата отличными\r\nпроизведеніями въ семъ родѣ, и безпре\r\nспанно въ ней возникаютъ новыя даро\r\nванія, безпреспанно разцвѣпаюпъ свѣ\r\nжіе, прелестпные цвѣпки. _\r\n(Оконтаніе вó слѣдующей книжкѣ). .\r\n—-\r\n(\") Въ Сапирѣ, о копорой мы упоминали\r\nвыше.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Podvodnyi kamen'. Roman M. Avdeeva. V dvukh chastiakh. Sovremennik. 1860 № X i XI",
+        "article": "Подводный камень. Романъ М. Авдѣева. Въ двухъ частяхъ. Современникъ, 1860, № X и XI.\r\nг. Авдѣевъ принадлежитъ къ числу тѣхъ писателей, произве\r\nденія которыхъ приводятъ критику въ особенное затрудненіе. Если\r\nмы не ошибаемся, первымъ его произведеніемъ были Записки\r\nТамарина. Эти записки представляли точное и подробное подра\r\nжаніе извѣстному роману Лермонтова: Герой нашего времени.\r\nМы должны были указать на этотъ подражательный характеръ\r\nЗайсокъ Тамарина именно для того, чтобы объяснить читате\r\nлямъ затрудненіе, въ которое поставлены теперь. Всего точнѣе\r\nмы можемъ выразить его такъ, что произведенія г. Авдѣева всегда\r\nсоставляютъ подражаніе, если не какому-нибудь взвѣстному ро\r\nману, или извѣстной повѣсти, то вообще романамъ и повѣстям.\r\nМожетъ быть выраженіе покажется cтраннымъ, но мы именно x0\r\nтимъ сказать, что напримѣръ Подводный камень не есть романъ,\r\nа только подражаніе роману. Писаніе всякихъ повѣствовательныхъ\r\nтвореній, какъ извѣстно, есть дѣло поэтическаго таланта. Если оно\r\nвытекаетъ прямо изъ такого таланта, то оно будетъ явленіемъ есте\r\nственнымъ и простымъ. Но если оно вытекаетъ прямо и единствен\r\nно изъ одного желанія подражать, то произведения его необходимо\r\nбудутъ сложныя, искуственныя, поддѣльныя.\r\nРазбирать искуственныя произведения вообще трудно; особенно\r\nже трудно, когда она очень похожи на натуральныя. г. Авдѣевъ\r\nпринадлежит именно къ самымъ искуснымъ подражателямъ. Согла\r\nситесь въ самомъ дѣлѣ, что нужно было необыкновенное искусство,\r\nчтобы заставить напечатать, читать и даже хвалить такое по - види\r\nмому явное подражаніе, такой совершенный сколокъ, какъ Записки\r\nТамарина. Еще искуснѣе г. Авдѣевъ въ послѣднемъ произведеніи.\r\nПрочтите, какiя у него великолѣпныя и точныя описанія природы,36 ВРЕМЯ\r\nполюбуйте��ь мѣтко схваченными психологическими чертами, воз\r\nмите его сравненія; какъ все это отдѣлано! Въ особенности сравне\r\nнія — просто несравненны! Не могу удержаться, чтобы не привести\r\nтеперь же одного. Нужно было упомянуть ослабомъ лучѣ надежды,\r\nи г. Авдѣевъ говоритъ, что эта надежда была едва замѣтна, « какъ\r\n« слабый свѣтъ молодого мѣсяца на пасмурномъ небѣ, невидимъ,\r\n« не прочеркнулъ сквозь облака ни однимъ лучомъ, но чувствуется\r\n« по неяснымъ очертаніямъ предметовъ, которые начинаютъ про\r\n«ступать и выдвигаться изъ темноты. »\r\nНе правда ли, какъ это красиво? Но чѣмъ тщательнѣе лѣтатъ\r\nг. Авдевъ свою мозаику, чѣмъ правильнѣе располагаетъ своя узо\r\nры, тѣмъ сильнѣе онъ дѣйствуетъ на читателей и тѣмъ труднѣе\r\nкритику опредѣлять и выражать черты искуственности, которою\r\nотличается весь романъ.\r\nНачнемъ прямо съ главнаго, съ идеи и сюжета романа. У xy\r\nдожника идея воплощается въ сюжетъ; лица создаются живыя, такъ\r\nчто они не могутъ дѣйствовать иначе, какъ дѣйствуютъ въ романѣ.\r\nИногда, если идея слаба или мелка, какъ напримѣръ часто бы\r\nваетъ у Диккенса, лица и события своєю глубокою жизненностію со\r\nвершенно закрываютъ и поглощаютъ ее. У подражателя идея выстав\r\nляется на - голо и лица дѣйствуютъ какъ на пружинахъ, такъ именно,\r\nкакъ угодно автору ради его идеи. Поэтому, для того, чтобы всего\r\nяснѣе опредѣлить идею романа г. Авдѣева и посмотрѣть, не иску\r\nственно ли она навязана лицамъ, нужно только разсказать дѣйствия\r\nэтихъ лицъ. Разсказывать вкратцѣ настоящій романъ дѣло труд\r\nное; но уг. Авдѣева канва оказывается чрезвычайно простою.\r\nСороколътній холостякъ Соковлинъ, живущій въ деревнѣ, встрѣ\r\nчается у сосѣдей съ шестнадцатилѣтнею дѣвушкою, Наташею; они\r\nполюбили другъ друга. Прежде чѣмъ они успѣла признаться въ\r\nэтомъ одинъ другому, является въ деревню студентъ Коммевъ, уже\r\nпрежде знакомый съ Наташею. Сокованъ воображаетсь, что На\r\nташа любитъ Коммева; онъ уступаетъ ему поприще и запирается\r\nдома. Между тѣмъ Комлевъ ясно видитъ, что Наташа любитъ Co\r\nковлина; онъ уступаеть ему поприще и уѣзжаетъ въ университетъ.\r\nКогда Соковниву случилось опять побывать въ семействѣ Наташ,\r\nовъ наталкивается съ нею на объясненіе въ любви. Сокованиъ рѣ\r\nшается жениться на Наташѣ, но говорить ей: — я старинъ, чувства\r\nне зависятъ отъ насъ; если ты, будучи моей женою, полюбишь дру»\r\nтого, общайся сказать мнѣ. Наташа обѣщается.\r\nЧерезъ шесть лѣтъ Комәсвъ заѣзжаетъ въ Сокованну. Послѣ\r\nнѣсколькихъ свиданій Наташа влюбляется въ него. Соковминъ за\r\nмѣчаетъ это и говорить жень: что же ты мнѣ не сказала? НѣКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕВIE 37\r\nсколько времени онъ выжидаетъ, но когда страсть жены дошла до\r\nкрайней степени, до обмороковь, Соковланъ ѣдетъ къ Комлеву, я\r\nузналъ отъ жены, говорить онъ ему, что вы влюблены другъ въ\r\nдруга. Хотите вы жениться на ней? я буду х��опотать о развод… Не\r\nхочу, отвѣчаетъ Коммевъ. А, так” ь вы хотите така? возражаетъ\r\nСокованнъ. Поговорите съ ней сами. Коммевъ слушается. Они. ви\r\nдаются сь Наташей ночью, въ саду, и уговариваются. ѣхать за гра\r\nницу. Соковлинь, когда ему сказала объ этомъ жена, сам все при\r\nготовляетъ къ ея отъѣзду и прощается съ нею. Шесть има восемь\r\nмѣсяцевь Наташа между прочимъ ѣздитъ съ Комлевымъ по Европ.\r\nВъ одно прекрасное утро въ (Парижѣ Наташа чувствуетъ, что страсть\r\nея прошла. Разстанемся, говоритъ она Коммеву. Какъ знаете, отвѣ\r\nчаетъ онъ. Наташа собирается ѣхать, Коммевъ пожимаетъ ей руку\r\nи увѣряетъ въ своемъ почтеніи. Наташа пріѣзжаетъ къ Соковину.\r\nТотъ съ радостію принимаеть ее. Черезъ нѣсколько времени любовь\r\nихъ волнѣ возстановляется и тѣмъ кончается весь романъ.\r\nДа что же это такое? спроситъ читатель. Развѣ такъ бываетъ\r\nкогда - нибудь? Развѣ можетъ или должно быть что- нибудь подоб\r\nное? И дѣйствительно, ошибка противъ дѣйствительности нестерпи\r\nмая, воnіющая. Мы совершенно ручаемся за точность нашего изло\r\nженія; мы разсказали именно только то, что дѣлаютъ герой романа,\r\nопуская совершенно то, что они чувствуютъ; такимъ образомъ и\r\nоказалось, что- совершенно невозможно подобрать какія бы то ни\r\nбыло чувства, которыя бы подходили подъ эти удивительныя дѣй\r\nствія. Живье люди такъ не дѣйствуютъ; такъ могутъ дѣйствовать\r\nтолько Фантомы, находящиеся въ полномъ распоряжении автора,\r\nили Люли совершенно не владѣющіе собою и слѣпо нокорные како\r\nму- нибудь предразсудку. Всѣ дkйствующія лица исповѣдують неза\r\nвисимость и свободу чувствъ, необходимость имъ покориться, но\r\nдоходятъ въ этомъ ученіи до того, что ради принципа дѣйствуютъ\r\nсовершенно вопреки всѣмъ своимъ чувствамъ. Нужно быть сочи\r\nвеннымъ съ головы до ногъ, для того чтобы, какъ Соковлини,\r\nѣхать предлагать свою жену другому. Какой смыслъ и какая нужда\r\nбыла въ этомъ? Зачѣмъ Соковнинъ такимъ нелѣпѣйциимъ обра\r\nзомъ мѣшается въ чужія дѣла? Развѣ не могла Наташа во има сво\r\nбоды чувства сама оставить мужа и даже сама собраться въ дорогу?\r\nЭту несчастную Наташу два раза Соковлинъ уступаетъ Комлеву и\r\nдва раза.Комлевъ уступаетъ Соковину. Уступка совершается тот\r\nчасъ же, безъ всякой борьбы, даже безъ малѣйшаго покушенія на\r\nнее. Хоть бы случайно, хоть бы забывшись, кто - нибудь изчь ге\r\nроевъ попробовалъ, потягаться съ противникомъ; ничего подобнаго.\r\nнѣтъ, Коммевъ и Соковлинъ очевидно ужасно боятся стіснить сво38 ВРЕМЯ\r\nбоду чувства Наташи, какъ- будто борьба между ними вогла бы\r\nбыть для нея стѣсненіемъ и не должна бы была напротивъ послу\r\nжить только средствомъ къ полному раскрытию самого чувства. Они\r\nстрашно стѣсняютъ себя, для того чтобы не стѣснять Наташа,\r\nкакъ - будто каждый изть нихъ увѣренъ, что промись онъ дѣйство\r\nвать на Наташу, то помѣmалъ бы развитію чувства, уничтожва.\r\nбы въ ней любовь къ своему сопернику, и что тогда въ Наташ\r\nуже ровно ничего бы не осталось. Наташа разсматривается как\r\nмаленькая дѣвочка, которую всегда можно смутить в сбить съ\r\nтолку.\r\nВотъ почему въ романѣ нѣтъ никакого дѣйствія; дѣйствуетъ\r\nтолько одна Наташа, да и та дѣйствует необыкновенно просто,\r\nт. е. предается то одному, то другому герою. Герои же не двинуть\r\nпальцемъ и только выжидають своего благополучін.\r\nСудя по однимъ событіямъ романа, можно подумать, что вънихъ\r\nучаствуютъ люди страшно холодные, воолнѣ лишонные теплаго\r\nчувства. Между тѣмъ, само собою разумѣется, что романъ народ,\r\nненъ описаніями чувствъ и волненій, и что въ этихъ чувствахъ и\r\nволненіяхъ и состоитъ все дѣло. Что же они чувствуютъ? спросить\r\nлюбопытный читатель. Что чувствуютъ люди, поступающіе такакъ\r\nнеобыкновеннымъ образомъ?\r\nОни чувствуют самыя обыкновенныя чувства, или чувства, къ\r\nкакимъ склонны и всѣ другие простые смертные; въ этомъ и со\r\nстоитъ главное противорѣчіе романа. Герои ничего не дѣлаютъ, но\r\nони сильно ревнуютъ другъ къ другу, до смерти злы одинъ на другого\r\nи даже испытываютъ отъ оведенія Наташи страшную неловкость\r\nвъ отношении къ ней, нѣчто въ родѣ довольно замѣтнаго презрѣнія.\r\nОни не смѣютъ прямо упрекнуть ее, даже увѣряютъ ее въ своемъ\r\nпочтенія, но упрекъ сильно шевелится у нихъ на душев, и потому\r\nони становятся въ очень затруднительное положение. Соковлину и\r\nженѣ просто стыдно другъ другу въ глаза глядіть; однако же они\r\nсмотрятъ и даже улыбаются и въ этомъ состоитъ вся драма. Вся\r\nдрама заключается въ томъ, что люди говорять не то, что чув\r\nствуютъ, дѣлаютъ не то, что желаютъ, одним словомъ\r\nвятъ на каждомъ шагу. Весь романъ какъ-будто написанъ, чтобы\r\nдоказать, как неловко бываетъ людямб, когда они вздумаютъ дѣй\r\nствовать неискренно, не по влеченію своихь чувствъ, а по правиламъ,\r\nвычитаннымъ изъ какого - нибудь журнала. Изображать такимъ обра\r\nзомъ свободу чувства довольно странно. И въ самомъ дѣлѣ, ка\r\nкая странная судьба, какіе жалкіе люди—эти Соковнинъ и Комзевѣ.\r\nВъ особенности Соковнинъ - главное лицо романа — представляет\r\n2\r\n— ФальшиКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣнів 39\r\nәнгуру, такъ смішно поставленную, и терпить такую горестную\r\nдолю, что конечно никто не рѣшился бы походить на него.\r\nВообще авторъ вывелъ въ своемъ разсказѣ людей болѣе или ие\r\n2 нѣе уродаввыхъ, слѣдовательно не отличающихся глубиною нату\r\nры. Кажется г. Авдѣевъ желалъ выставить своихъ героевъ лицами\r\n1 особенными, принадлежащими къ первымъ рядами передовыхъ лю\r\nгдей. Трудно сказать, глубоко ли ихъ мышленіе, но что касается до\r\nчувствъ, то они положительно мелки и ничтожны. Изъ героевъ ро\r\n1 мана совершенно послѣдователенъ одинъ комаевъ и безъ сомнѣнія\r\nонъ же и самый счастливый. Только позавидовать его счастью 40\r\nвольно мудрено. Онъ прожилъ съ Наташе�� шесть или восемь мѣ.\r\nсяцевъ и за тѣмъ разстался съ нею безъ. малѣйшаго хора. Точно\r\nтакъ онъ безъ сомнѣнія станетъ жить по ньскольку мѣсяцевъ со\r\nмножествомъ другихъ женщинъ и будетъ совершенно доволенъ.\r\nКому это нравится, тоть легко можетъ устроить таким образомъ\r\nсвою долю, но большого счастья тутъ очевидно нѣтъ. Чтоже ка»\r\nсается до Соковина и Наташи, то они вовсе непослѣдовательны,\r\nтогда какъ извѣстно, что вѣтъ ничего нослѣдовательнѣе, какъ силь»\r\nныя натуры и сильныя чувства. Соковлинъ просто смѣшонь. Когда\r\nонъ явился къ Коммеву аъ предложеніемъ своей жены, онъ гово\r\nритъ ему, что она не принадлежатъ къ тѣмъ женшинами, которыя\r\nвлюбятъ и мужа и любовника, или терпять одного при другомъ.)\r\nСоковлинъ конечно хочетъ таким образом\" ь выставить возвышең\r\nность чувства своей жены; какая странная непослѣдовательность!\r\nВѣдь если чувства не зависатъ отъ насъ, то почему же ве предо\r\nставить имъ и въ атомъ случаѣ совершенную свободу? Тѣмъ болђе,\r\nчто на дѣлѣ слова Соковлява едва ли не совершенно ложны. Когда\r\nонъ посадилъ Наташу въ карету, чтобы отправить къ Комаеву, Ната\r\nша « обвила руками голову мужа и страстно дѣловала его »; это было\r\nвечеромъ, а передъ этимъ ночью она так же страстно дѣловама Ком\r\nлева и на другой день, догнавши его на дорогѣ въ Москву, вѣроят\r\nно не отказала же ему въ ласкаҳъ. Саѣ.10вательно хотя не одинако\r\nво страстно, но она могла даҫкать и мужа и любовника въ одно\r\nвремя.\r\nРазставшись такъ трогательно съ женою, Сокованъ очень тос\r\nковалъ. Одна изъ причин, тосқи та, что « онъ не знаетъ и не по\r\n« зволяетъ себѣ узнавать, гдѣ и какъ живетъ Наташа: счастлива\r\n« Али нѣтъ, близко или далеко. »\r\nСпрашивается, отчего же это? Что ему мѣпаетъ вести съ ней\r\nереписку? Если онъ такъ уважаетъ и любить жену, если собствен\r\nноручно отдалъ Коммеву, то отчего же не писать къ ней?\r\nМы привели только немногія, бьюція въ глаза черты непослѣ40 ВРЕМЯ\r\nи\r\n4\r\nдовательности Соковлина. Но если бы самъ авторъ вѣрно оцѣналъ\r\nхарактеръ и положеніе своего героя, онъ нашомъ бы зд: ѣсь богатый\r\nисточникъ комическихъ сценъ. Что за безиодобная путаница! Ка\r\nкія - безчисленных противорѣчія между чувствами и,дѣйствіями, меж\r\nду мыслями и словами! Человѣкъ ревнуетъ сильнѣйшимъ образомъ\r\nоставляетъ жену на единѣ съ любовникомь; чувствуетъ здобу\r\nкъ Комлеву и – самъ устроиваетъ его блаженство (технической тер\r\nминъ); возмущенъ до глубины души поведеніемъ жены и - обра\r\nщается к ней съ медовыми рѣчами и т. д. Однимъ словом, — чело\r\nвѣкъ дѣйствуетъ по журналу, и хотя выходить ужасно скверно, по\r\nпоказываетъ вид\"ь, что ему ничего, что онъ такъ дѣлаетъ ю соб\r\nственному сердечному влеченію.\r\n,, Если всѣ отношеnія между Соковлинымъ и его женою натянуты\r\nи Фальшивы, то не менѣе неестественности и въ отношеніяхъ Коу\r\nлева и Наташи, не смотря на то, что они обработаны а��торомъ съ\r\nсамою прилежною тщательностію.: На основании того, что чувства\r\nотѣ насъ не зависять, авторъ заставляеть Наташу и Коммева влю\r\nбиться другъ въ друга почти безъ всякаго повода. Страсть овладѣ\r\nваетъ им и какъ болѣзнь, какъ навожденіе. Коммевъ сначала гово\r\nритъ Наташѣ маленькія грубости. Нататва спрашиваетъ его, что это\r\nзначитѣ и отчего онъ не хочетъ быть дружелюбнымъ къ ней? Ко\r\nммевъ отвѣчаетъ: «Неужели вы думаете, что человѣкъ еще мою\r\n« дой и свободный можетъ встрѣчаться съ женщиной как вы, въ 10\r\n«бавокъ съ женщиной, которая ему нравилась, безъ того, чтобы\r\n« ему не хотѣлось ея любви, когда и безъ того ни одинъ мущина не\r\n« встрѣчаетъ равнодушно симпатичную ему женщину 1… Но я ува\r\n« жаю вашего мужа и не позволяю себѣ смущать гармонію вашей\r\nжизни… Короткость скользка… Теперь хотите вы этой коротко\r\nсти? » Наташа даже немножко обижается этою премудрою рѣчью, въ\r\nкоторой Коммевъ прямо объявляетъ ей, что въ ней можетъ родить\r\nся непобѣдимая любовь къ нему, господину Коммеву. Но въ тоже\r\nвремя она взглянула на Коммева — и дѣло кончено: отъ этого взгля\r\nда страсть родилась и стала возрастать. За тѣмъ по заведенному въ\r\nроманѣ порядку, герои ничего не дѣлаютъ; Комлевъ изрѣдка ви\r\nдитъ Наташу, но не наединѣ, и почти не говоритъ съ ней; но страсть\r\nрастетъ. Такъ что очутившись съ Натаnіею на единѣ, Коммевъ\r\nВдругъ начинаетъ разговоръ такъ:\r\n« Что же? довольно молчать и терпѣть? » Читатель согласнтся,\r\nчто подобное объясненіе въ любви чрезвычайно оригинально. По\r\nнятно, что Натацiа растерялась; она даетъ себя цѣловать, но ничего\r\nне отвѣчаетъ Комлеву. За тѣмъ Наташа пишетъ Комлеву записку:\r\n« Не здите къ намъ, не пишите ко мнѣ и не ищите случая меня ви\r\n1КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНІЕ 41\r\nдѣть. Я васъ прошу объ этомъ, я этого требую. » Комлевъ отвѣ\r\nчаетъ: « Буду ждать ». Лаконизмъ въ полномъ смыслѣ образцо\r\nвый.\r\nи въ самомъ дѣлѣ, отчего не подождать, когда заранѣе увѣренъ,\r\nчто страсть непобѣдима и въ свое время выростетъ? Дѣйствительно\r\nНаташа и Комлевъ не видятся, а страсть растетъ. Наконецъ она\r\nдоросла до того, что Комлевъ вдругъ пишетъ Наташѣ: « Я не могу\r\nждать долѣе. У меня нѣтъ сизъ. Я или явлюсь къ вамъ, или уѣду,\r\nили разобью себѣ голову. » Коротко и ясно. Наташа падаетъ въ\r\nобморокъ. Тутъ - то Соковлинъ, до сихъ поръ занимавпійся толь\r\nко печальными наблюденіями надъ возрастаніемъ страсти, взду\r\nмалъ отличиться дѣятельностію и поѣхалъ къ Комлеву предлагать\r\nхену.\r\nЕсли судить по обыкновеннымъ понятіями, то Коммевъ выра\r\nжастся самоувѣренно до дикой грубости. Но Комлевъ увѣренъ не\r\nвъ себѣ, а только въ силѣ страсти. Вотъ почему и Наташа не оби\r\nжается, понимая, что Комлевъ дѣйствуетъ по журналу, и потому\r\nне ставя ему лично въ вину его выходки.\r\nДа и вообіце всѣ разговоры романа отличаются величайшею ис\r\nкуственностію; его герои говорятъ с��всѣмъ не по-человѣчески:\r\nОни не просятъ, не упрекаютъ, не жалуются, даже не хвалятъ, не\r\nмаскаютъ словами. Во всемъ романѣ нѣтъ ни одной нѣжной рѣчи;\r\nни одного разговора полна о любви! И все это для того, чтобы лю\r\nбовь являлась, росла, измѣнялась и пропадала независимо отъ\r\nгероевъ, чтобы она распоряжалась ими совершенно безъ ихъ соб\r\nственнаго участія.\r\nКакъ будто въ вознаграждение за отнятую способность къ про\r\nстьмъ человѣческимъ рѣчамъ, авторъ одарилъ своихъ героевъ cno\r\nсобностію говорить тамъ, гдѣ обыкновенные люди молчатъ, и вести\r\nтакіе разговоры, на которые ни у кого другого языкъ бы не пово\r\nротнася. Герои романа ужасно любятъ откровенность, именно въ\r\nтѣхъ случаяхъ, когда она совершенно ненужна и неумѣстна. Мужь\r\nспрашиваетъ жену, сильно ли она влюблена въ его друга. Онъ\r\nнарочно ѣдетъ погововорить объ этомъ къ любовнику, а тотъ съ\r\nсвоей стороны объясняетъ ему, какъ онъ понимаетъ свою любовь\r\nкъ его женѣ. Жена не только уѣзжаетъ отъ мужа къ любовнику,\r\nно считаетъ долгомъ непремѣнно сперва зайлти къ мужу и сказать:\r\nдругъ мой, я ѣду. Когда Наташа покидаетъ Коммева, она могла бы\r\nсдѣлать это тихо, уѣхать тайкомъ, оставить ему письмо ит. г.\r\nНѣтъ, они сперва садятся рядкомъ на диванъ и она говоритъ: другъ\r\nмой, страсть моя къ тебѣ прошла. Разстанемся 1 А онъ, вмѣсто по\r\nго, чтобы сказать: къ чему же вы мнѣ это говорите? отвѣчаетъ ей:\r\n-42 BPEMA\r\n-\r\nкакъ вамъ угодно; позвольте при этомъ случаѣ увѣрить васъ, что\r\nя васъ ни мало не презараю.\r\nЧто за странная охота къ разговорамъ въ такія минуты! Что\r\nэто, стремленіе къ размѣну чувствъ и мыслей, или нѣжное взаим\r\nвое участие?\r\nЕсли подобнымъ образом, прослѣдить весь романъ, вглядѣться\r\nво всѣ его подробности, то отъ него живой нитки не останется,\r\nтакъ все въ немъ отзывается отталкивающею, нестерпимою ис\r\nкуственностью. Наши отзывы вообще могутъ показаться рѣзкими,\r\nно только потому что, какь мы говорили, трудно довести до\r\nосязательной ясности всю дисгармонію произведенія у такого ис\r\nкуснаго разскасчика, какъ г. Авдѣевъ. Легко понять, что чѣмъ не\r\nзначительнѣе полробность, тѣмъ ближе она къ естественности, слѣ\r\nдовательно тѣмъ труднѣе указать на ея поддѣльность, хотя для вни\r\nмательнаго глаза эта поддѣльность столько же нестерпима. Поэто\r\nму мы не будемъ долѣе останавливаться на художественной крити\r\nкѣ, хотя въ этихъ мелкихъ чертахъ и состоитъ наибольшая при\r\nвлекательность, варбольшій обманъ романа. Разсказъ. (ацеть легко\r\nи разнообразно, читается съ любопытствомъ и можетъ дѣйстви\r\nтельно возбудить въ душѣ, если не живые образы, то покраійней мѣрѣ\r\nпризраки. Наблюдательности въ романь много, но каждая черта\r\nдѣйствительности стоитъ отдѣльно и вь расположении ихъ отзы\r\nвается холодное склеиваніе и недостаток жизни, которая бы ихъ\r\nсвязала. Между прочимъ послѣднее зам:ѣчаніе: уг. А вдѣева грунтъ\r\nсовершенно затушованъ; среды, въ которой вращаются герои, невад\r\nно, и они яахаются точно не на землѣ, а на облакахъ. Авторъ за\r\nблаговременно уморилъ мать Наташи; ни у комлева, ни у Соков\r\n•лина нѣтъ ни души ни родныхъ, ни знакомыхъ; два три лица, ко\r\nторыя мелькомъ являются, не имѣтъ для героевъ никакого значе\r\nвія, и наконецъ дворня, слуги — мелькаютъ какъ тѣни. Разум ѣется\r\nсреда должна была представить сопротивление дѣiiствіямъ героевъ;\r\nстоя на твердой землѣ, они не могли такъ дѣйствовать; вотъ почему\r\nавторъ всѣмъ пожертвова.1ъ и пом:ѣстилъ героевъ на облакѣ; тамъ\r\nими руководитъ, ихъ наказываетъ и счастливитъ только одна сила\r\n— любовь, Замѣтимъ, что въ романѣ есть еще ребенокъ, сынъ На\r\nташи отъ Соковлина. Мы объ немъ не говорили по той простой\r\nпричинѣ, что онъ не имѣетъ никакого вдіянія на события, которыя\r\nтворятся около него. Странно!\r\nРазсказъ автора, какъ разсказ, не естественный, а сочиненный,\r\nотличается величайшею холодностію. Онъ весь въ одномъ тонѣ, овъ\r\nне ускоряется ни на волосъ даже въ патетичнѣйшихъ мѣстахъ; все\r\n1\r\n.КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣНIE 43\r\nедѣзано отень старательно, но читатель удовлетоа, замѣчая, что\r\nстараніе было одинаково хладнокровно во все теченіе разсказа.\r\nДовольно однакоже объ эстетическихъ требованіяхъ! Эти тре\r\nбованія, какъ мнorie увѣряютъ, есть дѣла проигранов; къ литера\r\nтурнымъ произведеніямъ нынче любятъ примѣнять извѣстное пра\r\nвимо нравственности, т. е. цѣнится благое намѣроніе, а не выпо-.\r\nненіс. И въ самомъ дѣлѣ, не лучше ли зацѣтить живой фопросы, ҳ01\r\nтя бы и не вполнѣ живымъ произведеніемъ? Кто говорить 1 дѣag\r\nочень хорошее, да только возможно ли это сделать? Живые вопро\r\nсы не такъ - то легко даются веякому, кто вздумаетъ вхъ взаасать\r\nхудожественно; для этого нужно ни больше ни меньше какъ то, что\r\nбы воэтъ высказал, ихъ всѣдствіе живой потребности своего\r\nтворчіества. Сколько трудовъ употребилъ г. Авдѣевъ! А между\r\nтѣмъ что же вышло? Мы видѣли, какихъ лвцъ онъ вывель. Ска,\r\nзать и теперь, какъ должны были вести себя эти лица въ жизни,\r\nесли бы ихъ дѣйствія не было сочинены? Отгадать это не так\r\nтрудно.\"\r\nВъ дѣйствительности, въ настоящей жизни Наташа не увлеклась\r\nбыт излишнею откровенностію; полюбивши Колева, она бы скрыл.\r\nэто отъ мужа и имѣла бы съ Комлевымъ тайную связь, Муза,\r\n- еслибы и догадался, скрыаъ бы это отъ всѣхъ, поревновалъ бы.\r\nЕ \" ломучился бы, но разумеѣется не сталъ бы быть жены или подавать\r\nва не жалобу въ консисторію. Между ними появилась бы холод\r\nность и неприязнь. Они переселились бы на разныя половины. Не\r\nкогда Наташа исчерпала бы до глубины всю сухость Коммева, она\r\nбы охладѣла къ нему, поссоримаєь бы съ нимъ а ваучилась бы боль\r\nше цѣнить своего мужа. Если только дѣло не осталось скрытымъ,\r\nто между женой и мужемъ вѣроятно происходили бы сцены горьт\r\nкихъ упрековъ и обвиненій. Но добрый мужъ, замѣтивъ, что все\r\nуже кончилось и, также какъ ут. Авхѣева, извиняя жену тѣмъ, что\r\nона слишкомъ молода, а онъ слишкомъ старъ, мог бы конечно и\r\nпомириться с женою.\r\nМы предполагаемъ самое лучшее, самое простое окончаніе дѣла.\r\nНаташа, если только урокъ жизни былъ довольно памятенъ, мо\r\nжетъ быть на всегда бы успокоилась. Но мы говоримъ.о дѣйствие\r\nтельной Натанѣ. Что же касается до Натарии г. Авдѣева, то этого\r\nникакъ нельзя сказать. Въ одно прекрасное утро она можеть вспом\r\nнить, что чувства отъ насъ не зависять; и слѣдовательно влюбиться\r\nв первало встрѣчваго. Романь г. Авдѣева, очевидно не изобра\r\nжаетъ всей судьбы Натании. Намъ очень странно, почему Натата,\r\nразлюбиви Коммева, но влюбилась въ какого -нибудь еравцуза.\r\ndюбовь къ Комлеву нъ романѣ өФъясняется тѣмъ, что онъ чело».44 ВРЕМА В\r\nвѣкъ молодой и что она ему нравилась. Какъ же это въ Париж\r\nне нашлось молодыхъ людей, которымъ бы Наташа понравилась?\r\nДа и вообще ужели одному Комлеву достанется счастіе быть для\r\nнея подводнымъ камнемь?\r\nТочно также трудно понять, почему романъ г. Авлѣева односто\r\nронне изображаетъ жизнь. Вѣдь по смыслу его каждая хорошень\r\nкая женщина есть подводный камень для всякаго,мужчины. Почему\r\nже Коммевъ или Соковлинъ влюбляются только въ одну Натаmy?\r\nВѣдь и у нихъ “чувства отъ нихъ самихъ не зависятъ. Слѣлова\r\nтельно для полноты картины нужно было бы представить напра\r\nмѣръ, что Коммевъ гдѣ-нибудь въ Италии воспламеняется страстью\r\nкъ какой -нибудь Анунціатѣ, или что Наташа, возвратившись къ\r\nмужу, застаетъ его влюбленнымъ въ жену сосѣла, и уже въ та\r\nкомъ состоянии, что онъ не может, ждать болѣе.\r\n1. Что же выходитъ изъ всего этого? Намъ кажется то, что если\r\nвъ произвеленіп нѣтъ художественной правды, то вы немъ не бу\r\nдетъ и никакой правды, никакой идеи, какъ бы старательно ни вы\r\nставлялъ ее авторъ изъ- за дѣйствующихъ мецъ. Въ самомъ дѣлѣ\r\nчему научаетъ романъ г. Авдѣева? т. е. какое явление жизни ста\r\nновится намъ понятнѣе, освѣщается въ,своей глубинѣ? Наконецъ\r\nТотъ же вопросъ въ простѣйшемъ его видѣ какимъ апцамъ за\r\nставляеть авторъ симпатизировать читателя?\r\nНикакими, ни одному лицу. И прежде всего — никакъ не Co\r\nќовлину, главному лицу романа. Даже снисходительный Фельето\r\nвисть с. Петербургскихъ вѣдомостей (11 декабря) не сочувствуетъ\r\nего поступку, когда онъ съ радостію принимаетъ возвратившуюся\r\nжену. Наташу хвалить тоже невозможно. Eя страсть такъ похожа\r\nна вспышку, на неразумное увлеченіе, что конечно она лучше бы\r\nсдѣлала, если бы обуздала ее и не нарушила ею такъ жестоко своего\r\nсемейнаго счастья. Комлеву конечно вовсе нельзя сочувствовать;\r\nпо окончании романа никто даже не повѣрить, что Коммевъ испы\r\nтывал. cтpaть до того сильную, чтобы, какъ онъ ниҫалъ,\r\nмогъ болѣе ждать. Читатель остается въ полном смыслѣ слова\r\nравнодушнымъ зрителемъ этихъ удивительныхъ героевъ, и слѣдо\r\nвательно ничему отъ нихъ научиться не можетъ.\r\nкі Мы надѣемся, что насъ не обидять подозрѣніемъ, будто бы мы\r\nпротивники свободы чувства. Вопросъ этотъ не принадлежитъ къ\r\nтѣмъ, въ которыхъ бы возможно было колебаніе. Не только въ от\r\nношеніи къ Соковлину, Натаtuѣ и Комаеву, но и во всѣхъ другихъ\r\nслучаяхь безъ исключенія- мы желали бы, чтобы люди дѣйство\r\nвами полюбовно, по взаимному соглашенію, чтобы сила никогда не\r\nвмѣшивалась въ опредѣленіе отношеній между людьми, особенно же\r\nнеКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 45\r\nсила лицъ постороннихъ, или сила укоренившихся мнѣній. Но одна\r\nсвобода еще ничего не значитъ. Еще болѣе, чѣмъ за свободу чув\r\nства, мы стоимъ за самое чувство, за его глубину и правду. Мелкія\r\nи Фальшивыя чувства насъ не порадуютъ, если они пользуются\r\nпринадлежащимъ каждому чувству правомъ свободнаго проявле\r\nнія. Мы нисколько не намѣрены находить непозволительными дѣй\r\nствія Соковлиныхъ, Наташъ и Комлевыхъ; мы говоримъ только,\r\nчто эти дѣйствія вытекаютъ-изъ мелкаго источника, что они далеки\r\nотъ истинной глубины человѣческихъ чувствъ и что если мы же\r\nмаемъ свободы чувства в обществѣ, то вовсе не для того, чтобы\r\nчаще повторялись подобныя дѣйствія. Отъ свободы чувства “ мы\r\nЖдемъ другого. Мы надѣемся, что чувства стануть сильнѣе, чице,\r\nдолговѣчнѣе. Свобода принадлежить чувствамъ вовсе не потому,\r\nчто чувства изм:ѣнчивы, капризны, безотчетны и неразумны; но\r\nпотому, что они бывають глубоки, послѣдовательны, проникаютъ\r\nсобою всю жизнь душа и слѣдовательно, хотя безсознательно, но\r\nвысоко - разумны.",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "II. O romansakh istoricheskikh i moral'nykh dlia pol'zy vospitaniia. (Iz sochinenii gospozhi Zhanlis.)",
+        "article": "ІГ.\r\nО РОМАНСАХЪ\r\nисторическихъ и моральныхъ для пользы воспитанія.\r\n( ИзЬ сочиненій Госпожи ЖанлисЪ.)\r\nЛ думаю , что опредѣленіе хорошаго воспитанія заключается вЪ слѣдующемъ : пскуство употребить\r\nвремя боепитанія такЪ, ѵтобы вЪ те- тенге семнадцати или сосьмнадцатп літ7> не было ни одной минуты потерянной.\r\nДля сего надобно, чтобы разговоры , игры , прогулки , часы отдохновенія и обѣда были посвящены чему\r\n151\r\nнибудь полезному, Я старалась обратишь вЪ'дѣйство сіе правило; вЪ часы отдохновенія, воспитанники мои научились многому : правиламъ Архитектуры и разнымъ ремесламъ ; Ботаникѣ и земледѣлію во время прогулокъ; они выѣзжали вЪ каретѣ только для того , чтобы осматривать мануфактуры , или кабинеты Натуральной Исторіи, или картины; мой волшебной фонарь Исторической ( lanterne magique ) научалЪ ихЬ Исторіи, тогда какъ они и не думали учиться ; за обѣдомъ говорили всегда по Англійски, а за ужиномЬ по Ипіа- лі'ански ; мальчики, гуляя по утрамЬ, говорили по Нѣмеики. Я сочинила Театръ воспитанія, чтобы сдѣлать полезнымъ удовольствіе играть Комедіи ; однимъ словомъ , я истощила , казалось , всѣ изобрѣтенія сего рода ; но сЪ того времени , какЪ я лишена удовольствія видѣть дѣтей вокругъ себя, мнѣ пришло множество новыхъ мыслей , между которыми почитаю самою полезнѣйшею выдумку Романсовъ воспитанія.\r\n152\r\nІІѢтЬ сомнѣнія , что лее выучен вое вЪ младенчествѣ и вЪ первой молодости врѣзывается е'Ь память очень глубоко; но только тогда, когда оно занимало , или веселило. Все, что казалось скучнымъ , или непонятнымъ, скоро забывается. Потому самому , какЪ смѣшно, шакЪ и безполезно заставлять дѣтей учишь стихи изЪ ПоатовЪ ; они не чувствуютъ мѣры стиховъ, не понимаютъ риѳмы , а еще менѣе смысла ; однимъ словомъ , всѣ красотц Поэзщ для нихЪ исчезаютъ. Говорятъ, что легче затверживать наизусть стихи , нежели прозу ; это. правда ; но для совершенныхъ людей , д но для дѣтей* ВЪ ребячествѣ учила я Исторію французскую, сочиненную ОтпемЪ Бюфье; каждое царствованіе начинается десятью или двенадцатью стихами очень дурными , которые я псѣ затвердила наизусть ; теперь не помню ни тридцати сшиховЬ ; а не забыла ни одной изЪ тѣх'Ь сказокъ, которыми нянюшки и служанки украшали мое. соображеніе ; помню также всѣ пѣсни,\r\nі5Э\r\nвыученныя мною на моей родинѣ, сЪ коиюрі ю я разогналась на двенадна- ТЛомЪ году. Мнѣ казалось любопытнымъ счесть сЪ точностію всѣ стихи сихЪ пѣсенЬ, затверженныхъ .иною вЪ младенчествѣ , то есть отЪ шести лѣтѣ до одиннадцати ; я имѣла терпѣніе ихЪ переписать, и нашла, что все вмѣстѣ составляетъ около çeMH сотЪ ітпкховЪ глупыхъ и мало нравоучительныхъ. Можно гораздо полезнѣйшимъ образомъ обогатишь nasi яшь младенца. '\r\nСіи воспоминанія и размышленія заставили меня заключишь, чщр сочиненіе Романсовъ историческихъ и моральныхъ можетъ принесть великую пользу юношеству ; въ самом!» дѣлѣ всѣ соглашаются, что гораздо лучше имѣть вЪ головѣ любопытную нить историческихъ дѣлъ и нравоучительныхъ случаевъ, нежели загромоздить память двумя тысячами незначущихЪ стиховъ. Можно вы» учить симЪ Романсамъ и е^мыхЪ іггѣхЪ изъ молодыхъ дѣвушекЪ, которыя не знаютъ музыки , есіпьлц рюлько есть у шіхЪ долосЪ и ухо.\r\n134\r\nЕстьли жЪ онѣ сами не покшіЪ, тпо приставленныя кЬ нимЪ иогутЪ ииЬ нѣть сіи Романсы вЪ часы отдохновенія. Л не видывала никогда, чтобы молодая дѣвушка не любила пѣпіь длинныхъ романсовъ : для чего не\r\nвоспользоваться сею природною склонностію для образованія ихЪ сердца и ума сЪ успѣхомъ іпѣмЪ вѣрнѣйшимъ, что онѣ не могуіпЪ и подозрѣвать намѣренія? Извѣстно, что К ар л Ь Великій, для просвѣщенія своихЪ народовъ, повелѣлъ собрать всѣ пѣсни сего рода ; то же средство вЬ воспитаніи можетъ имѣть великія выгоды. При- баклн) , что для пользы юношества можно бы очень скоро составить прекрасное собраніе сего рода , сочинивъ музыку на стихи , выбранные изЪ моральныхъ станцій и одЪ лучшихъ ПозтовЪ : предпріятіе, достойное занять талантъ великихъ Музыкантовъ и Стихотворцевъ, хотящихъ служить человѣчеству и способствовать успѣхамъ добронравія.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Povesti, skazki i rasskazy kazaka Luganskogo (V. I. Dalia). Chetyre chasti. SPb. 1846",
+        "article": "Повѣсти , СКАЗКИ 11 РАЗСКАЗЫ КАЗАКА ЛУГАНСКАГО -\r\nЧетыре части . Спб. 1846 .\r\nэто -\r\nДля литературныхъ успѣховъ , для пріобрѣтенія славы писателя ,\r\nвъ наше время мало одного таланта : необходимо еще , чтобы талантъ отъ самой природы былъ означенъ печатью самостоятельности . Какъ нельзя править людьми , имѣя умъ , но ве имѣя воли и характера , такъ нельзя быть настоящимъ писателемъ , при помощи\r\nтолько безцвѣтнаго таланта . Оригинальность таланту сообщается\r\nугломъ зрѣнія , съ котораго представляется автору міръ , цвѣтомъ\r\nстеколъ , сквозь которыя отражаются въ глазахъ ума его всѣ предметы . Умъ одинъ у всѣхъ людей , и несмотря на то , русская пословица : сколько головъ , столько умовъ . все -таки справедлива . Умъ ,\r\nдуховное оружіе человѣка : оружіе это у всѣхъ людей одно , а\r\nкаждый дѣйствуетъ имъ особенно , по своему . Мы исключаемъ отсюда подей , у которыхъ это оружие или деревянное , или изъ дряпного\r\nжелѣза : нѣтъ , сколько ни возьмите людей съ одинаково хорошимъ\r\nоружіемъ этого рода , вы увидите , что каждьні пзъ нихъ , не уступая\r\nостальнымъ въ искусствѣ дѣйствовать своимъ оружіемъ , все -таки\r\nдѣйствуетъ имъ болѣе или менѣе по своему . Писатель съ талантомъ ,\r\nно безъ оригинальности , сочувствуетъ всему на свѣтѣ , вичему не сочувствуя въ -особенности . Такой талантъ похожъ на человѣка , который говоритъ о себѣ , что онъ сгараетъ любовію къ человѣчеству , во\r\nчто , несмотря на то , онъ никого въ жизнь свою не любилъ въ огобенности , что никогда не было у него ни друга , ви пріятеля , вп\r\nбрата , ви сестры , ни любовницы . Такой талантъ похожъ на великолѣнные ножны безъ сабли , на богатый сундукъ , въ которомъ ничего\r\nне положено . Онъ всегда готовъ писать о чемъ угодно и что хотите ,\r\nно обыкновенно пишетъ всегда подъ чьимъ нибудь вліяніемъ . И не\r\nмудрено : для кого всѣ предметы одинаково ясно видимы , тотъ въ\r\nсущности не видитъ и не знаетъ ни одного . Безъ самобытности неРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 135\r\nльзя имѣть великаго таланта , а небольшой – въ такомъ случаѣ ничего\r\nне стоитъ .\r\nВглядываясь въ произведенія самобытнаго таланта , всегда находите въ нихъ признаки сильной наклонности , ипогда даже страсти\r\nкъ чему нибудь одному , и потому самому такой талантъ становится\r\nдля вась истолкователемъ овладѣвшаго имъ предмета . Онъ дѣлаетъ\r\nего для васъ доступнымъ и яснымъ , рождаетъ въ васъ къ нему симпатію и охоту знать его . Къ числу такихъ -то талантовъ принадлежитъ талантъ г. Даля , прославившагося въ нашей литературѣ подъ\r\nименемъ казака Луганскаго .\r\nнаго -\r\n-\r\n-\r\nВсе\r\nВъ чемъ же заключается особенность его таланта ? Объ этомъ мы\r\nпока не будемъ говорить , а скажемъ , въ чемъ заключается господствующая наклонность , симпатія , любовь , страсть ero таланта . Заключается все это у него въ русскомъ человѣкѣ , русскомъ\r\nбытѣ , словомъ въ мірѣ русской жизни . Но чтожъ тутъ оригинальскажутъ намъ мало ли людей , которые не меньше г. Даля и\r\nвсякаго другого любятъ Русь и все русское ? ... Отвѣчаемъ : очень\r\nможетъ быть ; но вы говоримъ ог . Далѣ , какъ о человѣкѣ , который\r\nсамымъ дѣломъ показалъ и доказалъ эту любовь , какъ писатель .\r\nВѣдь легко писать возгласы , исполненные хвалы Россіи и ненависти\r\nко всему не русскому ; но это еще не значитъ любить Русь и\r\nрусское . Другой и дѣйствительно любитъ ихъ , да вѣтъ у него достаточно таланта , чтобы любовь его отразилась въ мертвой буквѣ и зажгла ее тепломъ и свѣтомъ жизни ... Любовь г. Даля къ русскому человѣку • не чувство , не отвлеченная мысль : нѣтъ ! это любовь дѣятельная , практическая . Не знаемъ , потому ли знаетъ онъ Русь , что\r\nлюбитъ ее , или потому любитъ ее , что знаетъ ; но знаемъ , что онъ\r\nве только любитъ ее , но и знаетъ . Къ особенности его любви къ\r\nРуси принадлежитъ то , что онъ любитъ ее въ корню , въ самомъ\r\nстержнѣ , основаніи ея , ибо овъ любитъ простого русскаго человѣка ,\r\nна обиходномъ языкѣ нашемъ называемаго крестьяниномъ и мужикомъ . И — Боже мой ! - какъ хорошо онъ знаетъ его ватуру ! онъ\r\nукѣетъ мыслать его головою , видѣть его глазами , говорить его язы-\r\n-\r\n-\r\nкомъ . Онъ знаетъ его добрыя и его дурныя свойства , знаетъ горе и\r\nрадость его жизни , знаетъ болѣзни и лекарства его быта ....\r\nИ зато , въ нашей литературѣ нашлось довольно критиковъ-аристократовъ , которыхъ оскорбила , зацѣпила за живое эта любовь г.\r\nДаля къ простонародью . Какъ-де , въ самомъ дѣлѣ , унижать литературу изображеніемъ грязи и вони простонародной жизни ? Какъ выводить на сцену червь , сволочъ , мужиковъ-вахлаковъ , бабъ , дѣвокъ ? Это аристократическое отвращеніе отъ грязной литературы\r\nдеревень очень остроумно выразилъ одинъ каррикатуристь аристоT. I. OTA. III.136 СОВРЕМЕНникъ .\r\nкратъ , изобразивъ молодого автора одной прекрасной повѣсти изъ\r\nкрестьянскаго быта роющимся въ помойной ямѣ ....\r\nВЫ --\r\n, -\r\n-\r\nПоложимъ , господа , этотъ міръ дѣйствительно не отличается\r\nособенною опрятностiю , чуждъ всякой образованности и далекъ отъ\r\nбольшого свѣта ; но вѣдь вы же сердитесь , когда изображаютъ все\r\nвасъ же да васъ ; вы же говорите , что чиновники да чиновника и\r\nмонотонно и пошло ?... Какъ , да развѣ мы чиновники ? Мы аитсраторы , мы артисты , мы распростраваемъ въ публикѣ изящный\r\nвкусъ и благородный тонъ большого свѣта ....» Будьте вы , господа ,\r\nчѣмъ хотите , служите или не служите вовсе , но вы чиновники ,\r\nлюди одного изъ средаихъ слоевъ общества , вы отъ большого\r\nсвѣта гораздо дальше , нежели эти мужики , въ заскорузлыхъ кожанныхъ рукавицахъ , сермяжныхъ балахонахъ и въ смазанныхъ дегтемъ сапожнищахъ , а всего чаще въ лантахъ .... Истинный аристократъ , настоящій свѣтскій человѣкъ никогда не ставетъ брезгать мужикомъ , никогда не побоитса замараться грязью его жизни тѣмъ ,\r\nчто будетъ смотрѣть на нее или изучать ее .... Эта боязнь свойственна только полубарамъ , полугосподамъ , выскочкамъ , которые\r\nеще не успѣла забыть , что такое грязь .... Извѣстное дѣло , что дворовый человѣкъ больше ломается надъ мужикомъ , нежели тотъ ,\r\nкому принадлежатъ они оба . Въ чиновникахъ , мѣщавахъ , купцахъ больше спѣсн , чинопочитанія , церемонности , презрѣнія ко\r\nвсему низшему , подобострастія ко всему высшему , нежели въ высшемъ и низшемъ слояхъ общества .... Для многихъ ясно также , что\r\nвъ необразованномъ мужикѣ иногда бываетъ больше врожденнаго\r\nдостоинства , нежели въ образованныхъ людяхъ среднихъ сословій ....\r\n-\r\n-\r\nНо подобные люди не стоятъ опроверженій . Мужикъ — человѣкъ ,\r\nи этого довольно , чтобы мы интересовались имъ такъ же , какъ и\r\nвсякимъ баривомъ . Мужикъ нашъ братъ по Христу , и этого довольно , чтобы мы изучали его жизнь и его бытъ , имѣя въ виду ихъ\r\nулучшеніе . Если мужикъ не учень , не образованъ , — это ве его вина ... Ломоносовъ родился мужакомъ , в могъ бы и умереть мужнкомъ ; но обстоятельства помогли ему показать міру , что иногда кроется въ глубивѣ мужицкой натуры , чѣмъ можетъ иногда быть мужикъ .\r\nОбразованность - дѣло хорошее - что ив говорить ; но , Бога ради , ве\r\nчваньтесь ею такъ передъ мужикомъ : почему знать ,что при вашихъ\r\nвнѣшнихъ средствахъ къ образованію , онъ далеко бы оставилъ васъ\r\nза собою . Притомъ же дорога истинная образованность , а ваша , господа , заставляетъ умныхъ людей красяѣть за образованпость в гнушаться ею ...РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 137\r\n-\r\n―\r\n-\r\nСочиненія г. Даля можно раздѣлить на три разряда : русскія народныя сказки , повѣсти и разсказы и физіологическіе очерки . Сказокъ у него особенно много . Мы , признаемся , не совсѣмъ понимаемъ\r\nэтотъ родъ сочиненій . Другое дѣло - вѣрно записаввыя подъ диктовку народа сказки : ихъ собирайте и печатайте, и за это вамъ спасибо . Но сочинять русскія народныя сказки или передѣлывать ихъ\r\nзачѣмъ это , а главное для кого ? Вѣдь простой народъ не прочтетъ , даже не увидятъ вашей книги , а для образованныхъ классовъ\r\nобщества что такое ваши сказки ? ... Съ такими мыслями ВЗЯЛИСЬ\r\nмы читать сказки г. Даля ; но если , прочтя ихъ , мы не перемѣнили\r\nтакихъ мыслей , то значительно смягчали ихъ строгость , по крайней\r\nмѣрѣ , въ отношеніи къ г. Далю . Онъ такъ глубоко проникъ въ складъ\r\nума русскаго человѣка , до того овладѣлъ его языкомъ , что сказки его\r\nнастоящія русскія народныя сказки .... Поэтому писать ихъ былъ\r\nдля него великій соблазнъ , и какъ онѣ многимъ и теперь нравятся , и\r\nмы не обойдемъ ихъ добрымъ словомъ , не попрекнемъ ихъ рожденіемъ , хотя и не пожелаемъ имъ дальнѣйшаго размноженія .\r\n-\r\n-\r\n-\r\nВъ повѣстяхъ и разсказахъ своихъ г. Даль является человѣкомъ\r\nбывалымъ . И въ самомъ дѣлѣ , гдѣ не бывалъ онъ ? Онъ участвовалъ\r\nвъ польской кампаніи и въ хивинской экспедиціи , онъ былъ въ Молдавіи , въ Валахів , въ Бессарабіи ; Новороссія съ Крымомъ знакомы\r\nему какъ нельзя больше , а Малороссія словно родина его ... Онъ\r\nзнаетъ , чѣмъ промышляетъ мужикъ владимiрской , ярославской ,\r\nтверской губерніи , куда ходитъ онъ на промыселъ и сколько заработываетъ ... Г. Даль , это живая статистика живого русскаго вародонаселенія ... Между повѣстями его есть не совсѣмъ удачныя , каковы , напр . , Савелій Грабь , Мичмань Поцѣлуевъ , Бѣдовикъ ... Он\r\nскучны въ цѣломъ , но въ подробностяхъ встрѣчаются драгоцѣнныя\r\nчерты русскаго быта , русскихъ правовъ . Многіе разсказы очень занимательны , легко читаются и незамѣтно обогащаютъ васъ такими\r\nзнаніями , которыя , внѣ этихъ разсказовъ , не всегда можно пріобрѣсти и побывавши тамъ , гдѣ бывалъ Даль . Такъ въ разсказахъ : Maйна и Бикей в Мауляна знакомитъ онъ насъ съ нравами и бытомъ\r\nКайсаковъ , въ Цыганкѣ съ молдавскою цивилизаціею и положеніемъ Цыганъ въ тамошнемъ краѣ , въ Болгаркѣ - съ патріархальными нравами патріархальнаго болгарскаго племени , мало уступающими въ дикости патріархальнымъ кайсацкимъ нравамъ . Вообще ,\r\nгдѣ основа разсказа проще , малосложнѣе , менѣе запутана , тамъ и\r\nразсказъ выходить лучше . Къ лучшимъ разсказамъ принадлежатъ ,\r\nпо нашему мяѣнію , Хмѣль , Сонъ и Явь и Вакхъ Сидоровъ Чайкинъ ...\r\nВъ Физіологическихъ очеркахъ своихъ Даль является уже не138 СОВРЕМЕННИКЪ .\r\nпросто бывалымъ , умнымъ , наблюдательнымъ человѣкомъ и даровитымъ литераторомъ , но еще художникомъ .... Въ самомъ дѣлѣ ,\r\nдля того , чтобы написать Дворника , Деньщика и Колбасники\r\nи Бородачи , мало наблюдательности и самого строгаго изучевія дѣйствительности : нуженъ еще элементъ творчества . Иначе ,\r\nизображенія дворпика , деньщика и купцовъ съ купчихами и купецкими дочерьми не являлись бы въ статьяхъ г. Даля типами , не поражали бы своею живою , внутреннею вѣрностію дѣйствительности , не\r\nврѣзывались бы навсегда и такъ глубоко въ памяти того , кто прочелъ ихъ разъ ... Ихъ можно не только читать , но и перечитывать ,\r\nи каждый разъ будутъ ови казаться все лучше и лучше .\r\nНамъ кажется , что г. Даль , пиша русскія сказки , повѣсти и разсказы , искалъ настоящей дороги для своего таланта , а написавши\r\nДворника , Деньщика , Колбасники и Бородачи , нашелъ ее... Это\r\nподтверждастся отчасти повѣстью Бѣдовикъ : въ ней мы видимъ какъ\r\nбы въ зародышѣ то лицо , которое такъ полно и богато , такъ ясно и\r\nрѣзко обозначилось потомъ въ Деньщикѣ. Какъ бы то ни было , но\r\nФизіологическіе очерки г. Даля считаемъ мы перлами современной\r\nрусской литературы , и желаемъ и надѣемся , что теперь г. Даль обратитъ свой богатый в сольный талантъ преимущественно на этотъ\r\nродъ сочиненій , не теряя болѣе времени на сказки , повѣсти в разсказы ....",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "O romanticheskoi poezii. (Okonchanie vtoroi stat'i)",
+        "article": "Б. К Р И Т И К А.\r\nО РОМАНтиЧЕСкой поз31и. \",\r\n(Оконганіе второй статьи).\r\nПриспупаю къ очерпанію Поэзіи\r\nГерманской, копорая образовалась, въ ны\r\nнѣшнемъ ея видѣ, позже другихъ упомя\r\nнутпыхъ нами; но по особенной, ей поль\r\nко свойспвенной оригинальноспи, по вы\r\nсокимъ дарованіямъ Пѣвцовъ\", ее просла\r\nвившихъ и проложивпихъ новый пупь\r\nВЪ царспвѣ воображенія, едва ли не\r\nпревзошла Поэзію прочихъ народовъ Ев\r\nропы. Близкое сосѣдспво наше и почпи\r\nбезпрерывныя сношенія съ племенами\r\nГерманскими, великое сходстпво въ духѣ\r\nязыковъ опносипельно къ Поэзіи (?), а\r\n(?) Чему служипъ доказапельспвомъ великое\r\nудобспво переводишь спихами близко и\r\nсоблюдая всѣ красотцы подлинника, какъ\r\n264\r\nособливо съ нѣкопораго времени сильное\r\nвліяніе 11оэзіи Германской на собспвен\r\nную нашу, заспавляюпъ насъ говоритпь\r\nо ней просъ:траннѣе, пѣмъ болѣе, чтпо,\r\nкакъ изъясняепся одна знаменитпая Пи\r\nсаппельница, каждый изó великихó Поэ\r\nтов5 Герлианіи составляетó особенную\r\nсвою школу (?).\r\nОншличипельное свойстпво Поэзіи Гер\r\nманской, или справедливѣе, свойспво ве\r\nликихъ Поэповъ сей спраны, Клопшпо\r\nка, Шиллера и Гёппе, соспоипъ въ помъ,\r\nчпо они облекли радужными цвѣпами\r\nсъ Нѣмецкаго на Руской, пакъ и съ Рус\r\nкаго на Нѣмецкой языкъ. Превосходныя\r\nпреложенія лучшихъ спихопвореній\r\nШиллера и Гёптпе, копорыми дарипъ\r\nнасъ Г. Жуковскій, нѣкотпорые прекрас\r\nные опыпы Милонова, пакже близкіе и\r\nдоспойные всякой похвалы переводы нѣ\r\nкоторыхъ Рускихъ Сшихотивореній на\r\nНѣмецкой языкъ Г. Фонъ-Деръ Борха, и\r\nнсдавно еще появившееся преложеніе По\r\n* эмы А. Пушкина: Кавказскій Плѣнника,\r\n- под1пверждаю пъ мы ою сказанное.\r\n(?) Г-жа Спаль, De Р Аllemagne.\r\n*\r\nя65\r\nспихопворства высокія испины Вѣры\r\nи Философіи. Можно даже сказапь, чтпо\r\nу нихъ Поэзія слипа съ философіей, ибо\r\nвъ Поэзіи Германской много философиче\r\nскаго, а въ философіи много поэпическа\r\nго. Пѣвцы Германіи нашли пайну выка\r\nзывапь изъ подъ прозрачной пелены во\r\nвображенія, поня пія опвлеченныя; мудре\r\nцы ея — говоришь уму посредстпвомъ во\r\nображенія. Самый языкъ, копорый для\r\nнепривычнаго слуха чужеспранцевъ ка\r\nжепся грубъ и несовмѣспенъ съ гармоні\r\nей, сдѣлался усиліями великихъ Поэповъ\r\nгибокъ и звукоподражапеленъ. Подъ ихъ\r\nперомъ, языкъ сей подобно мягкому вос\r\nку, легко принимаепъ всѣ формы, всѣ из\r\nмѣненія, и пѣмъ разнообразнѣе, чпо ка\r\nждый Поэпъ даепъ ему особенное, свое\r\nнаправленіе.\r\nМногія причины заспавляюпъ меня\r\nизбрапъ въ пупеводипели на семъ по\r\nприщѣ славную Писапельницу, копорая\r\nпакъ искусно умѣла разкрыпь и оцѣнитпь\r\nопличнѣйшія произведенія пѣвцовъ Гер\r\nманіи. Г-жа Спалъ-Голспeинъ съ прони\r\nцапельнымъ взоромъ и разсудишельнымъ\r\n266 X\r\nумомъ мужчины взвѣсила каждую мысль,\r\nкаждый спихъ, носящіе печапть ориги\r\nнальноспи; съ понким�� чувстпвомъ жен\r\nщины указала намъ каждый звукъ, котпо\r\nрому опголоскомъ служишь сердце. Ея спо\r\nсобъ разсмапривaпь и оцѣняшь изящное\r\nвъ Поэзіи Германской, по моему мнѣнію,\r\nпаковъ, чтпо не оспавляепъ ничего же\r\nлапь, и слѣдоваtпельно лучшій; по чему\r\nговоря о семъ предмепѣ, я намѣренъ бы пь\r\nшолько ея исполковатпелемъ на природ\r\nномъ моемъ языкѣ. Здѣсь я даю себѣ сво\r\nбоду собирапь вмѣспѣ мнѣнія и сужде\r\nиія объ одномъ Писапелѣ, разсѣянныя\r\nГ-жею Спаль въ разныхъ мѣспахъ ея со\r\nчиненія; позволяю себѣ нѣкопорыя изъ\r\nнихъ сокращапь, и даже пропускапь по,\r\nчему, къ сожалѣнію, предѣлы сей спапьи\r\nне оспавляюпъ мѣспа.\r\nВъ, прошедшемъ вѣкѣ, Словесноспль\r\nГерманская была пакже подвержена раз\r\nдѣленію. Были Писашели, и даже ошлич\r\nные, копорые хошѣли подчинишь ее у\r\nсловному вкусу современной Поэзіи клас\r\nсической, и въ особенностпи Французской.\r\nИзъ сихъ Писапелей первое мѣсшо зани\r\n* 267\r\nмаетпъ Виландъ. Пѣвецъ Оберона, Филосо\r\nфіи Грац й и Авпоръ многихъ Романовъ,\r\nопличающихся оспроуміемъ и обрабопан\r\nноспію слога, хотпѣлъ подражапь въ По\r\nэмахъ своихъ Аріоспу, а въ прозаиче\r\nскихъ произведеніяхъ — Волперу. Но въ\r\nфилософическихъ его Романахъ уже явно\r\nбореніе врожденнаго, можно сказапь, вку\r\nса Германца съ прививнымъ вкусомъ\r\nФранцузовъ. Виландъ часпо бываепъ слиш\r\nкомъ глубокъ памъ, гдѣ хотпѣлъ бы ка\r\nзапься легкимъ и шупливымъ; онъ не\r\nможешъ, по примѣру своего образца, без\r\nпечно скользитпь по предмепамъ важ\r\nнымъ и увлекаепся непреодолимою на\r\nклонноспью изслѣдовапь и обдуматпь. Опъ\r\nеего-по важное и шупливое въ его Рома\r\nнахъ пакъ рѣзко выказываюпся одно изъ\r\nза другаго, чшо никакъ не могупъ слишь\r\nся вмѣспѣ. Пропивоположноспи намъ\r\nнравяпся; крайноспи насъ упомляюпъ.\r\nДругіе Писаппели, опличившіеся опъ\r\nВиланда и его послѣдовапелей, духомъ\r\nи формою своихъ произведеній, ввели въ\r\nГерманіи вкусъ Романпическій, по образ\r\nцу Поэшовъ Англіи. Первые начашки ихъ\r\nв65\r\nбыли почпи подражанія Поэтпамъ Бри\r\nлпанскимъ, но въ послѣдспвіи Германская\r\nПоэзія опличилась особеннымъ духомъ и\r\nсвойспвомъ, о чемъ я имѣлъ уже случай\r\nсказапъ выше. Сія часпь Писатпелей до\r\nказала ясными доводами и опытпами, ч по\r\nРолиантизлиó болѣе свойспвенъ Герман\r\nцамъ какъ по качеспву самаго языка,\r\nпакъ и по духу народному племенъ Тев\r\nпоническихъ. Романпики Германскіе ско\r\nро воспоржеспвовали надъ ихъ пропив\r\nниками, и поржеспво ихъ было пѣмъ\r\nблиспапельнѣе, чпо въ числѣ ихъ несрав\r\nненно болѣе славныхъ Писаппелей, нежели\r\nмежду поборниками вкуса классическаго.\r\nКлопшпокъ, Гёппе, Шиллеръ, Маписсонъ,\r\nТикъ, Бюргеръ — супь имена, копорыя\r\nукрасили знамена Музы романпической.\r\nГеній Клопшпока воспламенился чпе\r\nніемъ Милпона и НОнга; но опъ него по\r\nлучила быпіе наспоящая школа Герман\r\nская. Въ одной своей Одѣ, онъ воспѣлъ\r\nсоспязаніе двух�� Музъ: Англійской и Гер\r\nманской. Онѣ гоповяпся вспупипъ въ\r\nбѣгъ. Поэпъ живо изобразилъ благород\r\nное ихъ прѣніе; но по понкому чувспву\r\nяб9\r\nне хопѣлъ назвапть побѣдипельницу. Му\r\nза Германіи любипъ подругу свою, уди\r\nвляепся ей; но безсмер1піе, вѣнки побѣд\r\nные всего ей дороже. „ Еслибъ, говорипъ,\r\n„ я первая доспигла цѣли высокой. . . о!\r\n,, и погда пы близко будешь по слѣдамъ\r\n„ моимъ . . . дыханіе пвое будешъ коле\r\n„ башь волнующіеся мои волосы. “ —\r\nВдругъ загремѣла пруба; онѣ полептѣли съ\r\nбыспропою орлиною; облако пыли вспта\r\nло на обширномъ поприщѣ. Я видѣлъ ихъ\r\nблизь мѣпы; но облако сгуспилось и ско\r\nро я поперялъ ихъ изъ виду. “\r\nВсѣ пворенія Клопшпока имѣли цѣлью\r\nили прославленіе Вѣры, или возбужденіе\r\nлюбви къ Опечестпву. Многія изъ Одъ его\r\nмогушъ назвапься Псалмами Христіан\r\nспва. Болѣе всего славу его упвердила\r\nПѣснь Духовная въ видѣ Поэмы Эпической,\r\nна котпорую онъ посвяпилъ двадцашь\r\nлѣпъ своей жизни — Мессіада. До него\r\nбыло двѣ Поэмы, основанныя на Хри\r\nспіанспвѣ: Поэма Данпова и Потерян\r\nный Рай Милпона. Первая наполнена вы\r\nмыслами и призраками, свойспвенными\r\nвремени Данпа и поня піямъ о вѣрѣ его\r\nЧаспь ХХІІІ. Кн. 1П. 18\r\nя7о\r\nеди поземцемъ (?). Милтпонъ, жившій въ\r\nгедину междоусобій своего отпечестпва,\r\nособенно превосходенъ въ изображеніи\r\nлицъ и свойстпвъ; его Сашана естпь испо\r\nлинъ заговорщикъ, возспававшій про\r\nпивъ Неба. — Клопшпокъ постпигъ чув\r\nстпво Хриспіанина во всей его чиспотпѣ:\r\nдуша его была посвящена божеспвенно\r\nму Искупипелю человѣковъ. Отпцы Цер\r\nковные были вдохновеніемъ Дантпу, Биб\r\nлія — Милшону; превосходоѣйшія мѣспа\r\nпоэмы Клопштоковой почерпнутпы изъ\r\nкнигъ Новаго Завѣпа. Онъ умѣлъ извлечь\r\nизъ божестпвенной простпопы Евангелія\r\nпрелестпь Поэзіи, ни мало не помрачаю\r\nщую чисполпы его. Начиная читпанъ По\r\nэму сію, думаешь, чпо вошелъ въ огром\r\nный храмъ, посредѣ коего раздаютпся сла\r\nдостнные звуки пѣнія хвалебнаго: умиле\r\nніе и благоговеніе, внушаемыя храмами\r\nГосподними, овладѣваюпъ душею при\r\nчиненіи Мессіады.\r\nГлавное лице сей Поэмы — выража\r\n(\") О Данпе см. въ сей спапьѣ, гдѣ говорип\r\nся о 11оэзіи Иппальянцевъ.\r\n271\r\nжаясь на нашемъ смертномъ языкѣ, —\r\nвнушаепъ въ одинакой сптепени удивле\r\nніе и жалость, птакъ, чппо одно изъ сихъ\r\nчувспвованій ни мало не ослабляепъ дру\r\nке.\r\nгаго. Одинъ великодушный Поэпъ ска\r\nзалъ о вѣнчанномъ спрадальцѣ Людови\r\nкѣ ХI\"1:\r\nлamais tant de respect n'admit tant de pitіé (*).\r\nСей стпихъ прогапельный и благого\r\nвѣйный могъ бы выразитпь по умиленіе,\r\nкопорое Мессія внушаепъ въ Поэмѣ Клон\r\nшпоковой. Конечно, предметпъ оной свѣт\r\nше всѣхъ изобрѣшеній ума; но великія\r\nего усилія нужны, чтобъ изобразишь съ\r\nпакимъ чувспвомъ человѣчеспво въ Су\r\nщеспвѣ божеспвенномъ, и съ пакою си\r\nлою Божеспво въ Сущеспвѣ человѣче\r\nСКОМЪ.\r\nдабы избѣжашь однообразія, каковое\r\nве��ьма было бы ощупипельно въ Поэмѣ,\r\nоснованной на предметпѣ умспвенномъ и\r\nсозерцапельномъ — на воплощеніи и спра\r\nданіи Спасипеля міра, — Клопшпокъ у\r\nкрасилъ ее Эпизодами. Смерпь Маріи, св\r\n(\") Спихъ г. де-Сабрана.\r\n272\r\nстпры Лазаревой, предспавляетпъ карти\r\nну успенія праведника. Самъ Клопппокъ,\r\nпередъ кончиною нтихо повтпорялъ сіе\r\nмѣспо своей Поэмы, какъ бы для пого,\r\nчпобы пригошовитпь себя спокойно раз\r\nспапься съ жизнью: чувстпвованія, вы\r\nраженныя юношею, были споль чиспы,\r\nчтно служили къ утѣшенію спарца въ по\r\nслѣднія минупы. Сія же пѣснь о смерши\r\nМаріиной была читана, вмѣспо надгроб\r\nнаго слова, при опданіи плачевнаго долга\r\nбреннымъ оспанкамъ Клопшпоковымъ. —\r\nДругой эпизодъ предспавляепъ любовь\r\nЦидти и Семиды, воскрешенныхъ Іису\r\nсомъ. Любовь ихъ чиспа и непорочна,\r\nкакъ любовь небесная, какъ новое бы піе\r\nихъ: они не боятнся смертіи, по чаютъ\r\nперейчти отпъ земли къ небесамъ, не из\r\nпы навъ горестпной разлуки. — Наконецъ,\r\nвъ одномъ эпизодѣ Клопшапокъ изобра\r\nжаепъ Аббадону, духа оtП пад111аго, кo tпо\r\nрый, нося на челѣ своемъ печашь отпвер\r\nженія, чувспвуепъ еще влеченіе дѣлапъ\r\nдобро человѣкамъ. Грызущее разкаяніе\r\nприлѣпляется къ безсмерпной его породѣ;\r\nонъ грустпишъ о неоѣ, имъ упраченномъ,\r\n275\r\nо кругахъ звѣздныхъ, бывшихъ его жи\r\nлищемъ. Какое положеніе предстпавляепъ\r\nсеи возврапъ къ добродѣпели, когда судь\r\nбы непреложны! къ мукамъ геенны недо\r\nспавало водворенія сущестпва, обрапив\r\nшагося къ чувспвитпельноспи! Мы еще\r\nнедовольно извѣдали пособія нашей Вѣры\r\nвъ возвышенной Поэзіи; Клопштпокъ есшь\r\nодинъ изъ пѣхъ новыхъ Поэтповъ, копо\r\nрые умѣли олицепворитпь созерцапель\r\nносить Вѣры Христпіанской положеніями\r\nи карапинами, ей своиспвенными. _\r\nЧитпапелямъ напшимъ конечно бу\r\nдепъ пріяпно вспомнитпь превозходный\r\nпереводъ сего эпизода Поэмы Клопштло\r\nковой. Хотя мы увѣрены, чтпо каждый\r\nизъ нихъ знаетъ сіи прекрасные спихи,\r\n. въ копорыхъ Жуковскіи па къ счастнливо\r\nсоспязался съ птворцемъ подлинника; но\r\nнеможемъ опказашь себѣ въ удовольспвіи\r\nвыписать по мѣспо, гдѣ Аббадона, при\r\nближась къ врапамъ Эдема, узнаешъ ме\r\nжду спрегущими ихъ Ангелами Абдіила.\r\nДругъ Аббадоны до его паденія не слы\r\nшипъ его голоса, погрузясь въ созерцаніе\r\nславы Божіей;\r\nл\r\n— 274\r\nу.\r\n. . . . . . . . . . . . . . . . Какъ прелестѣ\r\nПерваго утира, какъ младосшъ первой весньt\r\nмірозданье,\r\nТакъ Серафимъ блисшалъ, но блиспалъ онъ не\r\nдля Аббадоны?\r\nОнъ оплепѣлъ, и одинъ посреди опуспѣвшаго\r\n__ неба\r\nТакъ певнимаемымъ гласомъ взывалъ издали\r\nкъ Абдiилу:\r\n,, О Абдiилъ! мой брапъ! иль навѣки меня нты\r\nотпринулъ?\r\nТакъ! навѣки я розно съ возлюбленнымъ!\r\nспрашная вѣчность! —\r\nПлачь обо мнѣ, все пвореніе! плачьше вы, ча\r\nда свѣтпа!\r\nВѣчно не быпъ мнѣ любимымъ! увяньше, вы,\r\n1пай ныя сѣни,\r\nГдѣ мы бесѣдой о Богѣ, о дружбѣ нѣжно сли\r\n_ вались!\r\nСвѣплы небесны попоки, близъ коихъ, сладко\r\n_ объемлясь,\r\nМы воспѣвали чиспою пѣснію Божію славу,\r\nАхъ! замолчише, изсякнитпе! нѣтпъ для меня\r\nАбдіила!\r\nНѣпъ! и навѣки не будептъ! адъ мой, жилище\r\n__\r\n_ мученья,\r\nВѣчная ночь! унывайпе вмѣсптѣ со мною на\r\n.\r\nвѣки!\r\nНѣпъ Абдіила! вѣчно мнѣ милаго брапа не\r\nне будешъ!“ —\r\n275\r\nтакъ посковалъ Аббадона, стоя предъ\r\nвходомъ въ созданье.\r\nСпроемъ капилися звѣзды. Блескъ и крыла\r\nпьте громы\r\nВспрѣчу ему Оріоновъ лепящихъ, его успра\r\n. 11; а л и -\r\nЦѣлые вѣки не узрѣлъ онъ, поской одинакой\r\nпомимый,\r\nСвѣплыхъ міровъ! Погруженъ въ созерцанье,\r\nпечально сказалъ онъ:\r\n,, Сладостный входъ во блаженспво! почтпо\r\nзагражденъ Аббадонѣ?\r\nО: для чего не могу я опяшь залепѣшь на оп\r\nчизну,\r\nКъ свѣтилымъ мірамъ Вседержипеля, вѣчно\r\n_ покину пь\r\nОбласшь изгнанья? Вы, солнцы, прекрасныя\r\nчада созданья!\r\nВъ оный поржеспвенный часъ, какъ блистная\r\nизъ мощной десницы,\r\nВы полетѣли по юному небу, — я былъ васъ\r\n____ прекраснѣй!\r\nНынѣ спою, помраченный отпверженецъ, си\r\n__ рый изгнанникъ,\r\nГнусный, среди красотпы мірозданья. О небо\r\nродное,\r\nВидя пебя, содрагаюсь, памъ поперялъ я гла\r\nженстиво!\r\n276 . 1\r\nТамъ, ополчившись на Бога, спалъ грѣшникъ!\r\n. _ О миръ непорочный!\r\nМилый поварищъ мой! въ свѣплой долинѣ\r\nспокойспвія, гдѣ пы? —\r\nТщепно! одно лишь смяшенье при видѣ со\r\nзданія славы\r\nМнѣ опъ пропекшія жизни оспалось, печаль\r\nный оспашокъ!\r\nАхъ! для чего я къ Нему не могу возгласишь:\r\nмой Создатпель!\r\nРадоспнобъ нѣжное имя опца успупилъ не\r\nпорочнымъ!\r\nПуспъ неизгнанные въ чиспомъ воспоргѣ:\r\nОшецъ! восклицаю пъ.\r\nО Судія непреклониый! преспупникъ молипѣ\r\n1 не дерзаетпъ,\r\nЧпобъ хошь единымъ пы взоромѣ меня посѣ\r\nпилъ въ сей пучинѣ!\r\nМрачныя, полныя ужаса мысли, и пы безна\r\nдежносиль,\r\nГрозный мучишелъ, свирѣпспвуй! почтпо я\r\n. живу, о ничтпожностпь,\r\nИли пебя не узнапь?... проклинаю сей день\r\nненавистпный,\r\nЗрѣвшій Создатпеля въ шеспвіи свѣпломъ съ\r\nпредѣловъ восппока,\r\nСлышавшій елово Создашеля: буди! слышав\r\nшій голосъ\r\nНовыхъ безсмерпныхъ, вѣщавшихъ: и братпъ\r\nнашъ возлюбленный созданъ!\r\n277\r\nВѣчноспь! почтnо родила пы сей день? по\r\nчтпо онъ былъ ясенъ,\r\nМрачностпью не былъ пой ночи подобенъ, ко\r\nпорою Вѣчный,\r\nГнѣвомъ грозы ополченный, себя облекаепъ?\r\n* почпо онъ\r\nНе былъ проклятпіемъ Бога гнепомъ, обна\r\nженъ опъ созданій?...\r\nЧпо я изрекъ? . . . охулипель! кого предъ оча\r\nми созданья\r\nТы порицаешь? Вы, солнцы, меня опалише!\r\nвы, звѣздь1,\r\nГряньшесь ко мнѣ, на главу, и укройше меня\r\nошъ преспола\r\nВѣчныя правды и мщенья! О пы, Судія не\r\n. преклонный,\r\nИли надежды вѣчноспь Твоя для меня не\r\nм. скрываешъ?\r\nО Судія! Ты Создапель! Опецъ! . . . Чпо вѣ\r\nщаю, безумецъ?\r\nМнѣль призывашь Іегову? Его нарицашь име\r\n. нами\r\nСпрашными грѣшнику? Ихъ лишь даруентъ\r\nодинъ Примиришель!\r\nАхъ! улешимъ! ужь воздвиглись Его всемогу\r\nщіе громы\r\nСпра��но ударишь въ меня... улешимъ! но ку\r\nда?... гдѣ опрада?“ . . .\r\nРекъ и низринулся быспро во глубь безпре\r\nдѣльныя бездны!\r\n276\r\nГорько взывалъ онъ: „Созжи, уничтпожъ меня,\r\nогнь разрушитпель!“\r\nВопли изчезли въ пустпынѣ и огнь не при\r\n_ пекъ разруши пель!\r\nСмупный онъ снова помчался къ мірамъ и\r\n. а. _ приникъ упомленный\r\nКъ нѣкому пышноблеспящему солнцу. Отппо\r\n__ лѣ на бездны\r\nСкорбно смотпрѣлъ онъ. — Тамъ звѣзды ки пѣ\r\nли, какъ свѣтплое море,\r\nВдругъ налешѣла на солнце заблуждшая въ\r\nбезднѣ планепа!\r\nЧасъ ей наспалъ разрушенья, уже задымилась\r\n. и рдѣла . . .\r\nКъ ней полепѣлъ Аббадона, мечшая разру\r\n. шиться вкупѣ . . .\r\nдымомъ она разлешѣлась, но ахъ! не погибъ\r\n_ Аббадона! -\r\nМы уже сказали выше сего, ч по\r\nКлопшпокъ сочинилъ много Одъ Духов\r\nныхъ и Папріопическихъ; кромѣ пого\r\nонъ написалъ нѣсколько Одъ на другіе\r\nпредметпы. Въ духовныхъ своихъ Одахъ\r\nонъ умѣлъ сдѣлашь осязаемыми понялпія\r\nо безпредѣльномъ; но сей родъ Поэзіи не\r\nрѣдко перяептся въ неизмѣримомъ, копо\r\nрое силипся объяпь. Трудно было бы\r\n279\r\nпривестпи какой нибудь спихъ изъ сихъ\r\nОдъ, какъ мысль опдѣльнную: красопа\r\nихъ сосппоиппъ во впечатплѣніи, произво\r\nдимомъ цѣлымъ. Какъ пребовапь опъ че\r\nловѣка, смотпрящаго на море, сію необо\r\nзримую бездну водъ, вѣчно движущуюся\r\nи всегда неизпотцимую, сію бездну, пред\r\nстпавляющую образъ всѣхъ временъ въ\r\nнаспоящемъ, всю цѣпь собыпій въ Од\r\nномъ цѣломъ, — какъ пребовашь, говорю,\r\nопъ сего человѣка опчепа, волна за вол\r\nною, въ помъ удовольспвіи, копорое онъ\r\nчувстпвуепъ, мечтпая на берегу? То же\r\nможно сказатпь и о размышленіяхъ благо\r\nвѣйныхъ, украшенныхъ Поэзіей: они до\r\nслпойны удивленія, если окрыляютпъ насъ\r\nвсегда на новый полепъ къ долѣ возвы\r\nшеннѣйшей, если напипавшись ими, че\r\nловѣкъ чувспвуепъ себя лучшимъ: па\r\nковъ долженъ бы п1ь судъ о сихъ произ\r\nведеніяхъ.\r\nМежду Папріопическими Одами Клоп\r\nшпока замѣчатпельна, 11ѣснь Скальдовó о\r\nслиерти Герлиaна, котпораго Римляне на\r\nзывали Арминіемъ. Германъ былъ умерщ\r\nвленъ Князьями Германскими, изъ зави\r\n28о\r\nспи къ его славѣ и могущеспву; при\r\nСкальда, Вердомаръ, Кердингъ и Дармондъ,\r\nоплакиваю111ъ смертпь его, вспоминаюппъ\r\nего воинскіе подвиги, побѣду надъ Вару\r\nсомъ, Римскимъ полководцемъ, и хопяпъ\r\nскрыпъ гореспное собыпіе ошъ Туcнель\r\nды, супруги сраженнаго измѣною Героя,\r\nТуcнельды, копорой опецъ былъ въ чис\r\nслѣ убійцъ Германа. Въ сей и нѣкотпо\r\nрыхъ другихъ своихъ Одахъ, Клопшпокъ\r\nвоспользовался Миѳологіей древнихъ Скан\r\nдинавовъ. .\r\nИзъ прочихъ его Одъ упомянемъ объ\r\nодной, весьма пріяпной, подъ заглавіемъ:\r\nИ скусство Тьяльфово, п: е: искуспво бѣ\r\nгашъ по льду на конькахъ, коихъ изобрѣ\r\nпеніе приписываютъ исполину Тьяльфу.\r\nПоэпъ самыми живыми красками изо\r\nбразилъ сіе зимнее увеселеніе, котпораго\r\nудовольспвіе соспоипъ въ преодолѣніи\r\nопасносшей по хрупкому льду, въ борьбѣ\r\nсъ холодомъ и пр.\r\nГёппе естпь одинъ изъ плодовипѣй\r\nшихъ и разнообразнѣйшихъ Поэтповъ Гер\r\nманіи: онъ писалъ Поэмы, Драмантическія\r\nсочиненія, Баллады, Элегіи и разныя мѣл\r\nя51\r\nкія лирическія Спихопворенія. Его Поз\r\nма германно и Дороте, переведена на\r\nмногіе языки (въ помъ числѣ и на Рус\r\nкой); но ее надобно считпапь въ подлин\r\nникѣ, чпобъ имѣтпь поня пie объ удиви\r\nпельномъ дарованіи Поэпа, котпорый умѣлъ\r\nпридашь занимапельностпь и прелеспь ли\r\nцамъ и произшестпвіямъ незначиппельнымъ.\r\nВъ переводѣ сія прелеспь изчезаепъ.\r\nдрамашическія сочиненія Гёппе мо\r\nжно раздѣлишь на два рода: пѣ, копорыя\r\nонъ писалъ для предспавленія, и пѣ, ко\r\nппорыя онъ писалъ, какъ должно предпола\r\nгапь, не имѣя въ виду сей цѣли. Въ первыхъ\r\nмного ума, много пріяпноспи — и ничего\r\nболѣе. Во впорыхъ, коихъ нельзя, или по\r\nкрайней мѣрѣ весьма прудно съиграпъ на\r\nпeапрѣ, являепся необыкновенный па\r\nланпъ Гёппе во всемъ своемъ блескѣ. Его\r\nгеній, по видимому, не можепъ спѣсняпь\r\nсебя границами Теапра: подчиняясь пра\r\nвиламъ, онъ перяепъ часпь своей ори\r\nгинальносши, и погда полько находишъ\r\nее снова во всей полнопѣ, когда можетпъ\r\nсвоевольно смѣшивать всѣ роды Поэзіи.\r\nГёппе поперемѣнно испыпывалъ да\r\n\"28а\r\nрованія свои въ разныхъ родахъ, прини\r\nмалъ и отпметпалъ разные вкусы. Если\r\nвкусъ его соопечеспвенниковъ прилѣп\r\nлялся къ какой нибудь крайностпи, по\r\nОнъ вдругъ старался да пь ему другое,\r\nпроптивное. направленіе. Казалось, ч по онъ\r\nсамовласпно господспвовалъ мнѣніями въ\r\nобласти Липпера пуры.\r\nНаскуча подражаніями Французамъ\r\nвъ драмантическихъ сочиненіяхъ, копо\r\nрѣтя птогда являлись въ Германіи, напи\r\nсалъ онъ испорическую Драму Гецó Фонд\r\nБерлихингенб; эпу Драму можно поч пПи\r\nназватпъ слѣпкомъ съ Трагедій Шекспиро\r\nвыхъ. Въ ней видишь спараго Рыцаря,\r\nкоего вся жизнь ознаменована была\r\nчестпью и правдивоспью; другъ его измѣ\r\nняетпъ ему; но онъ любипъ еще и друга из\r\nмѣнника. Окруженный врагами въ своемъ\r\nзамкѣ, онъ велипъ оборватпь свинецъ съ\r\nоконъ, чтпобъ слипъ изъ него пули и оп\r\nспрѣливатпься. Наконецъ, поперявъ всѣхъ\r\nсвоихъ сподвижниковъ, раненый и плѣн\r\nный, онъ умираепъ на рукахъ жены и\r\nсеспры своихъ. Въ Драмѣ сей находитшь\r\nа.\r\nпакже пропивоположные характперьt\r\n285 . \"\r\nдвухъ женщинъ, супруги Берлихингена,\r\nкропкой, покорной волѣ своего мужа, и\r\nзлобной Аделаиды, котпорая засшавила\r\nслабодушнаго друга Гецова, Вейслингена,\r\nнарушипть данное другу его обѣщаніе,\r\nвы нгла за него за мужъ, измѣнила ему и\r\nвовлекла въ измѣну пажа его; наконецъ\r\nдовела сего несчастпнаго юношу до пого,\r\nчтпо онъ отправилъ своего господина. Ли\r\nце сей преспупной Аделаиды подало Со\r\nчтни птелю мысль къ одной прекраснѣй\r\nшей сценѣ — засѣданію Тайнаго Судили\r\nща. — Въ другой своей Драмѣ: Граф5 Ее\r\nли он тó, онъ выводипъ сего Ба глав��каго\r\nГероя, осужденнаго на смертпъ Филип\r\nпомъ П за покровипельство, ко порое онъ\r\nоказывалъ Реформаціи. Казалось бы, что\r\nпредмепъ простпой, основанный на поли\r\nпикѣ, не могъ сильно одушевипъ Поэтпа\r\nи разtпрогап1ь зритпелей или чи папелей;\r\nно Гёппе умѣлъ искусно вмѣшапъ въ не\r\nго любовь Эгмонпа и Клары, дочери\r\nБрюссельскаго мѣщанина. Эгмонпъ лю\r\nбитпъ ее, какъ сущеспво доброе и чистпо\r\nсердечное, близь копораго онъ опдыха\r\nешъ отпъ заботпъ и огорченій своей об\r\n274\r\nщеспвенной жизни; но Клара стпрасптна\r\nЭгмонппомъ до изстпупленія: она лtoбиппъ\r\nего славу, любипъ въ Эгмонпѣ Героя —\r\nи эпа любовь облагороживаепъ ее въ гла\r\nзахъ чипаппелей и придаепъ ей особен\r\nиую силу и возвышенноспь духа даже и\r\nпогда, когда Сочини птель, для пронъ и во\r\nположноспи ея соспоянія съ чувснъ вами\r\nи мечпами, предспавляепъ ее въ домаш\r\nнемъ бы пу ея родитпелей. Она не можепъ\r\nперенестпи мысли о близкой гибели Эгмон\r\nповой, умираетпъ, — и уже являетпся Эг\r\nмонпу во снѣ передь пою минутпою, когда\r\nонъ долженъ иппи на эшафопъ. Сими отп\r\nпѣнками въ любви двухъ дѣйспвующихъ\r\nлицъ, искусно пригоповленнымъ учаспіемъ\r\nи удивленіемъ къ Эгмонпу, возраспаю\r\nщимъ инпересомъ завязки и прогающими\r\nдушу положеніями, Гёштпе умѣлъ поддер\r\nжатпь зани папельностпь своей Драмы.\r\nВъ послѣдспвіи, когда на Герман\r\nскихъ Театпрахъ безпреспанно давали\r\nмѣщанскія Драмы и Мелодрамы, когда\r\nсцена была наполнена рыцарями, ло\r\nшадьми и шумомъ — Гёппе вздумалъ\r\nснова привеспи Липператпуру къ спрого\r\n285\r\nму вкусу древнихъ. Съ сею цѣлью напи\r\nсалъ онъ Иухиeеніго вó Таври, Б. Содержа\r\nніе сей Трагеліи всѣмъ из ѣсшно: Гепніе\r\nизложилъ его весьма просшо. Какая-по\r\nпоржеспвенная птишина, какая-1по вели\r\nчавоспь дѣйспвія наполняютпъ душу зри\r\nпеля впечаплѣніями, подобными пѣмъ,\r\nкопорыя мы чувспвуемъ при разсматпри\r\nваніи древнихъ образцевъ ваятпельнаго\r\nискуспва. Удивипельно здѣсь приведены\r\nвоспоминанія Ореспа и Ифигеніи о про\r\nизшеспвіяхъ, случившихся въ родѣ Апп\r\nридовъ: кажепся видишь, какъ передъ\r\nглазами смѣняютнся карпины, коими Ис\r\nпорія и Басносновіе обогапили древностиь,\r\nИзъ мѣспъ Лирическихъ, разсѣянныхъ въ\r\nсей Трагедіи, иревосходно по, гдѣ Ифи\r\nгенія, въ груспи, поепъ древнюю пѣснь,\r\nизвѣепную въ ея родѣ и копорою кор\r\nмилица убаивала ее въ колыбели: эпо\r\nпѣснь, пѣпая въ адѣ Танпалу Парками,\r\nкои предвѣщали ему бѣдспвія его поко\r\nлѣнія. Ужасныя карпины, мѣра спиховъ,\r\nсогласующаяся съ чувстшвами, придалопъ\r\nопрывку сему краски народноспи. Нуж\r\nно величайшее усиліе паланша, ч1побы,\r\nЧасшь ХХІП. Кн. 111. 1 9\r\nв66\r\nпакъ сказапѣ, сроднишься пакимъ обра\r\nзомъ съ древноспью, чтпобы схвапишь\r\nчерпы, бывшія народными у Грековъ и\r\nпроизвесши посредспвомъ ихъ, въ семъ\r\nнеобъяпномъ разспояніи вѣковъ и нра\r\nвовъ, споль сильныя и свѣжія впечатплѣ\r\nнія.\r\nВъ Драмѣ: Торквато Тассо, Гёппе у\r\nпотпребилъ пуже просшошу дѣйсптвія,\r\nкакъ и въ Ифигеніи. Онъ хопѣлъ изобра\r\nзипть пропиворѣчія, вспрѣчающіяся въ\r\nмеч папельности и Поэтпа съ свѣпскими\r\nприличіями. Для сего онъ ввелъ въ свою\r\nДраму чепыре лица: Принца, Принцессу,\r\nЦаредворца и Поэпа, дѣиспвующихъ въ\r\nмаломъ кругу со всѣмъ упорстпвомъ са\r\nмолтобія, котпорое, въ другомъ масшпабѣ,\r\nмогло бы встпревожишь цѣлый міръ. Из\r\nвѣстпна болѣзненная чувспвипелъ ностпь\r\nТасса и вѣжливая жеспокостпь его покро\r\nвинтеля, Альфонса д\" Эспе, копорый, при\r\nвсемъ своемъ удивленіи къ Освобожденно\r\nлиy Іерусалилиу, заперъ въ домѣ съума\r\nсшедшихъ пиворца его. Въ лицѣ Леоноры\r\nд\" Эспте, къ копорой Тассъ пылалъ пай\r\nною любовью, Гёппе предспавилъ смѣ\r\nя67\r\nшеніе возвышенностпи чувспвъ и слабо\r\nс111 и харакпера, предавшагося всей вла\r\nспи приличій. Въ Царедворцѣ предспа\r\nвилъ онъ придворнаго мудреца, по поня\r\nпіямъ свѣпа; въ обращеніи своемъ съ\r\nТассомъ, Царедворецъ сей пользуепся пѣ\r\nми преимущеспвами, кои умъ дѣловаго\r\nчеловѣка признаепъ въ себѣ надъ умомъ\r\nПоэпа; сохраняя хладнокровіе, онъ иску\r\nсно раздражаепъ своего пропивника, но\r\nтпакъ, ч по по наружностпи бываетпъ всегда\r\nправъ. Однакожь въ сей пьесѣ, опличаю\r\nицейся благородспвомъ и красопою слога,\r\nслишкомъ много рѣчей и слишкомъ мало\r\nдѣйстпвія; пакъ, чтпо когда Поэпъ даепъ\r\nей нѣсколько движенія, по кажетпся, буд\r\nпо отпдыхаешь отпъ безпреспаннаго вни\r\nманія, какого пребуюпъ мысли, обильно\r\nвъ ней разсѣянныя, особливо въ ролѣ Тас\r\nса, котпорый часпо вдаешся въ Мепафи\r\nзику. Мы лтобимъ погружапться въ раз\r\nмышленія, находясь въ спокойномъ со\r\nсптояніи; но когда идемъ, погда медлѣн\r\nносшь насъ упомляетпъ.\r\nСвоенравіе вкуса Германскаго скоро\r\nнаскучило именами и эпохами извѣсп\r\nж\r\n463\r\nА\r\nными, испорическою вѣрностпью картинъ\r\nи сходставомъ харакперовъ дѣйспвую\r\nщихъ лицъ съ подлинниками. Нѣкопорые\r\nписаппели выдумали, пакъ сказапь, от\r\nвлегенныя Драмы, въ коихъ опношенія\r\nлюдей между собою изображены въ об\r\nщихъ чертпахъ, не забопясь ни о време\r\nни, ни о мѣстпѣ, ни о собспвенныхъ и ме\r\nнахъ лицъ. Гёппе пакже написалъ въ\r\nсемъ родѣ Дось любви, гдѣ дѣйспвующія\r\nлица названы п оспшо: Король, Князь,\r\nОпецъ Дочь и п. п. _\r\nС праннѣе всѣхъ прочихъ, — и смѣло\r\nможно сказапть, удивитпельнѣе по мно\r\nгимъ опношеніямъ, — пьеса его Фаустó,\r\nродъ ярм ночной фарсы, но фарсы пза\r\nкой, какую могъ написапть полько Гётп\r\nпе: Одинъ изъ прехъ изобрѣпаптелей кни\r\nгопечатпанія, Доктпоръ Фауспъ, и донынѣ\r\nслывепъ въ Германіи колдуномъ, подобно\r\nкакъ Карданъ во Франціи и Твердовскій\r\nвъ Поль ѣ. Простполюдіе говоритъ, Ч ППо\r\nсей Фаустпъ, не смопря на глубокую свою\r\nУченосить, наскучилъ жизнью, заключилъ\r\nСоюзъ съ злымъ духомъ, копорый подъ\r\nконецъ унесъ его съ пѣломъ и душею. На\r\n269\r\nэпомъ народномъ повѣрьѣ, Гётппе осно\r\nвалъ свое необыкновенное сочиненіе.\r\nВъ немъ не должно искапъ ни спро\r\nгаго вкуса, ни мѣры, ни искусспва, копо\r\nрое избираепъ предметпъ и рачишельно\r\nего оканчиваетпъ; но еслибъ можно было\r\nвообразишь хаосъ умспвенный,, по Фа\r\nуспъ Гёппевъ могъ бы датпь о немъ по\r\nнятпіе. Нигдѣ не найдешь большей смѣло\r\nстпи мыслей, и воспоминаніе, оспающее\r\nся по прочшеніи сего сочлненія, похоже\r\nна, круженіе головы послѣ угара — Фа\r\nуспъ соединяешъ въ себѣ всѣ слабоспти\r\nчеловѣчесптва: спрастпь къ познанія м ъ и\r\nуспалоспь опъ пруда, нужду успѣховъ и\r\nпресыщеніе въ удовольспвіяхъ. Этпо со\r\nвершенный образецъ пворенія непоспо\r\nяннаго и перемѣнчиваго, коего чувспво\r\nванія, по сравненію, гораздо еще крашко\r\nвременнѣе жизни, на копіорую оно жа\r\nлуепся. Но главное лице сей Драмы не\r\nФауспъ, а злой духъ, съ копорымъ онъ\r\nвъ союзѣ Сочинишель не представилъ\r\nсего духа въ видѣ опвратпипельнаго при\r\nзрака, но сдѣлалъ изъ него идеалъ злаго\r\nи\r\nчеловѣка, передъ коимъ всѣ злые люди —\r\nвоо\r\n1\r\nне больше, какъ слабые ученики. Мефи\r\nспофелесъ (птакъ назвалъ его Гёшпе) го\r\nвориптъ обо всѣхъ вещахъ съ адскою на\r\nсмѣшливоепью: онъ смѣепся надъ умомъ,\r\nнадъ ученоспью, надъ правилами, надъ\r\nудовольспвіями; ввергаепъ Фауспa во всѣ\r\nдороки, во всѣ преспупленія, дѣлаепъ его\r\nсоблазнитпелемъ, убійцею, опспупникомъ\r\n— и самъ надъ нимъ насмѣхаепся. Въ\r\nэпомъ по и еспь опличипельное свой\r\nспво злобнаго, свойспво духа ильмы,\r\nчшобъ умерпвипь въ душѣ человѣка чув\r\nстпво высокаго, удовольстпвіе опъ пре\r\nкраснаго; чпобы показывапь адскую ра\r\nдоспь въ поржеспвѣ порока, на разва\r\nлинахъ добродѣпели.\r\nОдинъ молодой Лейпцигекой Спу\r\nденпъ приходипъ къ Фауспу, проситпь\r\nего совѣпна, какимъ наукамъ долженъ онъ\r\nпосвяпиптъ себя? Фауспъ просипъ Ме\r\nфиспофелеса опвѣчапь вмѣспо его про\r\nсподушному Спудентпу. Мефиспофелесъ\r\nнаряжаепся въ Докпорское плапье и на\r\nчинаепъ свой разговоръ съ Спуденппомъ,\r\nописываепъ ему чепыре ученые факуль\r\nщеша въ пакомъ видѣ, чпо спупываепъ\r\n291\r\nна вѣкъ всѣ поняпія неопытпнаго юноши\r\nМефиспофелесъ приводипъ ему шпысячи\r\nразныхъ доводовъ, Спуденіпъ всѣ ихъ при\r\nнимаетпъ одинъ за другимъ и дивипся\r\nихъ заключенію, по пому чпо ждепъ че\r\nго нибудь положитпельнаго и важнаго, а\r\nдухъ полько кощунспвуепъ. Спуденпъ\r\nохотпно гоповъ чему нибудь удивляпься,\r\nа на новѣрку выходипъ, чшо слышанное\r\nимъ внушаепъ долько презрѣніе. „Не ка\r\n„ждое ли слово заключаепъ какупо нибудь\r\n„ мысль? говорипъ онъ. — Да, если мож\r\n,, но, — опвѣчаешъ Мефиспофелесъ: полъ\r\n„, КО Не нужно слишкомъ, лома ипъ надъ\r\n,, эпимъ голову: ибо, гдѣ недостпаепъ мы\r\n„слей, слова какъ пупъ являюпся, чпобъ\r\n7, 11Хъ замѣнишь.“ а\r\nМефиспофелесъ приводишъ Фауспа\r\nкъ одной колдуньѣ, у кошорой подъ\r\nвластпью находязпся уродливыя живоп\r\nныя, до половины обезьяны и до полови\r\nны кошки (Меer-Каtzen), гово��ящія стнран\r\nныя слова, гдѣ искусно повпоряпопся од\r\nни и пѣ же звуки. Сіи слова уже по со\r\nспавленію своему возбуждаюпъ смѣхъ, и .\r\nеслибъ они были въ прозѣ, по казались\r\n292\r\nбы полько нелѣпыми; но прелеспь спи\r\nховъ нѣсколько ихъ облагороживаепъ.\r\nСлушая рѣчи сихъ обезьянъ кошекъ, ка\r\n, жешся, разгадываешь, какія были бы мы\r\nсли живопныхъ, еслибъ они могли выра\r\nжапь ихъ по человѣчески, и какое гру\r\nбое, смѣшное понятіе соспавлялибъ они\r\nсебѣ о природѣ и человѣкѣ.\r\nВъ сей пьесѣ, котпорую почпи мож\r\nУно назва пь шалостью улиа и воображенія,\r\nвсѣ правила Теапра нарушены; мѣра спи\r\nховъ измѣняепся въ ней сообразно поло\r\nженіямъ, и произходящее опъ пого раз\r\nнообразіе удивипельно. Если предполо\r\nжитпь въ ней нравспвенную цѣль, по ка\r\nженпся Гёиппe хошѣлъ показапь, чпо че\r\nловѣкъ, выходя за предѣлы ему предпи\r\nсанные, бываепъ окруженъ какимъ-по ха\r\nосомъ мыслей и дѣйстпвій, нарушающимъ\r\nспокойспвіе его совѣсни и миръ душев\r\nный, въ наказаніе за по, чтпо самъ онъ\r\nдерзнулъ нарушипъ опредѣленный ему\r\nкругъ дѣйспвія и въ безумной гордоспи\r\nсвоей мечталъ разпоргнуть - чинъ при\r\nроды. . .\r\nНе возможно, прибавляепъ Г-жа Спаль,\r\n295\r\nчипапь Фауспа, чпобъ онъ не пробу\r\nдилъ пысячи разныхъ мыслей: ссоришься\r\nсъ Сочини пелемъ, винишь его, оправды\r\nваешь; но онъ заспавляепъ размышляпь\r\nобо всемъ — и, говоря языкомъ одного\r\nпрямодушнаго ученаго среднихъ вѣковъ,\r\nо гелиó-то еще больше, нежели обо вселиó (?).\r\nСправедливостпь пребуепъ однакожь ска\r\nзапь, чтпо сія пьеса никакъ не можепъ\r\nслужипъ образцемъ. Разсматпривaпь ли\r\nее, какъ пвореніе изспупленнаго ума, или\r\nи какъ порожденіе пресыщеннаго разсудка\r\n— все должно желапь, чпобы подобныя\r\nпроизведенія больше не появлялись; но\r\nкогда Геній, шпакой какъ Гёппе, разпорг\r\nнепъ всѣ оковы условій, погда мысли у\r\nнего пѣсня пся въ пакомъ множеспвѣ,\r\nчпо онѣ повсюду перескакиваюпъ и оп\r\nрокидываюпъ границы искусспва.\r\nМѣлкія Спихопворенія Гёппe, кро\r\nмѣ оригинальноспи, котпорою онъ запе\r\nчаtплѣлъ всѣ свои произведенія, заспав\r\nляюпъ предполагапь въ немъ или обшир\r\nнѣйшую ученоспь, или, чтпо гоповясь пи\r\nС\") De omnibus rebus ét quibusdam aliis.\r\n294\r\ncaшь каждое изъ нихъ, онъ внимательно\r\nвглядывался въ пѣ предмепы, кои со,\r\nстпавляюпъ — по выраженію живопис\r\nцевъ — натуру и придатосное дѣйствй\r\n(accessoires) его карпинъ. Такъ въ Элегі.\r\nяхъ своихъ, написанныхъ въ Римѣ, онъ\r\nзаспавляепъ насъ, кажетпся, дыпапь воз\r\nдухомъ Ипаліи, разсказываепъ свои удо.\r\nвольспвія и какъ будшо бы самъ дѣлает\r\nся Римляниномъ (?). Если онъ говорипъ о\r\nГреціи, по въ спихахъ его чувспвуешь\r\nкакое-піо соприсупспвіе древнихъ сыновъ\r\nЭллады, съ ихъ вѣрою, обычаями и суе.\r\nвѣріями. Такимъ образомъ въ Балладѣ сво.\r\nей: Коринеская невѣста, онъ масперски\r\nвоспользовался древнимъ Греческимъ пр?\r\nданіемъ о любви Махапеса и пѣни Фи.\r\nлинніоны, о копоромъ разс��азываешѣ\r\nФлегонъ. Но въ сей спаринной повѣсти\r\nГёппе поражаепъ чипапеля новыми, н“\r\nс\") У чипапелей нашихъ конечно еще въ свѣ\r\nжей памя пи одна изъ сихъ Элегій: Пу\r\nтешественникó, переложенная Г. Жук9\"\r\nскимъ и помѣщенная въ У111 кн. Сы\"\r\nОшечества на сей 1825 годъ.\r\n295\r\nожиданными соображеніями: онъ выбралъ\r\nдля дѣйстпвія именно пу эпоху, когда по\r\nловина Греціи обрапилась въ православіе\r\nХриспіанское, а другая половина оспа\r\nватась во мракѣ язычеспва. Учаспie, воз\r\nбуждаемое имъ къ невѣспѣ Коринѳской,\r\nили лучше сказапь, къ ея пѣни, осно\r\nвалъ онъ на разности вѣръ, раздѣляю\r\nщихъ ее съ женихомъ. Поэпъ пакъ ис\r\nкусно наспроиваепъ воображеніе Чипа\r\nппеля, чтпо какъ бы заспавляепъ его ви\r\nдѣ пь на яву призракъ, и нѣкопорая дрожь\r\nневольно пробѣгаетпъ по соспавамъ, когда\r\nпредспавляешь себѣ борьбу любви и ужа\r\nса, сочепаніе жизни съ гробомъ. Позна\r\nкомя съ повѣрьями Грековъ, Геппе\r\nведепъ насъ въ Индію, въ прелеспной\r\nБалладѣ своей: Бая дерка. Пляски сей дѣ\r\nвы веселія, благовонія и цвѣтпы, ее окру\r\nжающіе, словомъ, всѣ краски Поэзіи въ\r\nэпой пьесѣ шакъ, можно сказапь, воспоч\r\nны, чпо по нашимъ Европейскимъ нра\r\nвамъ нельзя достнойно оцѣнишь сей кар\r\nпины, имъ вовсе незнакомой. Часпо Геп\r\nпше плѣняетпъ, насъ впечаплѣніями самы\r\nМ14 Проспыми, ЗаИ МСПИВОВаННЬ1МИ ИЗЪ О\r\nи\r\n296\r\nкружающей насъ природы, какъ въ Рыба.\r\nкѣ. Иногда въ чудесномъ находипъ онъ\r\nсредстпво насъ позабавитпь, на примѣръ\r\nвъ Питолицѣ Колдуна, разeказывая, какъ\r\nсей неудалый ученикъ, подслушавъ нѣ.\r\nсколько паинспвенныхъ словъ у своего\r\nучишеля, вздумалъ ими воспользоваться\r\nтриказалъ метплѣ носипъ воду — и мешь\r\nла наносила с1Полько, чтпо почтпи запо\r\nпила домъ. Ученикъ, позабывъ слова за\r\nпрепипельныя, въ сердцахъ перерубилъ\r\nмеплу по поламъ — и обѣ половины на\r\nчали еще больше паскапь воды. Ученикъ\r\nбранипся — но ничпо бы не помогло\r\nеслибъ учипель его не пришелъ во время\r\nи не пособилъ его горю, посмѣявшис:\r\nнадъ его самонадежноспью. — Неудачно?\r\nподражаніе великимъ пайнамъ искуспвъ\r\nвесьма живо изображено въ эпомъ въ\r\nбольшомъ Сптихопвореніи.\r\nПовпоримъ, чпо одно изъ опличи:\r\nпельныхъ свойспвъ паланпа Гёпп?\r\nестпь почпи неимовѣрное его разнообра\r\nзіе. Иногда онъ, пакъ сказатпь, дышеш?\r\nспраспью, какъ въ Вертерѣ и Графѣ 2?\r\n«онтѣ, иногда разпрогиваептъ всѣ сшРУ\r\n29?\r\nIны воображенія мѣлкими своими Спихо\r\n* пвореніями; иногда изображаепъ.ѣ намъ\r\nи Испорію со всею испиной, какъ въ Гецй\r\n! Фонó-Берлихингенѣ; по, подобно древнимъ,\r\nи являетпся во всей прос:потпѣ, какъ въ Гер\r\n! лиaнѣ и Доротеѣ. Наконецъ, съ Фаустоли5\r\nи бросаетпся въ вихрь жизни, и вдругъ по\r\n1 птомъ въ Гасеѣ, въ Досери Ліобви и даже\r\nи въ Иуbигеніи, онъ поспигаетпъ драмаптиче\r\nи ское искустпво, какъ памяпникъ, воз“\r\nя двигнупый при гробахъ: погда его пво\r\nкренія имѣютъ прекрасныя формы, блескъ\r\nни бѣлизну мрамора, но пакже и хладную\r\nнего недвижимоспь. Не льзя криппиковапъ\r\n„Ретппе, какъ Писапеля, хорошаго въ од\r\nнномъ, и дурнаго въ другомъ родѣ: его при\r\nиличнѣе Всего сравнитпь съ Природою, ко\r\n«порая производишъ все и изо всего.\r\n. Шиллеръ, какъ Писапель Драмапиче\r\nческій, намъ давно извѣспенъ. Его Траге\r\nдіи: Разбойники, Заговор5 Фіеска, Ковар\r\nство и Лтобовь, Марія Стцартó, и нако\r\nнецъ Іоанна д\" Аркó, опъ времени до вре\r\nмени являлись на нашемъ театрѣ, и по\r\nпому было бы лишнѣе, помѣщашь здѣсь\r\nизложеніе, или мнѣніе о сихъ пьесахъ,\r\n298\r\nзнакомыхъ нашей Публикѣ. Послѣдняя\r\nизъ пномянупыхъ здѣсь Трагедій;, перело\r\nженная сипихами, надѣемся, скоро появ\r\nленіемъ своимъ удовлепворипъ наши не\r\n, перпѣливыя ожиданія. Нѣкотпорые оп\r\nрывки изъ Донó Карлоса и Вильгелѣла\r\nТеля, другихъ Шиллеровыхъ Трагедій,\r\nбыли пакже переведены и напечапаны\r\nвъ разныхъ Рускихъ Журналахъ.\r\nЗдѣсь мы намѣрены нѣсколько - раз\r\nпроспранишься объ одной полько Траге\r\nдіи Шиллера, Валитейнѣ, Трагедіи, копо\r\nрая для Германцевъ имѣепъ передъ дру\r\nгими достпоинстпво народности. Содержа\r\nніе оной почерпнупо изъ произпестпвій\r\nЗо лѣпней воины, когда вражда по типи\r\nческая и война за вѣроисповѣданіе раз\r\nдирали Германію. Шиллеръ раздѣлилъ Тра\r\nгедію свою на при частии: первая, родѣ\r\nпролога, названа имъ: Лагерѣ Валитейна.\r\nЕсли примѣнитпь одно искуспво къ дру\r\nгому, по Оптисескій облиaнó Поэзіи въ\r\nсемъ Прологѣ неподражаемъ: кажетпея,\r\nвидишь себя подлинно среди сипа на воен\r\nнаго. Солдапы спарые и новонабранные,\r\nмаркиiпанпы, креспьяне - все сіе ожив\r\n, 299\r\nляепъ карпину и способспвуепъ къ ея\r\nпочностпи. Какъ должно быпь сильно во\r\nображеніе Писапеля, чпобы предспа\r\nвипъ себѣ съ пакою вѣрноcпьто жизнь\r\nвоенную, свободу и шумную веселось, еще\r\nбольше пробуждаемую близкими опасно\r\nспями! Нанѣреніе Шиллера было, родипъ\r\nвъ зрипеляхъ учаспіе и удивленіе къ Вал\r\nшпейну: въ шапрахъ и на полѣ бипвы,\r\nвоины безпреспанно говорятъ о своемъ\r\nПолководцѣ; ему преданы ихъ сердца и.\r\nдуши — въ немъ ихъ надежда,\r\nВпорая часпъ, подъ заглавіемъ: Пик\r\nкололиини, содержипъ въ себѣ измѣну Вал\r\nншпейна и распрю его съ другими воена\r\nчальниками. Валпшпейнъ, сражавшійся за\r\nАвспрію пропивъ Государспвъ, вводив\r\nшихъ Реформапское исповѣданіе, прель\r\nспился ложною и безумною надеждою,\r\nприсвоипъ себѣ всѣ средстпва, доселѣ имъ\r\nупопребленныя для блага общаго, и сдѣ\r\nлашься независимымъ. Другіе военачаль\r\nники ему пропивяпся — не опъ чиспой\r\nдобродѣтпели, а изъ зависпи. Спросяпъ:\r\nчпожь въ эпой пьесѣ возбуждаепъ уча\r\nспіе? — Вѣрная карпина спраспей че\r\nч.\r\n3оо\r\nловѣческихъ и собыпій пого времени.\r\nОднакожь Шиллеръ умѣлъ создашь два ли\r\nца, возбуждающія участпіе романическое.\r\nОнъ изобразилъ Макса Пикколомини и\r\nТеклу, какъ повтпоренія, соблюдшія любовь\r\nи чиспопу душевную среди б��рьбы стпра\r\nсшей полипическихъ. Текла дочь Вал\r\nшпейна, Максъ — сынъ ложнаго друга\r\nего, Пикколомини. Они любяупъ другъ\r\nдруга, не смопря на раздоръ ихъ роди пе\r\nлей, не смопря на судьбу; ищупъ другъ\r\nдруга — и вспрѣчаюпся въ жизни и\r\nсмерпи. Въ пылу замысловъ чесполюбія,\r\nсіи два сущеспва являюпся, какъ жерп\r\nвы обреченныя, и сіе чиспое ихъ само\r\nопверженіе соспавляепъ превосходную\r\nпропивоположностпь съ эгоизмомъ дру\r\nгихъ. — Въ этпой впорой часпи, или пра\r\nвильнѣе, впіоромъ Прологѣ, нѣпъ развязки\r\nонъ кончипся, какъ перерванный разго\r\nворъ.\r\nНаконецъ препья часпь заключаепъ\r\nвъ себѣ Развязку, или собспвенную Тра\r\nгедію. Въ ней Валшпейнъ являетпся со\r\nвсѣми его свойстпвами: неустпр. 1шимъ и\r\nсуевѣренъ, чесполюбивъ и нерѣшитпеленъ,\r\nло —\r\n-к\r\n* .\r\nбo 1\r\nонъ поперемѣнно внушаепъ къ себѣ по\r\nудивленіе, по негодованіе и соже тѣніе.\r\nПрощаніе Макса Пикколо мини съ Теклою,\r\nпри звукахъ яoенныхъ прубъ, и рѣши\r\nтпельноспъ Теклы провести и оспапокъ\r\nдней своихъ при гробѣ ея любезнаго, ко\r\nгда она узнаепъ о смерпи его — одни\r\nизъ прекраснѣйшихъ мѣспъ сей Трагедіи,\r\nИзвѣстпный Бенжаменъ-Конспанъ де\r\nРебекъ передѣлалъ сію Трагедію спи\r\nхами для Французскаго Теапра, соединя\r\nвъ одну всѣ при часпи Трагедіи Шилле\r\nровой.\r\nМѣлкія Спихопворенія Шиллеровы\r\nопличаюпся чувспвипельноспью, пакъ\r\nкакъ Гёппевы силою воображенія. Мно\r\nтія изъ нихъ знакомы намъ по перево\r\nдамъ разныхъ нашихъ Стихопворцевъ (?)\r\n(\") Кассандра, Ахилл5, Желанія и пр., пере\r\nложены Жуковскимъ; Матв-убійца, Ми\r\nлоновымъ; Надежда, М. Дмипріевымъ,\r\nПѣсна Радости, Мансуровымъ. — Почи\r\nдѣлаемъ за лишнее говоритпь о многихъ\r\nпереводахъ и подражаніяхъ Шиллеру\r\nлпѣхъ изъ нашихъ Спихотпворцевъ, ко\r\nпорымъ Шиллеръ не давался вó руки.\r\nЧасшь ХХ111. Кн. 111. я о\r\n5оя\r\nвообще можно сказашь, чпо изъ Герман\r\nскихъ поэповъ Романпической школы,\r\nШиллеръ извѣспнѣе прочихъ въ Россійской\r\nЛипперапурѣ. Одна изъ Лирическихъ его\r\nпьесъ: идеалы, была у насъ переложена\r\nдвумя опличными Поэпами. г. Жуков\r\nскій въ переводѣ своемъ назвалъ ее: Мez\r\nты, а покойный Милоновъ, въ весьма\r\nблизкомъ и прекрасномъ подражаніи —\r\nк5 юности («).\r\nпревосходное Спихопвореніе Шилле\r\nра: Колоколó, соспоиппъ изъ двухъ раз\r\nличныхъ часпей. Повпоряемыя въ немъ\r\nспрофы, въ видѣ припѣва, изображаюпъ\r\nрабопу кузнецовъ, или мѣдниковъ, но ме\r\nжду сими спрофами находяпся восхипки\r\nпельные спихи о поржеспвенныхъ слу\r\nчаяхъ, о необыкновенныхъ произпеспві\r\nяхъ, возвѣщаемыхъ звукомъ колоколовъ,\r\nкаковы напр., рожденіе, бракъ и смерпь\r\nчеловѣка; пожаръ, возмущеніе и п. п.\r\n(\") сравненіе обоихъ сихъ преложеній и сли\r\nченіе ихъ съ подлинникомъ Шиллера,\r\nпомѣщено въ 25 и 24 М Благоналсѣренна\r\n.\r\nго на 1621 годъ.\r\n505\r\nСпрофы въ коропкихъ спихахъ состшав\r\nлены изъ словъ, въ опрывиспомъ и бы\r\nспромъ звукѣ копорыхъ, кажепся, слы\r\nшишь пов��оряпощіеся удары молопа и\r\nскорые шаги рабопниковъ, образующихъ\r\nкипящую мѣдь. Въ прозаическом ь пере\r\nводѣ не льзя сего выразипъ (ж): эпо зна\r\nчило бы чипапь, а не слушапь музыку;\r\nи пупъ еще воображеніе легче можешъ\r\nсебѣ предспавипъ впечатплѣнія, произво\r\nдимыя музыкальными инспруменпами,\r\nкопорые мы знаемъ, нежели согласіе и\r\nразногласіе спихопворной мѣры и языка,\r\nнамъ незнакомыхъ. Здѣсь, по правильная\r\nкрапкоспь размѣра даепъ чувспвовашь\r\nпроворспво ковачей, ограниченную, но\r\nбезпрерывную силу дѣйспвія въ прудахъ\r\nвещеспвенныхъ; по, вслѣдъ за симъ гру\r\nбымъ и рѣзкимъ шумомъ, слышаплся воз\r\nдушныя пѣсни вдохновенія и задумчиво\r\nV.\r\nсп1и.\r\n(\") Да позволено намъ будепъ желапъ, чпобы\r\nславный напъ Поэпъ, споль вѣрно пе\r\nредавшій намъ многія произведенія вели\r\nкихъ Поэповъ Германскихъ, подарилъ\r\nнасъ и эншимъ Спихопвореніемъ.\r\nзѣ\r\n5о4\r\nШиллеръ часпо представляетпъ намъ\r\nсамыя глубокія размышленія подъ покро\r\nвомъ благородныхъ вымысловъ: онъ гово\r\nрипъ съ человѣкомъ, какъ сама Природа;\r\nибо Природа, въ мірѣ вещеспвомъ, еспь\r\nвеличайшій мудрецъ и Поэптъ. Чпобы со\r\nобщипъ намъ поняшіе о времени, она\r\nразливаепъ передъ нами спруи рѣки не\r\nизпощимой; а чпобы вѣчная юноспь ея\r\nзаспавляла иaсъ мысли пь о крапкоспи\r\nбыпія нашего, она убираешся цвѣпами,\r\nскоро увядающими, опряхаепъ осенью съ\r\nдеревъ липпвы, красовавшіеся весною. Воз\r\nвышенная поэзія должна бытпь земнымъ\r\nзерцаламъ Божеспва, и въ цвѣшахъ своихъ,\r\nзвукахъ и мѣрахъ, опражапься всѣми кра\r\nсопами созданія.\r\nБюргеръ, между Германскими Поэ\r\nпами, опличаепся народноспью своихъ\r\nпроизведеній; въ прекрасныхъ спихахъ\r\nонъ оживилъ преданія спарины и повѣрья\r\nсвоихъ единоземцевъ. Мы знакомы съ од\r\nнимъ изъ лучшихъ его Спихопвореній,\r\nсъ его Балладою Ленора, по Людлиилѣ,\r\nпревосходному подражанію Г. Жуковска\r\nго, котпорый умѣлъ сдѣлашь ее народною\r\n505\r\nи для Рускихъ, пѣмъ болѣе, что самое\r\nсодержаніе было уже опчаспи намъ из\r\nвѣспно (?). .\r\nМы бы не кончили, еслибъ вздумали\r\nизчислишь все хорошее въ Поэзіи Гер\r\nманской. Маписсонъ, Тикъ, А. В. Шле\r\nгель, Вернеръ и другіе опличные Поэтпы\r\nобогапили ее въ разныхъ родахъ споль\r\n, ко, чпо должно бы посвяпишь цѣлыя\r\nкниги на изчисленіе и разсмотпрѣніе ихъ\r\nпроизведеній (**). Говоря о Поэзіи Гер\r\nманцевъ, непроспипельно было бы поза\r\nбыпь, чпо и у нихъ въ нынѣшнемъ вѣкѣ\r\nопыскана стпаринная Поэма, писанная въ\r\nХ111 сполѣпіи, подобно какъ у насъ най\r\n____________\r\n(\") Въ разсказахъ спарыхъ нашихъ нянюшекъ\r\nесiпь ч по-ппо сходное съ эшою Балладой:\r\nособливо мнѣ памяпна приговорка: „мѣ\r\n„сяцъ свѣшипъ, мерпвецъ ѣдешъ: не бо\r\n,, ишься ли пы, дѣвица?“\r\n(**) Въ сей Спапьѣ мы упомянули о двухъ\r\nТрагедіяхъ Гёшпе: Гецó Фон5-Берлихин\r\nгенó и Графó Эелиoнтó, равно какъ и о\r\nнѣкотпорыхъ Трагедіяхъ Шиллера, напи\r\nсанныхъ Прозою. Но Гёппе и Шиллеръ\r\nПоэпы, даже и безъ сшихопворной мѣры.\r\n5о6\r\nдена древняя Пѣснь о толку Игоревѣ. За\r\nглавіе сей Поэмы — Нибелунги. Она со\r\nдержипъ въ себѣ подвиги Героя сѣверной\r\nГерманіи Сигефрида, умерщвленнаго Ко\r\nролемъ Бургундскимъ, мщеніе за смерпь\r\nего и пр. Духъ воинспвенный и вѣрноcпь,\r\nопличипельныя черпы людей пого вре\r\nмени, изображены въ эпой Поэмѣ язы\r\nкомъ чистпымъ и проспымъ : погда не\r\nзнали еще украшапь повѣспвованія мы\r\nслями общими и опвлеченными, и опи\r\nсывали собыпія и нравы пакъ, какъ одни\r\nслучались а другіе казались.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Znamenitye evropeiskie pisateli pered sudom russkoi kritiki",
+        "article": "ЗНАМЕНИТЫВ ЕВРОПЕЙСКІВ НИСАТЕЛІ\r\nПЕРВдъ СУДОмъ РУССКОЙ КРИТИКИ\r\n..\r\nI\r\nВс\r\nКритика наша еще очень молода; но вовсе не въ томъ смысль,\r\nчтобы она не созрѣла, а просто въ томъ, что ей отъ роду развѣ\r\nразвѣ что немного болѣе четверти столѣтія. Мы разумѣемъ конеч\r\nно настоящую, серьёзную критику, — ту критику, которой отцы въ\r\nГерманія — Лессингъ, Винкельманъ, Гердертъ, которая такъ свое\r\nобразно развилась въ Англіп, пожалуй даже прежде Германии, и\r\n40 которой доросли до сихъ поръ еще очень немноriе изъ Француз\r\nСкихъ мыслителей.\r\nМежду тѣмъ, не смотря на свою молодость, критика наша\r\nвъ лицѣ даже одного геніальнаго своего представителя Бѣлинскаго,\r\nа вообще, начиная отъ Полеваrо и кончая г. — бовымъ, сдѣлала\r\nтакъ много для нашего умственного развитія, такъ твердо и сознан\r\nтельно толкала насъ впередъ, такъ рѣшительно стояла почти всегда\r\ntо духу своему въ уровень съ критикою германскою и неизмѣримо\r\nвыше критики Французской, такъ положительно наконец, заявляла\r\nиногда свою самостоятельность, что принадлежитъ уже къ числу\r\nтѣхъ немногихъ явленій нашей духовной жизни, которыя безъ ма\r\nѣйшаго опасенiя за ихъ бытie, могутъ быть подвергаемы анализу,\r\nсулу и пересмотру.\r\nМы смѣло можемъ теперь отдѣлять въ результатахъ ея дѣя\r\nтельности шелуху отъ ядра, пшеницу отъ плевелъ, нс боясь того,\r\nчто « восторгая » плевель — а« восторгнемъ » пожалуй и пшеницу…\r\nБыло время, что критика напа стояла во главѣ всего нашего\r\nразвитія, мы разумѣемъ конечно критику литературную.\r\nЭта роль принадлежала критикѣ въ то время, когда въ лите\r\nРатурв и притомъ исключительно въ литературѣ, совмѣщались для\r\n136 ВРЕМЯ\r\n-\r\nи тогда\r\nнасъ всѣ серьёзные духовные интересы, когда критикъ, не пе\r\nреставая ни на минуту быть литературнымъ критикомъ, въ тоже\r\nсамое время былъ и публицистомъ, когда его художественные\r\nидеалы не разрознивались съ идеалами общественными. Этимъ\r\nкромѣ своего огромнаго таланта былъ такъ силенъ Бѣлинский\r\nвъ его эпоху, что всѣ другія убѣжденiя, кромѣ его убѣждений и\r\nвсѣ другие взгляды, кромѣ его взгляда, не считались и не могли\r\nсчитаться благородными и современными убѣжденіями и взгля\r\nдами. Кто не видалъ въ Пушкинѣ, Гоголѣ, Лермонтовѣ того, что\r\nвидѣлъ въ вихъ Бѣлинскій попадалъ неминуемо въ число огра\r\nниченныхъ, отсталыхъ людей и даже мраколюбцевъ.\r\nэто было совершенно нормально, потомучто литера\r\nтура была тогда все для насъ, и двухъ убѣжденій въ отношении къ\r\nвысшимъ литературнымъ явленіямъ быть не могло. Уровень един\r\nства литературнаго взгляда, проводимо былъ съ безпощадною по\r\nслѣдовательностью, но вѣроятно ни у кого языкъ не повернется\r\nдаже и теперь назвать эту безпощадную послѣдовательность, этотъ\r\nдеспотизмъ фанатизма несправедливымъ.\r\nИдея изящнаго тѣсно сливалась тогда съ идеями добра и прав\r\nды, или, лучше сказать, дея правды и идея добра не имѣли воз\r\nможности проявляться иначе как, черезъ идею изящнаго.\r\nБѣлинскій, ибо это цѣыі да и притомъ главный періодъ на\r\nшей критики, был поставленъ въ такія же условія борьбы какъ\r\nЛессингъ. II.ламенно толкуя ІПушкина, пламенно выдвигая Лермон\r\nтова, раменно ратоборству я за Гоголя и т. д., онъ бымъ въ тоже\r\nсамое время главнымъ общественнымъ двигателемъ нашимъ и ве\r\nликимъ глашатаем, истины. Весь умственно и нравственно пропи\r\nтанный Философскою системою, до нашихъ временъ еще не смѣ\r\nненною никакою другою, онъ проводилъ ее въ жизнь черезъ op\r\nганъ литературной критики. Его противорчія и измѣненія мнѣній\r\nмогли казаться противорчіями и взмѣненіями мнѣній только лю\r\nдямъ, дѣйствительно ограниченнымъ въ его эпоху. Для него са\r\nмаго, для его учениковъ, т. е. для всѣхъ насъ болѣе или менѣе\r\nэто были моменты развитія, моменты стремлевія къ истинѣ.\r\nБѣлинскі стоялъ впереди умственного прогресса и смѣло велъ\r\nвпередъ поколѣніе.\r\nВъ высочайшей степени одаренный художественнымъ понима\r\nніемъ, способный трепетать какъ ишөia отъ всего прекраснаго, пе\r\nреживавшій съ каждымъ великимъ явленіемъ нравственного міра\r\nвсю жизнь этого явленія: чистую ми поэзію Пушкина, злую в\r\nскорбь и иронію Лермонтова, карающій ли смѣхъ Гоголя, мучи\r\nтельную ли игру Мочалова и т. д., отзывавшийся на все съ не\r\n-КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣніE 37\r\nмы\r\n-\r\nU 1\r\nобыкновенною чуткостью, онъ однако, какъ человѣкъ стремления и\r\nпрогресса, не задумывался замѣнять явленія явленіями, когда одни\r\nказались ему ближе къ истинѣ, т. е. по его вѣрованію, ближе къ по\r\nслѣднему слову прогресса, чѣмъ другія. Своего рода террористъ ли\r\nтературный, онъ приносиль жертвы за жертвами, хотя конечно\r\nедва ли бы принесъ въ жертву наприм.ръ Пушкина и его значение\r\nвъ нашей жизни.\r\nДѣло нравственнаго возбуждения, совершонное въ лицѣ его на\r\nшею критикою, такъ велико и благотворно по своимъ послѣд\r\nствіямъ, что отъ многихъ принесенныхъ критикою жертвъ,\r\nможемъ уже теперь и отказаться, безъ опасенія повредить дѣлу\r\nпрогресса. Жертвы эти приносились нашею критикою вслѣдствие\r\nувлеченій. Благотворный плодъ увлеченій остался, но отъ самыхъ\r\nувлеченій, отъ множества пристрастій. симпатическихъ или враж\r\nдебныхъ, пора уже намъ постепенно отказываться.\r\nНа первый разъ намъ показалось небезполезнымъ сдѣлать опытъ\r\nпровѣрки отношеній нашей критики къ знаменитымъ иностраннымъ\r\nписателям ь, поднять нѣсколько дѣлъ, которыя сданы въ архивъ,\r\nто съ 1840, то съ 1838, то даже съ 1830 года, но сданы вовсе не\r\nпотому, что рѣшены окончательно, а потому только, что надобно\r\nбыло скорѣе рѣшать другія дѣла, нетерпѣвшiя отлагательства.\r\nМы далеки отъ намѣренія упрекнуть нашу критику, въ особен\r\nности критику періода Бѣлинскаго, въ опрометчивости ея сужденій\r\nили въ излишней самостоятельности взгляда. Въ наше время было\r\nбы неумѣстно поднимать вопросы изъ за привязанности къ авто\r\nритетамъ.\r\nРѣчь идетъ вовсе не о попранныхъ авторитетахъ, ао правиль\r\nности нашей оцѣнки знаменитыхъ европейскихъ писателей, о мно\r\nжествѣ укоренившагося вздора на ихъ счетъ въ нашей критикѣ.\r\nЧто мы имѣемъ полное право на самостоятельную оцѣнку чужезем\r\nныхъ явленій, что эта оцѣнка тѣмъ будетъ и значительнѣе, чѣмъ\r\nсамостоятельне объ этомъ и говорить нечего. Но наше отрече\r\nніе отъ различныхъ авторитетовъ иностранныхъ литературъ, наши\r\nкавалерскія отношенія -ко многимъ изъ нихъ, т. е. отношения,\r\nкоторыхъ мы третировали ихъ très cavalierement имѣли источ\r\nвикомъ своимъ вовсе не самостоятельность нашего взгляда, а или\r\nувлечения новыми вѣяніями жизни, увлеченія горячія и обиль\r\nныя результатами, или холодное нахальство, привыкшее со всѣмъ\r\nвъ мірѣ обращаться весьма нецеремонно, какъ обращалась напри\r\nмѣръ во дни оны со всѣмъ въ мірѣ « Библіотека для Чтенія » трид\r\nцатыхъ годовъ, или самодовольство, убаюкиваемое дерзкими, де\r\n.\r\nВъ38\r\nВРЕМЯ.\r\nщевопріобрѣтеңиыми-теоріями, или наконец, просто не извѣстныя\r\nиманіц -т Французоманія, германоманія, ангиоманія, -руссoмація,\r\nЕсли бы кавалерская отношенія къ великимъ или просто язвѣст\r\nнымъ иностраннымъ писателямъ, принадлежали въ автературѣ на\r\nшей къ области прошедшаго., то вопросъ не для чего было бы и\r\nподнимать. Нужно было бы постепенно и просто установаать\r\nстоящіе взгляды на дѣятельность того или другого пасателя, въ\r\nсерьёзныхъ и подробныхъ статьяхъ о томъ или другом, изъ нихъ.\r\nНо кавалерскія отношения видимо укоренились какъ нѣчто он\r\n-вершенно законное. Нѣхъ, нѣтъ., да и выскочить вдругъ даже въ\r\nнаше время какой нибудь кавалеръ- наѣздникъ и объявитъ съ вь\r\nсоты величія, что мы, дескать, «не очень высоко ставимъ Шда\r\nмера »… Выскочитъ другой баши -бузукъ и разомъ похоронить\r\nЖорҗа - Занда и т. д. Да и что мудренаго? Мы и съ своими-то де\r\nцеремонимся: у нась какъ разъ Пушкинъ обратится въ поэта аль\r\nбомных побрякушекъ, чтожъ чужихъ-то жалѣть? Насчетъ\r\nмелкихъ (по мнѣнію нашихъ критиковъ) явленій, насчетъ напри\r\nмѣръ какого нибудь Виктора Гюго, какого нибудь Генриха Гейне или\r\nБальзака безпокоиться много нечего: мы и большимъ - то дадимъ\r\nсебя знать! Вотъ, дескать, мы каковы… ((1*)\r\nПротиводѣйствовать кавалерскимъ отношеніямъ нашей критики\r\nкъ иностраннымъ писателямъ подробными и серьёзными статьями,\r\nдѣло, во первыхъ, и по матеріальному труду нелегкое, да въ на\r\nстоящую минуту и довольно безполезное… Не мало примѣровъ мо\r\nжно привести поэтому поводу. Хоть бы напримѣръ, превосходныя\r\nстатьи покойнаго Кудрявцева (П. Н.) о Дантѣ, печатавшiяся нѣко\r\nгда въ « Отечественныхъ Запискахъ », кѣмъ они были читань?\r\nКружкомъ его учениковъ, да кружкомъ немногихъ истинно -обра\r\nзованыхъ людей, еще интересующихся литературою І… Для боль\r\nmей части читателей эти статьи оставались неразрѣзанными (Graeca\r\nsunt non lеguntur!)… ОШиллерѣ писано много было въ нашихъ\r\nжурналахъ отъ « Телеграфа » до « Русскаго міра », но это многописа\r\nніе прошло же втунѣ, кануло же въ бездну, не воспрепятствовао\r\nже въ прошломъ году появленію плохой статейки о Шиммерѣ (не\r\nскажемъ гдѣ), переведенной очевидно съ Французскаго и исполнен\r\nноіі зумительнѣйшихъ невѣжествь. Превосходнѣйшая біографія\r\nГёте Льюиса (Lewis), поміщенная не очень давно въ « Библіотекѣ\r\nдля Чтенія », - помѣщенная по всей вѣроятности не по уваженію\r\n(1) Мы могли бы дѣлать ссылки и указанія\r\nДа чтобъ гусей не раздразнить!КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣВIE 39\r\nкъ Гёте, а цю уваженію къ его англійскому біографу, тоже мало\r\nпринесла пользы и мало читалась…\r\nОстается слѣдовательно возбудить вопросъ въ общихъ, сжа\r\nтыхъ и рѣзкихъ чертахъ, это тѣмъ болѣе нужно, что кромѣ міро\r\nвыхъ свѣтилъ: Гёте, Байроновъ, Шиллеровъ и т. д. есть еще свѣ\r\nтила менѣе яркія, но почему же нибудь да признаваемыя за свѣ\r\nтида яхъ стравами, світила, къ которымъ мы относимся съ са\r\nдымъ фешенебельнымъ презрѣніемъ.\r\n. За доброе желаніе возбудить вопросъ, добросовѣстные чита –\r\nтели вѣроятно простатъ намъ и нѣкоторыя ошибки и нѣкоторые\r\nведосмотры.•\r\nІІ\r\n-\r\nОтношеніе литературы и критики нашей къ иностраннымъ ли\r\n\" тературамъ въ XVIII и въ первой четверти XIX вѣка, было или\r\nсовершенно несамостоятельное, или китайское, т. е. изолированно\r\nсамостоятельное. До Карамзина мы смотрѣди на все глазами Фран–\r\nдузовъ или вҙгдадомъ Часослова и Домостроя: преобладающее\r\nг. воззрѣніе, - воззрѣніе, выставлявшееся на показъ, было впрочемъ\r\nФранцузское, т. е. такъ называемый ложный классицизмъ. Карам\r\nзднъ первый осмѣлился заговорить объ англичанахъ и нѣмцахъ,\r\n- первый поклонился вмѣстѣ съ юной тогдашней Германіей Шекс\r\nдиру и высказалъ откровенно восторгъ отъ представленія « Фіз\r\nсқор, Правда, что восторгаясь представленіемъ « Фізско » и припо\r\nманая по поводу представленія Французскаго « Элина », вошли шекс\r\nпировскаго Мира или « царя Леара », онъ восторгается и представ\r\nденіемъ « Ненависти къ людямъ и раскаянія », но во всякомъ слу\r\nзаѣ онъ заставидъ свою эпоху сдѣлать огромный шагъ вперед,\r\nтакой ша��ъ, который Французы сдѣдали въ литературѣ только\r\nѣтъ черезъ двадцать послѣ своей политической революцій.\r\nНи Карамзину, ни намъ этого шага впрочемъ нельзя вмінять\r\n„ въ необычайную заслугу, равно какъ и въ преимущество надъ за\r\nцоздадою „въ этомъ отношеніи Французскою націею; у Французовь\r\nбыль цѣлый рядъ великихъ, по крайней мѣрѣ для нихъ, Писате\r\nлей XVII и XVII вѣка, установивцихъ извѣстные взгляды на\r\nжизнь, извѣстныя понятія объ изящномъ. Намъ, до самаго Ка\r\nрамзина, жалѣть было ровно нечего. У насъ была « тишь и гладь »,\r\nнаша подражательная литература съ проблесками одного могучаго и\r\nнѣсколькихъ крайне-посредственныхъ дарованій, съ ея торжествен\r\nными одами и трагедіями, цѣликомъ и дубовыми стихами перекла40 ВРЕМЯ\r\n.\r\nдываемыми изъ Корнеля, Расина и Вольтера на русскiя имена, го\r\nдилась только для народій Баркова и для сатиры Дмитриева: « Чу\r\nжой толкъ ». Жалѣть намъ было нечего. Мы мѣнями одну моду на\r\nдругую.\r\nЛѣтъ двадцать впрочемь и мы весьма скромно заявляла свое\r\nсочувствіе къ англичанамъ и нѣмцамъ, не разрываясь съ Француз\r\nскимъ классицизмомъ, а только шаля иногда подъ его гувернер\r\nскимъ присмотромъ, шаля то балладами Жуковскаго, вѣявшими\r\nунылымъ романтизмомъ, то мистически - германскими стремленіями\r\n« Мнемозины » (Одоевскаго и Кюхельбекера). Самъ Карамзинъ, какъ\r\nсвидѣтельствуетъ статья 6. В. Булгарина о свиданіи съ Карамзи\r\nнымъ, помъщенная, какъ образцовая, въ « Учебной книгѣ словесно\r\nсти » г. Греча, и какъ свидѣтельствуютъ другie болѣе достовѣрные\r\nисточники (хотя не все же неправду говорилъ и Фаддей Венедикто\r\nвичъ), самъ Карамзинь не повелъ далеко сочувствiй своей юности и\r\nограничивался въ зрѣлыхъ лѣтахъ пристойным эклектизмомъ. На\r\nсамаго Путкина французскій классицизмъ имѣмъ свою долю влія\r\nнія, да и во всю жизнь свок, Пушкинъ не былъ гонителемъ его…\r\nСъ « Телеграфомъ » только начинается наша эмансипація полная, —\r\nэмансипація впрочемъ, какъ во времена « Телеграфа », такъ и во вре\r\nмена позднѣйія, весьма похожая на сатурналіи, по крайней мѣ\r\nрѣ въ отношеніи къ Французскому классицизму, — сатурналіи, про\r\nдолжавшаяся не менѣе двадцати пяти лѣтъ, вплоть до прибытia\r\nкъ намъ Рашели… Тотчасъ же по прибытии къ намъ знаменитой\r\nартистки, мы такъ же легко перешли отъ вражды и презрѣнія къ\r\nклассицизму, къ серьёзному и уважительному тону о немъ. и ни\r\nкого не удивилъ этотъ серьёзный и уважительный тонъ статей\r\nП. В. Анненкова, как'ъ викого не удивляли выходки Полеваго и за\r\nклятая вражда Бѣлинскаго къ тому же самому явленію. Только не\r\nмногіе, принимавшіе все это къ сердцу, высказались отсталою и,\r\nнадобно сказать правду, донкихотскою оппозиціею Французскому\r\nклассицизму.\r\nМы еще не вдаемся покамѣсть въ разрѣшеніе вопроса, правы и\r\nбыли мы и на сколько именно правы въ нашемь скоропостижномъ\r\nотрицаніи отъ класси��изма и въ неожиданномъ возвращеніи къ нему\r\nнашего уваженія по пріѣзд Рашели. Мы дѣлаемъ еще только исто\r\nрическій очеркъ напихъ увлеченiti и отреченій.\r\nКогда мы отрицались отъ классицизма, на литературномъ гори\r\nзонтѣ Европы горіло какимъ- то зловѣцимъ блескомъ ослѣпитель\r\nное свѣтило: Байронъ; закатывалось величаво, не теряя своего\r\nровнаго и кивительнаго свѣта, другое свѣтило: Гёте, и только что\r\nвыходили на середину неба Пушкинъ и Мицкевичь… То было вреКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРБИЕ 41\r\nмя чулесъ литературныхъ, потомучто кромѣ Байрона и Гёте, Пуші\r\nкина и Мицкевича, появлялись одинь за другимъ романы Вальтеръ\r\nСкотта, Фантастическiя сказки Гофмана… Какъ мы жадно ловили\r\nвсѣ эти вѣянія, какъ мы наивно - таинственно говорили о Фаустѣ\r\nи дерзали говорить даже о второй его части, какъ много развилось\r\nу насъ въ то время байрончиковъ, которые какъ Трилунный счи\r\nтали (по крайней мѣрѣ въ стихахъ) за мўку и кару\r\nбыть въ толпѣ безсмысленныхъ людей,\r\n(\r\nкакъ мы вѣрили и въ разочарованіе нашихъ байрончиковъ, и въ\r\nто, что « Блаженство безумія » Полеваго — повѣсть въ гофмановскомъ\r\nродѣ и т. д., и какъ мы мало способны были понимать своего вели\r\nкаго поэта, своего Пушкина. Мы требовали отъ него, чтобы они\r\nповторялъ намъ Байрона, а онь и натурою и особенностью генія,\r\nстоль же мало походилъ на демоническаго британца, какъ Рафаэль\r\nна представителей мрачной школы, которой любимый предметъ му\r\nчeнiя и пытки, какъ Моцартъ на Бетховена, — онъ, который съ\r\nкаждымъ шагомъ, становился самостоятельнѣе и даже Мицкевича\r\nготовъ былъ упрекать за подчиненіе Байрону:\r\nН.\r\n-\r\nКогда тебя Мицкевичъ вдохновенный,\r\nя нахожу у Байроновыхъ ногъ и т. д.\r\n:\r\nНо дѣло въ томъ, что мы увлекались и увлекались искренне\r\nкто по собственнымъ впечатлѣніямъ, а кто по слуху. То, чѣмъ мы\r\nпожертвовали новым увлеченіямъ — преданія чоборнаго класси\r\nцизма дѣйствительно должно было пасть передъ вѣяніемъ но\r\nваго могучаго духа. Новый духъ этотъ притомъ несъ съ собою от\r\nзывы громадной средневѣковой жизни, возвращалъ европейскому\r\nчеловѣчеству все, что заслонею было отъ него на время ложными\r\nКлассическими идеальчиками, возвращалъ не только Данта и\r\nШекспира, но даже сумрачно - колоссальные образы Нибелунговъ,\r\nвеселыя пѣсни труверовъ, романсы о Сидѣ, испанскую драму\r\nи т. д., возвращалъ на время даже обаяніе католицизма. Это\r\nбыли духъ романической реакціи… Намъ она была чужда эта\r\n: реакція, потомучто у насъ не было и отрицанія ея, не было и re\r\nnaissance, возрожденiя древности; мы были гости на чужомъ пиру,\r\nно какое наивно - усерднье, добросовѣстные гости! Право, мы сами\r\nхоть и не доходили до безобразій « Доктора любви » Захарій Вер\r\nнера, но за то ужь по крайней мѣрѣ пьянство Гофмана возвели чи\r\nстосердечно въ число добродѣтелей и непремѣнныхъ правилъ ро\r\nмантической жизни, Увы! за наше чистосердечіе мы платились та42\r\nВРЕМЯ\r\n2 2\r\n-\r\nкими дорогими жертвами, какъ яркіе таланты Мариинскaro, Доде\r\nжаева, Мочалова, Варламова, дарованія Соколовскаго, Меркли и\r\nт. д… Сатурналіи романтической реакцій праздновались у наеъ\r\nправо гораздо разгульнѣе, чѣмъ на западѣ… Наши впечатаѣнія\r\nотразились во всей жизни, во всѣхъ отнощеніяхъ жизни, въ друқ\r\nбѣ, аюбви въ особенности, все равно были ли эти впечатлѣнія\r\nизъ источниковъ или впечатаѣнія по слуху… На одного альбома\r\nЗамоскворѣцкой барышни той эпохи, не найдете вы, если только\r\nнайдете такое сокровище, (что подлежить большому сомнѣнію, ибо\r\nмы вообще не хранимъ памятниковъ, а замоскворѣцкія барышни и\r\nтого менѣе),, — въ которомѣ не встрѣтили бы вы не одного а двухъ,\r\nтрехъ самодѣльныхъ байрончиковъ и не увидали бы на неизбѣж\r\nныхъ въ каждомъ альбомѣ цвѣтныхъ листкахъ каллиграфически\r\nкрасиво написанныхъ стиховъ изъ Данта ли: Nessun magior dolo\r\nте, изъ Байрона нь:\r\nFare the well and if fore ever T. A.,\r\nстиховъ, которыхъ языка, не скажемъ по всей вѣроятности, но все\r\nнепремљнно не понимали ни писавшіе, ни тѣ владѣтельницы аль\r\nбомовъ, для которыхъ стихи писались, стиховъ, заимствован\r\nныхъ изъ эпиграфовъ романтическихъ поэмъ и повѣстей эпохи.\r\nПомните ли вы въ « Литературныхъ мечтаніяхъ » Бѣлинскаго —\r\nнаивное, милое, пламенное мѣсто о томъ, какъ стихи Пушкина\r\nжурчали въ воздухѣ, неслись отовсюду… Это мѣсто, кромѣ своей\r\nнаивной прелести и поэтичности, имѣетъ еще все звачевіе истори\r\nческаго свидѣтельства… Это было точно такъ не только со стихами\r\nПушкина, но со всякими стихами и поэмами эпохи отъ « Червеца\r\nКозлова до « Байроновой урны » Трилундаго. Комически - наивная, но\r\nмилая эпоха, которую началъ первый посвятитель нашъ въ тани\r\n„ ства романтизма, Жуковскій, переросъ недосягаемо Пушкинъ и\r\n„безнамБренцо предалъ посмѣянію Полевой трагедіей о разгулѣ\r\nжизни Нино Галлури (Уголино) и объ аркадскомъ плетенів мъ\r\nкорзинокъ съ Вероникой…\r\nСъ 1830 года вступили мы въ новыії « Фазисъ развитія », говора\r\nФилософскимъ языкомъ. Говоря же по просту 1830 годъ разнуз\r\nдаъ такъ называемую юную Французскую словесность, уже и пре\r\nжде этого времени заявлявшую впрочемъ себя такими романтиче\r\nскими стремленіями, которыя пахли уже не одной реакціей, — и\r\nюная Французская словесность взволновала наши сердца и умы,\r\nЗамѣчательно, что ею, этой буйной словесностью, увлеклись уже\r\nне люди минуты, какъ Полевой, самый блестящий изъ тогдашнихъ\r\nлюдей минуты. Ею увлекся Надеждинъ, ею увлекся Бѣлинскій. За\r\n>\r\n.\r\nD\r\n>КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 43\r\n>\r\nмѣчательно тоже, что и „въ ваше время — тридцатью годами от\r\nдаленное отъ, той эпохи - едва ли можно сказать о причинахъ\r\nпроисхождеңia и,о значеніи юной Французской словесности, глуб\r\nже и основательнѣе того, что сказано Надеждиңымъ въ одной изъ\r\nстатей его « Телескопа », — въ статьѣ: « Баронъ Брамбеусъ и юная\r\nсловесность »… Такого смѣлаго отрѣпенія отъ условно- нравствен\r\nныхъ пунктовь, такого удивительнаго историческаго чутья, такой\r\nвѣрной, хотя и страстной оцѣнки, можно пожелать даже и въ на\r\nше время (*), по крайней мѣрѣ пожелать больше чѣмъ кавалерских\r\nотнощеній. Съ другой стороны, Бѣдинскій въ ту юную эпоху своей\r\nдѣятельности, къ которой принадлежатъ его неувядающая, без\r\nсмертныя « литературныя мечтанія », является жаркимъ поклонни\r\nБомъ Бальзака и другихъ современныхъ Французскихъ дѣятелей.,.\r\nЗамѣчательно наконецъ и то, что именно люди серьёзной мысли\r\nи серьёзнаго чувства увлеклись юной Французской словесностью,\r\nа врагомъ ея явился барон Брамбеусъ - блестящій и многосторон\r\nвій, но глубоко развращонный умъ, котораго единственнымъ убѣж\r\nАсвјемъ.бымъ смѣхъ надъ всякимъ убѣжденіемъ, надъ всякимъ вы\r\nСокимъ стремлевіемъ въ наукѣ, искусствѣ и жизни…\r\nВсе это очень замеѣчательно, но вм:ѣстѣ и понятно. Не увлечься\r\nпроизведеніями Гюго, въ особенности же его геніальнымъ рома\r\nномъ, не увлечься дикими и напряжонно - гасконски ми, но огненны\r\nуи драмами Александра Дюма pere'а и его первыми лихорадочными\r\nразсказами, въ родѣ « Маскерада », не повѣрать наконецъ великому\r\nаналитику сердца чеювѣческаго Бальзаку въ мѣйствительномъ бы\r\nтіи той эксцентрической « Comedie Humaine », которой пеструю и\r\nмрачную картину развертывалъ онъ все инре и шире съ каждымъ\r\nсвоимъ произведеніемъ не увлечься всѣмъ этимъ, трудно даже и въ\r\nнаше время человѣку съ серцемъ, плотью и кровью\", а нь ту моло\r\nдую эпоху нашего сознанія было просто даже невозможно. Одинъ\r\nПушкинъ по особеннымъ свойствамъ своей чисто - художнической\r\nнатуры, не принимаврій ничего напряжоннаго – какія бы достойн\r\nства не имѣло это напряжонное, смѣявшийся даже въ самомъ себѣ\r\nнадъ своимъ Гиреемъ, который въ срединѣ боя\r\n(\r\nЗаноситъ саблю и съ размаха\r\nНедвижимъ остается вдругъ,\r\n(') Какъ жаль вообще, что друзья и почитатели покойнаго Н. И. Надеждина,\r\nне позаботятся до сихъ поръ объ издании поднаго собранія его сочиненій! Оно\r\nпринесло бы литературѣ нашей несравненно большую пользу, чѣмъ изданіе\r\nсочинеңій Сенковскаго.,44 ВРЕМЯ\r\nесли и можетъ\r\nодинъ только Пушкинъ могъ съ высоты смотрѣть на мрачную и\r\nглубокаго смысла исполненную вакханалію, и одному ему это было\r\nизвинительно (*). Лихорадка заражала всѣхъ, у кого были нервы и\r\nу кого не отупѣли они въ условной нравственности или въ цинизмѣ\r\nбрамбеусовскаго безвърія… Первое дѣло, или по крайней мѣрѣ одно\r\nизъ первыхъ дѣлъ русскаго въ Парижѣ (письма В. П. Боткина въ\r\n« Телескопѣ ») было взобраться на башни Notre-Dame и поклониться\r\nсамому Гюго…\r\nА знаете ли, кто между прочимъ бымъ поклонникомъ Бальзака?\r\nНавѣрно не угадаете читатели, вы молоды,\r\nбыть забыли, если вы въ зрѣлыхъ лѣтахъ?.. Шевыревъ, С. П. Ше\r\nвыревъ, тотъ с��мый С. П. Шевыревъ, который, сказать — par pa\r\nrеnthese, еще ждетъ себѣ въ будущемъ справедливой и честной оцѣв\r\nки и за свою дѣятельность какъ критика, впадавшаго нерѣдко въ\r\nгрубѣйшіе промахи и безтактныя увлеченія (Бенедиктовъ), но вмѣ\r\nстѣ съ тѣмъ, одного изъ остроумнѣйшихъ обличителей промышлен\r\nваго направленія въ журналистикѣ (борьба въ « Наблюдателѣ» съ\r\n« Библіотекою для Чтенія ») и кукольниковской Фальши въ литерату.\r\nрѣ, и за свои учено -исторические труды, с которыхъ время сниметъ\r\nшелуху, послужившую недавно поводомъ къ остроумной, но въ\r\nсущности весьма несправедливой статьѣ г. Луки Варiантова,\r\nПомните ли вы тоже, или знаете ли, гдѣ впервые явилось имя\r\nЗанда или лучше сказать, гдѣ впервьте у насъ произнесено это имя,\r\nбезъ пошлыхъ шутокъ надъ женщиной- поэтом\"ь и надъ эмансипа\r\nціей, и гдѣ впервые честно переводились, а не передѣлывались,\r\nкакъ въ « Библіотекѣ для Чтенія », ея романы?..\r\nВъ « Московском. Наблюдателѣ » его первaго періода, въ чинномъ,\r\nдаже аристократическомъ Наблюдателѣ, цвѣта великосвѣтсквхъ\r\n-перчатокъ, въ палевомъ Наблюдатель Андроссова и Шевырева!\r\nМосковскій Наблюдатель первой редакцій, основался какъ оппозиція\r\n– съ одной стороны промышленному и скептическому направленію\r\n« Библіотеки для Чтенія », а съ другой стороны — демагогически\r\nрѣзкому направленію надеждинскаго « Телескопа », Московскій На\r\nблюдатель первой редакции былъ журамъ приличный, состоявшій\r\nнѣкоторымъ образомъ sub auspiciis - главы нашей литературы, ко\r\nторый отдаль туда знаменитое стихотвореніе наслѣднику Лукулла,\r\nно совершенно безсильный и весьма часто безтактный безтакт.\r\nный дo поклоненія стихотворной шумихѣ и до непониманія гого\r\n(*) Между прочимъ, и Пушкинъ однако, не могъ воздержаться отъ сочув\r\nствія къ одному изъ корифеевъ юной словесности — и къ кому же? Къ самому\r\nбезнравственному, хотя правда, наивнѣйшему изъ нихъ Альфреду де -Мюссе.КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 45\r\nлевскаго « Носа », отвергнутаго его редакціею, безтактный до ста\r\nтей г. Лихонина о Вельтманѣ и до изобрѣтенія C. II. Шевыревымъ\r\nособаго рода октавъ для перевода Тасса, въ родѣ саѣдующихъ:\r\n… Но всѣхъ напоръ одинъ онъ пятитъ,,\r\nТо этого, то онаго онъ хватитъ!..\r\nоктавъ, которыхъ сочиненію для русскаго языка, предшествовало\r\nцѣлое письмо переводчика въ. Телескопѣ…\r\nМежду - тѣмъ, этоть чопорный, безсильный, безтактный « На\r\nблюдатель » первой редакции, первый произнесъ съ уваженіемъ имя\r\nЗанда и далъ публикѣ не перел:ѣлку, а переводъ, и притомъ изящ\r\nный — одного изъ прекраснѣйшихъ романовъ ея первой эпохи «Си\r\nмонъ », « Наблюдатель » выдвинуль Занда въ то время, когда « Би\r\nбліотека для Чтенія » ругалась надъ г -ою Дюдеванъ, и когда никто\r\nеще, даже чуткій Бѣлинскій не подозрѣвалъ ея великаго зна\r\nченія.\r\n« Телескопъ » закончил свою благородную и энергическую, но\r\nмало вознагра��денную сочувствіемъ, дѣятельность, громовымъ уда\r\nромъ, совершенно - нежданнымъ, совершенно – противорѣчившимъ\r\nдаже духу, убѣжденій редактора — письмом. П. Я. Чаадаева. Надеж\r\nдинъ, какъ дѣятель критической, сошолъ навсегда съ поприща, къ\r\nвеликому врелу русской мысли и русской литературы.\r\nБѣлинскій же вступалъ въ новый фазисъ развитія (теперь уже,\r\nи въ особенности въ отношении къ нему, употребляемъ этотъ тер\r\nминъ без малѣйшей иронів), съ нимъ вступали и всѣ мы, ибо съ\r\n« Јвтературныхъ мечтаній », Бѣлинскій съ разу сталъ народнымъ\r\nпредставителемъ нашего сознания и представителемъ единствен\r\nнымъ, ибо другое передовые люди эпохи, или какъ И. В. Кирѣев\r\nскій вырабатывали мысль тяжело и долго, или какъ Хомяковъ раз\r\nбрасывались искрами, не сосредоточивая своего пламени, или какъ\r\nПогодишъ передавали передовый идеи въ шелухѣ и въ такихъ от\r\nсталыхъ Формахъ, за которыми исчезали, или вслѣдствіе которыхъ,\r\nкриво и превратно толковались передовыя идеи.\r\nФазисъ развитія, въ который вступали тогда всѣ мы вмѣстѣ съ\r\nБѣлинскимъ, былъ гегемизмъ въ его первоначальной, таинственно\r\nтуманной и тѣмъ болѣе влекущей Формѣ, въ Формѣ признанія ра\r\nзума тождественнымъ съ жизнью, и жизни тождественной съ разу\r\nмомъ. Этот, таинственный гегемизмъ съ его страшно - манящимъ,.\r\nвсеохватывающимъ принципомъ гегелизмъ, на первый разъ ми\r\nрованій со всѣмъ историческимъ, обѣицавпій всему существующему\r\nвъ нашихъ вѣрованіяхъ, правственныхъ убѣжденіяхъ и даже про\r\nсто обычаяхъ, оправданіе и примиреніе, казался намъ всѣмъ, и\r\n-46 ВРЕМЯ\r\nB'\r\nвсѣхъ болѣе Бѣлинскому — сопераrеtuѣйбіймъ idealer Reich, въ кв.\r\nторомхъ по слову великаго поэта, имѣющаго несчастіе не быть пр\r\nзнаваемьтмъ за великаго поэта « Bькомъ» (едва ли « напіймъ»).\r\nWort gehalten' wird in jenen Räumen\r\nJedem schönen gläubigen Gefühl,\r\nЭтотъ reгeлизмъ былъ уже не просто раздражающее вѣяніе какъ\r\nшеллингизмъ Кирѣевскаго и Надеждина, онъ становился для всѣхъ\r\nадетовъ его, — а кто же изъ мыслящихъ людей не вступали тогда\r\nрядѣ ero адебтовъ, кто изъ впечатлительныхъ людей не блъ to\r\nслуху за адептами - становился вѣрою.\r\nВѣра требовала жертвъ, какъ всякая вѣра. Принципъ тождест\r\nвенности разума й дѣйствительности — на первый разъ становился\r\nвраждебно противъ всякой вражды и протеста, быхъ самъ протестомъ\r\nпротивъ протеста. Да и какъ же иначе? Міръ и жизнь — по крайней\r\nмѣрѣ на первый разъ, представлялись стремящемуся духу гармо\r\nническими, вполнѣ замиренными и конечный, стремяпійся духъ\r\n(я употребляю религіозньте термины эпохи), отрѣmаясь отъ своей\r\nконечности, плавалъ торжественно въ безграничности, сливался съ\r\n« Unendlicher Geist »\", переходилъ въ него и съ высоты смотрѣлъ па\r\nразумно-гармоническое морозданіе…\r\nвѣра, ибо именно такого рода гегелизм\"ь, какт нѣчто тайн\r\nственное, быхъ вѣрою\", — требовала жертвъ отъ сознания и чув\r\nства, и �� этом случав жрецомъ и жертвоприносителем явился\r\nконечно прежде всѣхъ Бѣлинскій.\r\n\" Ясное дѣло, что принципу примиренія съ дѣйствительностью\r\nпринесено было въ жертву все тревожное вѣ литературах\" ь запада,\r\nтакъ незадолго еще возбуждавшее восторгъ и поклоненіе. Мѣрков\r\nвсего стала одна художественность: подъ художественностью же\r\nразумѣлась только объективность. Передъ этой мѣркой уцѣ.rѣли\r\nвесьма немногое из великихъ писателей запаха, а именно: изъ\r\nангличанъ — Шекспир, да Вальтеръ- Скоттъ, да Куперъ (Байрони\r\nне былъ пониженъ, но о нем, умалчиваюсь), изъ вѣмцевъ\r\nГёте, да Гофманнъ. ОШиллерѣ говорилось свысока, какъ о ка\r\nкомъ - то вічномъ юнов. Французы были разомъ всѣ похерены\r\nво всемірной литературѣ, за исключеніемъ Андрея Шенье: противъ\r\nЗанда промелькнули даже двѣ-три враждебныя выходки: остальная\r\nюная словесность предана конечному поруганію… Собственно, глав\r\nнымъ йдоломъ новаrо направленія сталъ Гёте, и изучать его, зна“\r\nчило положительно жить im unendlichen Geiste.\r\nНо дѣлд'въ томъ, что ни взглядъ съ вѣгсока на ІШиллера Бѣдинёкаго и другихъ адептовъ гегелизма, не имѣмъ ничего общаго\r\n9\r\nО.ДанъКритическо овозрѣніE 47\r\n1\r\n2\r\nсъ современнымъ взглядомъ свысока на Шиллера… ну хоть бы га\r\nзетът «Мѣкъ»; ни выходки против тревожной деятельности зарада,\r\nхотя чуть- что не презрительныя, не имѣлі ничего общаго съ глуми\r\nменіемъ наглаrо скептицизма « Библіотеки для Чтенія » тридцатыхъ\r\nгодовъ, равно какъ и съ мѣщанскими, хотя и « одѣтыми въ англій\r\nckiй виджанъ » выходками « Библіотеки для Чтенія » в 1856 году,\r\nи съ знаменитымъ объявленіемъ « Отечественныхъ Записокъ » \" сего\r\n1861 года.\r\nТакое же различie было между этими явленіями, какъ между\r\nубѣжденіемъ и маніею, какъ между глубокой вырою и праздньгмъ\r\nбаювствомъ мысли…\r\nМало ли было ошибокъ у Бѣлинскаго — ошибокъ и Литература\r\nвыхъ й общественныхъ, но положа руку на сердце, можно смѣло”\r\nсказать, что каждая ошибка его, отъ статьи о « Бородинской го\r\nдовщинѣ » до статьи о « Парижскихъ тайнахъ », была дороже по-зна\r\nченію и плодотворнѣе по послѣдствіямъ, неизмѣнности многихъ\r\nинѣній и всѣхъ многоразличныхъ маній послѣ нихъ десяти лѣтъ,\r\nвзятыхъ вмѣстѣ. Ни одна изъ ошибокъ его не имѣла' источникомъ\r\nсвоимӣ того тупого самодовольства, которое такъ долго напримѣръ\r\nне позволямо устарѣлой критикѣ послѣднихъ десяти лѣтъ, признать\r\nОстровскаго, ни того праздношатанія мысли, которому ні почем\"ь\r\nШиллеръ и Зандъ — потомучто собственно ему все ни почемѣ..\r\nБѣлинской бы прежде всего доступенъ — даже иногда неумѣ4\r\nремно доступенъ всякому новому проявленію истины. Можно безъ\r\nособенной смѣлости предположить, что въ 1856 году, онъ сталъ былі\r\nславяноФиломъ, й несомнѣнно нолагать, что еще въ 1851 году,\r\nуќаза.хь бы онъ на Островскаго, какъ на провозвѣстника новаго!\r\nлитературнаго движенія…\r\nВо все истинное и прекрасное онъ влюблялся страстно и гму\r\nбоко. Именно « Влюблялся » это настоящее слово для правильного\r\nопредѣленія отношеній этой могущественной и вмѣстѣ женски-впе\r\nчатлительной натуры къ истинѣ, добру и изящному… » Увлеченны\r\nстрастью, онъ готовъ былъ тотчасъ же « сжигать корабли за собой »;\r\nразрывать всѣ связи съ прошедшимъ, если проntедшее мѣшамо на\r\nстоящему. Вивы его не его вины, а вины самого reгeлизма, коu\r\nтораго одной стороны быль онъ самымъ сильнымъ у насъ толкон\r\nвателемъ - стороны исключительной вѣры въ прогрессъ, въ по\r\nслѣднюю минуту, какъ въ самую истинную, въ этого страшнего,\r\nвсеожираюңағо « Gott im Werden», свергающаго оболочку за обои\r\n40чкою…\r\nВъ 1834 году, Бѣлинскій воnіетъ на Пушкіна за его « Анджело ».\r\nв за спокойныя стихотворенія, въ которыхъ самое стихосложеңіс \"\r\n148 ВРЕМЯ\r\nи мы. Въ\r\n-\r\nнаходитъ онъ соотвѣтствующимъ піитикамъ архимандрита Апо\r\nлоса и Остолопова. Въ 1838 толу въ « Зеленомъ Наблюдателѣ » у\r\nнего « духъ занимается отъ восторга » надъ послѣднею дѣятельно\r\nстью Пушкина…\r\nЕ ѕеmрrе bеnе, господа!\r\nсказалъ бы конечно на это великій поэтъ, если бы былъ живъ. и\r\nдѣйствительно: «sempre bene » могай сказать на это\r\n1838 году, Бѣлинскій глубже ми, нѣтъ ли, но иначе уразумѣлъ и\r\nпочувствовалъ Пушкина и передалъ намъ моментъ своего разу\r\nмѣнія и чувства съ величайшею искренностью…\r\n« Зеленый наблюдатель » бымъ кратковременной ареною различ\r\nныхъ жертвоприношеній « абсолютному духу », « художественной\r\nобъективности » и проч. Название поэта субъективнымъ было то\r\nгда названіемъ ругательнымъ. Помнится, чуть ли даже «Уголи\r\nно » Н. А. Полеваго не ругами за субъективность и притомъ съ\r\nвеличайшею важностью, когда эту штуку надобно было ругать за\r\nмануфактурность — чуть ли переводъ Гамлета не называли «субъек\r\nтивнымъ »… А между тѣмъ, въ тоже самое время, во время самаго\r\nнеистоваго служенія объективности, Бѣлинский прорывался всей\r\nсвоей старой, страстноіі натурою, разбирая субъективнѣйшую игру\r\nМочалова.\r\nНа моментѣ примиренія съ дѣйствительностью Бѣлинскiй оста\r\nновиться не могъ. Перейдя въ « Отечественныя Записки », онъ въ\r\n1839 году, въ концѣ, дошолъ смѣло до крайнихъ абсурдовъ прими\r\nренія въ статьяхъ, возбудившихъ даже негодованіе во многихъ изъ\r\nего друзей и почитателей, и затѣмъ поворотилъ круто не по страху\r\nперед, порицавшими, а по глубокому внутреннему убѣжденію, какъ\r\nвсегда…\r\nДля него зажгаись новыя свѣтила: Гоголь, Лермонтовъ, Зандъ.\r\nГоголю сначала поклонялся онъ за объективность же, но потомъ\r\nразъяснилъ все его великое отрицательное значеніе въ вашей\r\nжизни. Для Лермонтова и Занда нашлось новое слово объяснения:\r\nпавосъ, и павосъ замѣнимъ объективность.\r\n« Павосъ » поднялъ и Шиллера, но увлеченный новымъ міромъ,\r\nБѣлинскій не подняль мнoгaго, что уничтожимъ во имя объектив\r\nности.\r\nВся « Французская юная словесность » такъ и осталась похерен\r\nною… Зандъ, которая и въ самомъ дѣлѣ представляетъ собою явде\r\nвіе совершенно особенное осталась для насъ одна. Всѣ прежнія\r\nнаши впечатлѣнія мы должны были то во имя объективности, то\r\nво имя паноса, то наконец, во имя еще болѣе могучихъ словъ, ко\r\nторыхъ\r\n5КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЪНIE 49\r\n1\r\nНо\r\nзначенье\r\nТемно иль ничтожно,\r\nНо имъ безъ волнения\r\nВнимать не возможно…\r\nи въ которыя милый нашъ литературный деспоть, властительно\r\nзаставляли насъ вѣрить; всѣ бывалыя впечатлѣнія отъ Гюго,\r\nДюма, Бальзака, Сюит. д., мы должны были въ себѣ искоренить,\r\nзадавить или по крайней мѣрѣ затаить. Иначе и нельзя было. Даже\r\nсамый смѣлый изъ тогдашнихъ мыслителей, и тот, напримѣръ,\r\nвъ письмахъ о « Дилетантизмѣ » помнится, поставилъ Гюго на одну\r\nдоску съ помѣшаннымъ « докторомъ любви », Захаріей Вернеромъ,\r\nсловами, что Вернеръ съумасшедшій, который вообразилъ себя\r\nноэтомъ, а Гюго поэтъ, который вообразилъ себя съумасшедшимъ.\r\nЭто не мѣшало вамъ конечно, втихомолку перечитывать иногда\r\n« Notre -Dame » и даже смотрѣть Мочалова или Каратыгина въ роли\r\nКлавдія Фролло или Клоде Фрол.10, какъ значилось бывало въ\r\nаФишѣ нелѣпости, состряпанной извѣстной кухаркой, г - жею Бирхъ\r\nПфейферъ изъ высоко - поэтическаго созданія.\r\nВо всякомъ случаѣ, Зандъ утвердилась въ нашей литературѣ на\r\nвсе время жизна Бѣлинскаго. Къ Гёте онъ сталь холодне\r\nего не развѣнчивалъ, хотя уже и появилась въ « Отечественныхъ\r\nЗапискахъ » 1845 года, чья - то см:ѣлая статейка о старчествѣ второй\r\nчасти Фауста. Шиллеру возвращены были всѣ права на уваженіе.\r\ni o Байронѣ ужь и говорить нечего.\r\nКъ числу идоловъ прибавился еще Диккенсъ, въ котораго тоже\r\nстрастно влюбился нашъ вожатый за его реализмъ и правду,\r\nхотя не разъ высказывалъ свое неудовольствіе на братцевъ Чарль\r\nсовъ и другія приторныя лица знаменитаго англійскаго романиста.\r\nВообще аке, поклоняясь реализму Диккенса и англичанъ, Бѣлинский\r\nникогда не думал, что они будутъ для насъ когда-либо исключи\r\nтельными свѣтилами, передъ которыми совершенно поблѣднѣетъ\r\nтакое свѣтимо какъ Зандъ и единственными мѣрками нашихъ нрав\r\nственныхъ воззрѣній.\r\nСъ Бѣлинскимъ кончаются наши, часто неправильныя, но всегда\r\nсерьёзныя и искреннія отношенія къ великимъ западнымъ писате\r\nДамъ.\r\nIjo смерти Бѣлинскаго въ критикѣ нашей, какъ въ этомъ такъ\r\nи въ другомъ отношении, начинается рядъ манiй и праздношатаній\r\nЕмысла.\r\nМаніи эти могли бы послужить предметомъ любопытныхъ пси\r\nхологическихъ изученій сами по себѣ, но по отношению къ подня\r\nтому нами вопросу омфють мало существенной важности. Что на\r\nТ. II. Отд, ІІ.\r\ni\r\n4.\r\n50 BPEMA\r\n.\r\nпримѣръ важнаго, по отношенію къ этому вопросу, что Феше\r\nнебяьно-блазированный « иногородный подписчикъ » сталъ было на\r\nходить вкусъ, въ романахъ Анны Радклейфъ и даже въ роман��хъ\r\nг. Степанова, и изъявлять другія болѣе гастрономическiя, чѣмъ\r\nлитературныя потребности? что « Библіотека для чтенія » въ 1856 г.\r\nиронически относилась къ Занду и ея поклонникамъ, высказывала\r\nне разъ самое уничтожающее равнодушіе къ Генриху Гейне и т. д.\r\nи т. д.?\r\nДѣло въ томъ, что причемъ насъ оставилъ въ нашихъ сочув\r\nствіяхъ Бѣлинскій, оритомъ мы и до сихъ поръ остаемся. Нѣкото\r\nрыя только изъ сочувствій его, какъ напримѣръ — сочувствіе къ\r\nанглійскому роману, довели мы до исключительности и крайности,\r\nПровѣрить же свои впечатлѣнія, постараться возвратить имъ\r\nесли не полную законность, то по крайней мѣрѣ приличную долю\r\nзаконности, мы не потрудились.\r\nДа и зачѣмъ же? Англійскихъ романовъ, и притомъ замѣчатель\r\nВыхъ, выходить немало: для нашихъ журналовъ есть стало - быть\r\nвсегда хорошій матеріалъ1 « что и требовалось доказать », какъ го\r\nворится. Изрѣдка можно и Занда пустить — только непремѣнно въ\r\nнеопрятномъ и невѣжественномъ перевод, какъ недавно сдѣлано\r\nсъ Консуэло… Для разнообразія существуетъ еще мѣщански- сенти\r\nментальный сорт Крашевскаго, Корженевскаго и другихъ поль\r\nскихъ повѣствователей.\r\nТакъ порѣпается вопросъ объ иностранныхъ писателяхъ дая\r\nжурнально- комерческой точки зрѣнія, но едвали такъ можетъ быть\r\nонъ рѣшонъ съ точки зрѣнія правды.\r\nIII\r\nОтнопенія наши къ иностраннымъ знаменитымъ писателямъ\r\nдолжны быть непремѣнно провѣрены.\r\nМы не говоримъ, что непремѣннымъ результатомъ этой провѣрки\r\nбудетъ возстановленіе тѣхъ или другихъ авторитетовъ, тѣмъ менѣе\r\nподчиненіе нашего самостоятельнаго взгляда на иностранныхъ зна\r\nменитыхъ писателей, взгляду критиковъ ихъ націй. Напротивъ —\r\nизбави насъ Богъ отъ такихъ результатовъ провѣрки, которые бы\r\nлишила насъ самостоятельности, и можно надѣяться, что такихъ ре\r\nзультатовъ мы и не примемъ, да и не можемъ принять.\r\nНо дѣло-то въ томъ, что въ нашихъ жертвахъ, которыя мы при\r\nносили то искреннимъ увлеченіямъ, то капризнымъ маніямъ, именКРетическоЕ овозръніE 51\r\nно не было самостоятельности, равно какъ не было и нѣтъ вхъ въ\r\nкавалерскихъ отношеніяхъ нациихъ литературныхъ на здниковъ.\r\nНачнемъ дѣло ab oyo. Начнемъ съ почтеннаго старика, съ Фран\r\nцузскаго классицизма. Мы сначала приняли его слѣпо и переводили\r\nего или скорѣе перепирали\r\nна родной языкъ осинъ\r\nпо выраженію одной эпиграммы, относящейся впрочемъ къ перево.\r\nдамъ Шекспира. Въ нашей классической литературѣ, не было ниче\r\nго серьёзнаго, ничего перешедшаго какимъ:нибудь образомъ въ\r\nжизнь. Это бымъ рядъ « выдуманныхъ сочиненій », до которыхъ\r\nжизни не было никакого дѣла, а было дѣло только нѣсколькимъ до\r\nстопочтеннымъ старцамъ -писателямъ, да тѣмъ господам ь, кото\r\nрымъ\r\nПечатный вслкі листъ быть кажется святымъ.\r\nА между тѣмъ литература наша, относилась весьма долго ко все\r\nму этому очень серьёзно — и когда Мерзляковъ позволилъ себѣ\r\nусумниться въ величии никѣмъ нечитаемаго Хераскова, онъ возбу\r\nдилъ противъ себя вонли. Еще болѣе скандала между литератур\r\nными старцами возбудили критическiя оцѣнки старыхъ писателей\r\nПолевымъ, хотя онъ часто въ отношенiн ко многимъ авторитетамъ,\r\nкакъ напримѣръ къ Державину, очень ловко отдѣлывался шумихою\r\nФразъ… Когда же Бѣлянскій начиная съ « литературныхъ мечтаній »\r\nподнялъ безпощадную борьбу противъ нашихъ авторитетовъ, по\r\nслышались уже не вошли анѣчто худшее, юридическое обвини\r\nтельные акты въ прозѣ и стихахъ, въ родѣ знаменитой элегіи одно\r\nго из самыхъ злобныхъ литературныхъ старцев\" ь, воріявшей меж\r\nду прочимъ:\r\nКарамзинъ тобой ужаленъ,\r\nЛомоносовъ не поэтъ…\r\nСтранным образомъ, эту защиту Фальшивыхъ явленій принимали\r\nне одни только литературные старцы, а люди во многихъ отноше\r\nніяхъ передовые. Въ разоблаченіи « выдуманныхъ сочиненій », въ\r\nстрогой повѣркѣ сдѣланной нашей литературѣ, неимѣвшей ничего\r\nобщаго ни съ народомъ, ни съ народною жизнью, видѣли оскорб\r\nленіе нашего народнаго чувства, юли дѣйствительно и глубоко\r\nпреданные народности!\r\nСъ другой стороны злоба наша ва Французскій классицизмъ во вре\r\nмена Полеваго, была отчасти подражательная злоба, злоба заднимъ\r\nчисломъ, злоба по воспоминанію о Лессингѣ, который боролся и\r\n1 долженъ быаъ бороться въ свое время съ ложнымъ классицизмомъ,52 ВРЕМЯ\r\nкакъ съ живымъ явленіемъ, тяготѣвшимъ надъ самостоятельностью\r\nгерманскаго искусства. И борьба Лессинга и негодованіе ІШиллера на\r\nГёте за переводъ вольтерова Магомета, негодованіе, вылившееся въ\r\nпревосходномъ стихотворенів (хоть Шиллеръ и самъ перевелъ рас\r\nсинову Федpy) совершенно понятны. Понятно также, т. е. объясняет\r\nся историческими причинами, враждебное отношеніе къ Французско\r\nму классицизму братьевъ Шлегелей, хоть оно и доходило у нихъ до\r\nкрайностей, до непониманія напримѣръ геніальнаго таланта Молье\r\nра. Но наше озлобленіе какъ чисто сочиненное, имѣло въ себѣ нѣ\r\nчто донкихотское, потомучто мы рѣшительно воевали съ мельни\r\nцами. Съ первым, напримъ геніальнымъ человѣкомъ и народнымъ\r\nписателейъ Пушкинымъ, мы совершенно свободны были отъ всего\r\nусловнаҳо, разомъ стали въ уровень съ европейскою современностью\r\nи разомъ же обрѣли свою самостоятельность. Французскій класси\r\nцизмъ насколько не повредилъ Пушкину своимъ вліяніемъ, а ско\r\nрѣе был ему полезенъ своими, так сказать, мощеныма Фор\r\nмами…\r\nа съ\r\nН!\r\nКакъ привязанность наша къ Французскому классицизму, такъ\r\nравно и ожесточенная борьба съ нимъ, были равно сочиненными\r\nявленіями въ вашемъ умственномъ и нравственномъ развитів. Клас\r\nсицизмъ попортилъ можетъ быть у насъ два-три второстепенныхъ\r\nталанта (напримѣръ Батюшкова), но не только генію Пушкина, а и\r\nвысокому таланту Жуковскаго не по��ѣшалъ нисколько въ самостоя\r\nтельномъ развитів. Державину помѣшалъ не классицизмъ\r\nодной стороны его невѣжество, съ другой отсутствие вкуса в мѣры;\r\nФонвизину тоже не классицизмъ воспрепятствовалъ быть комикомъ\r\nпоэтомь, а воспрепятствовало отсутствие идеала и трубость чисто\r\nразсудочной натуры. Грибоѣдову же напротивъ, даже и тѣ немного\r\nклассическiя Формы, въ которыя записалъ онъ вѣсколько свою во\r\nвсе не классическую драму, не помѣшали быть въ ней высокимъ\r\nпоэтомъ. Стало быть, въ сущности намъ отъ классицизма не было\r\nни тепло, ни холодно. Пусть Ермиль Костровъ обезобразилъ алек\r\nсандрiйскимъ стихомъ и напыщенною рѣчью Гомера, истинному\r\nпоэту Гнѣдичу это не помѣшало почувствовать античное и передать\r\nнам его поэтически - величаво…\r\nСлѣдовательно, о вредномъ вліяній классицизма на литературу\r\nнашу, говорить нельзя. Онь не отнямъ у насъ никакихъ силъ, кото\r\nрыя были бы силами дѣйствительными. Явленіе сочиненное, онъ\r\nмогъ имѣть вліяніе на литературу только до тѣхъ поръ, пока она\r\nбыла сочиненная. Изъ Сумарокова (какъ трагика и лирика), изъ\r\nКняжвина, лаже изъ талантливаго человѣка Озерова\r\nбы ничего большого даже и тогда, когда бы мы вовсе не были зва\r\n1\r\nне вышлоКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣніE 53\r\nкомы съ Французскимъ классицизмомъ. Напыщенность и ходу.b\r\nность, внесенныя его вліяніемъ въ сочиненную литературу, въ жизнь\r\nне переходили, и постоянно осмѣивались литературою живою, сатII\r\nрическою и комическою, въ сатирах, и пародіяхъ, «Матюха Валдай\r\nскій » былъ живымъ протестом ь русскаго здраваго комизма про\r\nтивъ ходульности Дмитрія Донского, циническiя пародів Баркова\r\nна тонъ и содержание трагедій Сумарокова и Княжнина, читались\r\nконечно гораздо болізе этихъ трагедiй и доставляли живымъ мю\r\nдямъ гораздо большее хотя и не совсѣмъ приличное удовольствіе…\r\nВражда наша къ Французскому классицизму была поэтому столь\r\nже безосновна, какъ и подчиненіе наше его вліянію, а между тѣмъ\r\nустановила в нашей литературѣ нѣсколько ложныя к нему отво\r\nшенія. Съ Полевымъ мы отрицались отъ Корнеля, Расина и Воль\r\nтера, съ Бѣлинскимъ мы пошли дальше, мы отвергли значение\r\nМольера какъ художника. Изъ этого опять таки не слѣлуетъ, чтобы\r\nмы не дерзали\r\nсмѣть\r\nСвое сужденіе имѣть…\r\nBATT\r\nчтобы мы должны были ставить Мольера также высоко какъ ста\r\nего сами Французы но что Мольеръ, какъ великiii поэтъ\r\nсвоей націи, какъ великій комикъ вообще, стоитъ до сихъ поръ на\r\nшего изученія, это несомнѣнно. Равномѣрно нельзя же предпола\r\nгать, чтобы поэты, признаваемые цѣлою націею до сихъ поръ вели\r\nкими, какъ напримѣръ Корнель и Расинъ, поэты, на которыхъ вос\r\nпитывались цѣлья поколѣнія, не имѣли въ себѣ чисто народныхъ\r\nдостоинствъ, такихъ свойство, которыя и другимъ народамъ могутъ\r\nдать какiя либо впечатлѣнія, чтобы они не внесли чего либо въ об\r\nщее достояние человѣческаго духа… Из этого впрочемъ тоже не\r\nсѣлуетъ насколько, чтобы мы опять обязаны были впасть въ на\r\nсильственныя восхищенія и поклоненія классицизму, какъ чуть -что\r\nне порывались виадать нѣкоторые по поводу пріѣзда къ намъ Pa\r\nшели. Различныя мнѣнія, высказавшаяся у насъ по поводу этого\r\nпріѣз да показали только, насколько мы не установили для себя\r\nникакихъ опредѣленныхъ понятій объ изяіцномъ. Литературные\r\nстарцы, какie еще оставалась, и свѣтская чернь, которой всегда и\r\nвездѣ много, вмѣсто того чтобы говорить о великомъ талантѣ ар\r\nтистки, съумѣвшимъ оживить давно мертвыя формы, опоэтизиро\r\nвать вещи явно фальшивыя, начали говорить, какъ одѣлѣ, о клас\r\nсической драмѣ. Такіе тозки вызвали конечно и донкихотскій про\r\nтестъ вѣкоторыхъ. Не помнимъ кто-то и гдѣ - то поднялъ чуть -что не\r\nвсю Hamburgische Dramaturgie Лессинга, для доказательствъ Фаль54 ВРЕМЯ\r\n2\r\nшивости Расинова Британника, Роксаны и т. д. А дѣ.10, конечно\r\nне заслуживало\r\nNi cet excès d'honpeur, ni celte indignité!..\r\nСъ классицизмомъ (т. е. Французскимъ) серьёзпья, живых отно\r\nшенія наши покончены, да не только напій, но и отношенiя самой\r\nФранція, въ особенности по смерти Рашели. Есть что-то слівікомъ\r\nвидимо заказное и казенное, что-то поэтому самому неприятно дѣі\r\nствующее на чувство въ представленіяхъ классическихъ трагедії\r\nвъ theatre Français въ Парижѣ. Масса, да и то, сколько мыі могли ви\r\nдѣть, немногочисленная, ходитъ въ эти представленія по какой-то\r\nрутинѣ. Самыя комедіи Мольера смотрятся съ удовольствіемъ тo.ih\r\nко тогда, когда исполняются исторически вѣрно, съ ихъ путовскими\r\nинтермедіями (Malade Imaginaire, Ilypcoньякъ и т. д.), кромѣ выс\r\nшей изъ его комедій le Festin de Pierre, особенно при художествен\r\nномъ воспроизведеніи Бресаномъ въ лицѣ Донъ-Жуана, типа Фран\r\nцузскаго rouё, который и создавалъ именно Мольеръ. Въ « Тартю\r\nФБ », его вѣчное содержавіе не выкупаетъ уже поблѣднѣвшихъ\r\nкрасокъ.\r\nФранцузской литературѣ XVII вѣка сестра, и притомъ сестра\r\nстаршая литература итальянская XVI вѣка, література эпохи воз\r\nрождения. Наши отнопенія къ ней, т. е. къ ея главнымъ представn\r\nтелямъ, Тассу, Аріосту и т. д. совершенно заглохли. Одантѣ, отцѣ\r\nитальянской литературы, говорилось у насъ много, т. е. има его\r\nпроизносилось часто въ эпоху « Телеграфа » и даже послѣ, но въ пере\r\nводахъ нашихъ ему крайне не посчастливилось. Можно сказать, что\r\nвъ литературу вашу перешло изъ Данта только то, чего никогда онъ\r\nне писалъ, но что вѣетъ его духомъ и передаетъ глубоко поэтиче\r\nскій смыслъ его, т. е. то, что далъ намъ Пушкинъ подъ именемъ\r\nподражаній Данту — да развѣ мѣсто о судьбѣ Франчески, хотя не\r\nвѣрно, но поэтически переданное Козловымъ.\r\nФранческа! я грустилъ твоей тоскою и т. д.\r\nПлохой переводъ г. Фанъ-Дима въ прозѣ и добросовѣстный трудь\r\nг. Мина въ тяжолыхъ стихахъ, равно не нашли и не могли найти\r\nсебѣ читателей — одинъ по к��айней безцвѣтности, другой по край\r\nней буквальности… Объ итальянскихъ поэгахъ эпохи возрожденія\r\nмы сначала составляли себѣ превратнѣйшее понятие, благодаря на\r\nшимъ романтикамъ, заставившимъ насъ, какъ г. Кукольникъ, горо\r\nдить чепуху; потомъ отнеслись къ нимъ почти съ тѣмъ же презрѣ\r\nвіемъ, какъ къ Французскому классицизму. Тассъ, часто дѣйстви\r\nтельно ложный, искусственный, но мѣстам и сладостно -поэтическій,\r\n-КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРьніE 55\r\nизвѣстенъ намъ или въ нечитаемомъ переводѣ съ Французскаго\r\nМоскотильникова, или въ балладной пародів весьма впрочемъ даро\r\nвитаго Ранча или въ дубовыхъ октавахъ С. П. Шевырева. Аріость\r\nточно также въ нелѣномъ прозаическомъ переводѣ восьмисотыхъ\r\nгодовъ и въ балладной пароді Ранча… Одному Козлову удалось\r\nпередать поэтичность Тасса нъ отрывкѣ о тоскующемъ Танкредѣ, но\r\nкъ сожалѣнію слѣпой пѣвецъ вообще далъ намъ только нѣсколько\r\nотрывковъ. Пушкинъ дѣлалъ тоже опыты перевода Аріоста: отыс\r\nканы въ его бумагахъ черновые, совершенно неотдѣланные опы\r\nты, въ қоторыхъ Аріостъ виднѣе однако, чѣмъ въ самыхъ под\r\nстрочныхъ, самыхъ добросовѣстныхъ нѣмецкихъ переводахъ.\r\nВообще же итальянская литература вовсе какъ-то не привилась\r\nкъ намъ, не смотря на восклицаніе о Дантѣ въ роҳѣ того\r\nЧто въ морѣ купаться, то Данта читать…\r\nи на прекрасныя статьи Кудрявцова о Дантѣ въ позднѣйшую эпоху,\r\nне смотря даже на романтический бредъ Тасса г. Кукольника… Есть\r\nлюди, и очень умные люди, которые въ каждомъ читающемъ Данта\r\nи восхищающемся имъ, заподозрѣваютъ даже аффектацію чув\r\nства… Итальянская литература одномъ словомъ, составляетъ у\r\nнасъ удовольствіе немногихъ спеціалистовъ, даже въ позднѣйшихъ\r\nсвоихъ представителяхъ. Чтобы полюбить ее и понять, надобно по\r\nлюбить и понять итальянскую національность — всю, цѣльную,\r\nвъ ея исторів, поэзія, живописи и музькѣ. Гоголь тщетно взы\r\nвалъ изъ Италій на счетъ ознакомленія насъ съ итальянскимъ теа\r\nтромъ, съ Гольдони и т. д., тщетно перевезъ самъ « Дядьку въ хло\r\nпотахъ » (L'ajo nel imbarazzo).\r\nСѣтовать объ этомъ конечно нечего, ибо жизнь сама знает, что\r\nей слѣлуетъ првнять и что отвергнуть. Но не все то что не прини -\r\nмается жизнью, подлежитъ забвенію н тѣмъ менѣе кавалерски.к.\r\nвыходкамъ…\r\nОбращаясь къ литературѣ Французской, именно къ литературѣ\r\nXVIII вѣка, нельзя не замѣтить того факта, что самые высшіе ея\r\nпредставители, Вольтеръ и Руссо, потеряли для насъ всякое другое\r\nзначеніе, кромѣ значенiя историческаго. Охругихъ и говорить не\r\nчего. Пушкинъ давно созналъ это въ своему удивительномъ, рельеф\r\nно представляющемъ вѣый вѣкъ, послані къ « Вельможѣ ». Но исто\r\nрическими изученіями знакомить нашу публику съ этой литерату\r\nрой, имѣвшей такое огромное вліяніе на нашихъ прахѣдовъ, дѣдовъ\r\nи даже частью отцовъ, имѣвпіеіі вліяніе на Карамзина и даже на\r\nПушкина, было бы кажется дѣло весьма не безполезное… Непо\r\nсредственное вміяніе ея на наше нравственное развитие конечно ото\r\n-56 ВРЕМЯ\r\n(\r\n-\r\nшло вмѣстѣ съ жизнью дѣцовъ и прадѣдовъ но какое же нибудь\r\nнаслѣдство они намъ оставили, и въ наслѣдство это входятъ не ма\r\nмою долею вѣянія XVIII вѣка… Доказательство на лицо въ нѣкото\r\nрыхъ типахъ, изображаемыхъ намею литературою въ послѣднее\r\nвремя, какъ напримѣръ у Тургенева въ « Трехъ портретах » и въ\r\n« Дворянскомъ гаѣздѣ »… Типы XVIII вѣка разумѣется приняли у\r\nнасъ свой особый отпечатокъ, часто дико -татарскій, еще чаще ко\r\nмическій, но вліяніе европейскаго ХVІІІ всѣка на нихъ очевидно —\r\nа разъяснить это вліяніе иначе нельзя, какъ историческимъ взуче\r\nніемъ литературы этого вѣка… Самый Грибоѣдовъ, одинъ изъ ве\r\nликихъ нашихъ народныхъ писателей, безъ XVIII вѣка не будет.\r\nсовершенно понятенъ. Безъ XVIII вѣка не совершенно понятенъ\r\nбудетъ и Лермонтовъ, по крайней мѣрѣ непонятны будуть источни\r\nки его скептицизма и разочарованія… Ибо надобно же было чѣмъ\r\nнибудь дойдти, по крайней мѣрѣ нѣкоторымъ изть насъ, до лермон\r\nтовской « Думы ». Дума сама указываетъ на дѣло\r\nи предковъ скучны намъ роскошныя забавы,\r\nИхъ добросовѣстный, ребяческій развратъ…\r\nXVIII вѣкъ и у насъ, по крайней мѣрѣ въ немногихъ натурахъ, 40\r\nшолъ до того пресыщенiя и утомленія, что по слову Пушкина\r\nЗвукъ новой чудной лиры,\r\nЗвукъ лиры Байрона едва развлечь насъ могъ!\r\nМожно бы прибавить только, что самая лира Байрона, единствен\r\nная, способная расплевелить поколѣніе, пережившее послѣднюю\r\nчетверть XVIII вѣка и положить роковую печать на поколѣніе толь\r\nко что начинавшее жить, совершенно непонятна исторически безъ\r\nXVIII вѣка.\r\nЛира Байрона!.. Да, насъ, дѣтей XIX вѣка, она можно сказать\r\nповила. Что ни говорите противъ однообразнаго тона этой лиры -\r\nдѣйствіе, ею произведевное на міръ, было гораздо сильнѣе многихъ\r\nразнообразнѣе звучавшихъ лиръ, между прочимъ лиры великаго\r\nВеймарскаго старца. О демонизмѣ этой лиры кажется пора уже пе\r\nрестать толковать. Лира, какъ всякая лира, быма не виновата въ\r\nтѣхъ звукахъ, которыя изъ нея извлекало вѣяніс всемірнаго духа…\r\nОтношеніе литературы нашей къ Байрону было въ полномъ\r\nсмыслѣ заразою и повѣтріемъ. Въ настоящую же минуту оно до\r\nтого охладѣло, что на дняхъ еще одинъ изъ бардовъ « С. Петер\r\nбургскихъ вѣдомостей», чуть что не глумимся надъ его « Сaрдaнaпa\r\nмомъ », казня по этому поводу эгоизмъ (“).\r\n(1) Уймутъ ай, наконецъ, « Отечественныя Записки • свою газету?КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 57\r\n9\r\nЭгоизмъ казнить очень легко, но порѣшить дѣло съ той обая\r\nтельной поэзіей, которая заключается и вѣроятно долго будетъ за\r\nключаться въ Байронѣ для человѣчества, казнить то тревожно-ін\r\nхорадочное, страстно - мрачное чувство, которымъ эта поэзія про\r\nникнута, — дѣло очень трудное и даже невозможное. Въ Байронѣ—\r\nест�� вѣчное, чего онъ явился полнѣйшимъ выразителемъ. Зачѣм \"ь\r\nего пытаться сравнивать съ Гомеромъ, какъ дѣлаетъ упомянутый\r\nнами бардъ, и требовать отъ него спокойной объективности Гоме\r\nра и повторять давно извѣстную истину, что къ Гомеру приближает\r\nся одинъ Шекспиръ. Гомеръ — Гомеромъ, Шекспиръ — Шекспи\r\nромъ, но и Байронъ и Шиллеръ и Мицкевичъ и Пушкинъ не такія\r\nже ли неотъемлемья сокровища человѣческаго духа?..\r\nКъ Байрону мы бы впрочемъ и безъ упомянутаго нами барда\r\nдавно охладѣли, если бы, какъ замѣтили мы уже прежде, намъ не\r\nнатвердили прежніе учители о томъ, что онъ — представитель прото\r\nста и если бы съ нами не сроднимъ его Пушкинъ…\r\nРука объ руку съ мрачнымъ и лихорадочнымъ скептицизмомъ\r\nБайрона, шло въ первой четверти XIX вѣка направленіе, представ\r\nлявшее, другую сторону романтизма — сторону реакціонную,, направ\r\nзеніе, котораго представителями были Шатобріанъ во Франции, Гёр\r\nресъ и братья Шлегели въ Германии, Вальтеръ- Скоттъ въ Англія.\r\nВысокое значеніе этого направления, помимо странностей, въ кото\r\nрыя впадало оно съ Гёрресомъ и Шлегелями странностями, кото\r\nрыхъ литературнымъ результатомъ бымъ Захарія Вернеръ; помимо\r\nвальтерскоттовскаго міросозерцанія, заключалось\r\nвозстановленіи духовной связи съ прошедшимъ, любви къ прошел\r\nшему, противодѣйствіе узкой разсудочности и математическому\r\nуровню временъ имперіи. У Ламартина есть статья « Destinées de la\r\nроésie », въ которой вѣрно и поразительно схвачены непривлека\r\nтельныя черты математическаго уровня.\r\nКъ этой эпохѣ, благодаря увлеченіямъ Бѣлинскаго, принято у\r\nнасъ за правило относиться или насмѣшливо или равноушно, въ\r\nособенности же къ Шатобріану и къ Шлегелямъ; что едва ли спра\r\nведливо. Смѣясь, съ мегкой руки Гейне, надъ братьями Шлегелями\r\nихъ стремленіями, надъ сумасшедшими драмами Вернера и дѣй\r\nпошлою дѣятельностью Грильварцеровь, Раупаховъ,\r\nМюльнеровъ, мы забываемъ, что это направленіе дало міру великаго\r\nпоэта Гофманна, къ которому мы вдругъ почему - то охладѣли.\r\nНо Гофманн, такое явленіе, которое можетъ и должно быть\r\nпринято или отвергнуто цѣликомъ… А сколько такихъ явленій этой\r\nэпохи и этого направленія, которыхъ цѣликомъ принять нельзя,\r\nно нельзя же цѣликомъ и отвергнуть. Хоть бы напримѣръ Шато\r\nпошлости\r\nВь\r\nствательно58 ВРЕМЯ\r\n.\r\nсвои даже бріань ищетъ предразсудки въромантическаго древних романтики,и даже вслѣдствіе по; преимуществу ІШатобріанъ въ Однссеѣ ихъ,,, промахи не романтикъ не говоря смотря, ужь одинъ до натого въ классическіе изъ Виргилія, что глубо онъ,\r\nдомъ мѣчательнаго бріанъ кихъ на и съ тонкихъ исторію еготипа особымъ;критиковъ Шатобріанъ, типаиРене вово всякомъ всемъ наконецъ какътом случаѣ поэтъ какъ, что,любопытнымъ прорываюцiйся поэтъ ему доступно - создатель вir.iЯ;,ІШа за въ\r\nтовъ скую обще со рому съ гнапыщенныхъ ќакъ -жа времени сороковыхъ своихъ дѣятельность,эпизодь Сталь журналы и котораго?отреченія?.. Мы Велледы наши Все даке годовъ его не, продолжаетъ это думаемъ обыкли Формахъ Бѣлинскаго нація… въ какА« Іes,самый относиться -не конечно будто,Mariyrs смотря такими считать отъ Ламартинъ кавуло считать »Французской… на чуть удивительными однимъ Аего для Бенжаменъ лиего неудачную насъ наконецъ не изъ, какъ съ словесности въ великихъ презрѣніемъ вѣчность эта Констанъ эпизодами,политиче къ нація кото по во —и,,\r\nреставраціи тику однимъ на зрѣлое изь…великих обсуждение поэтовъ его, вмѣстѣ, но желали съ другими бы вызвать дѣятелями нашуэпохи кри\r\nНастала эпоха юной Французской словесности, съ ея блестящими\r\nпредставителями: Викторомъ Гюго, молодымъ еще тогда Алексан\r\nдромъ Дюма, Бальзакомъ, Сю, Сулье, Жаненомъ, Мюссе, Мериме,\r\nНодье и т. д. Что это было волканическое изверженіе дѣйствитель\r\nныхъ, болѣе или менѣе яркихъ талантовъ, болѣе или менѣе могу\r\nчихъ силъ, пора кажется въ этомъ убѣдиться. Каждая изъ этихъ\r\nсилъ бросила міру немало впечатлѣній, а нѣкоторыя, какъ Гюго и\r\nБальзакъ очень много. Нѣтъ ни одного таланта изъ пойменовав\r\nныхъ, который бы не оставилъ по себѣ на память хоть одной замѣ\r\nчательной книги… Книги эти не только производили, но 40 сахъ\r\nпоръ способны производить сильнѣій ішее впечатлѣніе. Не говоримъ\r\nо Гюго, о его колоссальномъ романѣ (10 сихъ поръ еще не переве\r\nденномъ по -русски), о его чисто - геніальныхъ взглядахъ на искус\r\nство, о его драмахъ и стихахъ. Не говоримъ о Бальзакѣ, въ перво\r\nначальномъ поклоненіи которому Бѣлинскій быль гораздо правѣе,\r\nчѣмъ въ послѣдующемъ отреченіи отъ него ('). Согласитесь, что\r\nC) Съ Бальзакомъ въ нашей критикѣ вышла престранная исторія. Изъ всѣхъ\r\nсовременныхъ ему писателей Францій, онъ болѣе всѣхъ подходилъ подъ мѣрку\r\nнашей критики сороковыхъ годовъ. Помимо отрицанія, котораго у него почти\r\nне было, тогдашняя натуральная школа доIжна бы была благоговѣть передъ\r\nнимъ. Реальнѣе его, можетъ быть, и не было писателя во Франція. А по ти\r\nпаки, чѣмъ мы особенно тогда дорожили да и теперь дорожимъ, онъ стоитьКРИТИЧЕСКОЕ ОБозрѣHIE 59\r\n-\r\nотрекаясь отъ этихъ славъ Франція, мы только на слово повѣрили\r\nБѣлинскому, а Бѣлинскій, какъ разъясняли мы, принесъ ихъ въ\r\nжертву « объективности и художественности », и потомъ, увлекшись\r\nисключительно протестомъ Занда, забылъ или не успѣмъ оправдать\r\nихъ во имя « павоса », а мы до сихъ поръ такъ и стоимъ на той точ\r\nкѣ, на которой онъ насъ оставилъ… А то что писалъ Александр\r\nДюма реrе въ его молодости, его первыя горячечныя драмы, первые\r\nроманы и повѣети. Смѣясь надъ маркизомъ де ла Пальетри, презирая\r\nего, хотя и переводя съ азартомъ его послѣлуюція сказки Монте\r\nКристо и т. п., мы все - таки не составили себѣ о немъ никакого опре\r\nѣленнаго понятія… А оригинально - наи��ный и капризный талантъ\r\nНодье, у насъ какъ - то вовсе неизвѣстный, а « Записки дьявола » Сулье,\r\n— этотъ любопытный памятникъ страшнаго, хоть и односторонияго\r\nанализа, а « la vіgie de Koat-ven », а нѣкоторые эпизоды изъ « Mar\r\ntin, l'enfant trouvё, » какъ напр. « Limousin et son сhiеn, » или даже\r\nизъ «Mystères de Paris » –— Евгенія Сю? — a « I'ane mort » Жанена, эта\r\nотвратительно-дѣйствующая на чувство, но замъчательнѣйшая ква\r\nға… Все это было порожденіе направления лихорадочно - страстнаго,\r\nно серьёзнаго, глубоко запускавшаго скальпель въ бездны человѣ\r\nи ко всему этому мы отнеслись съ такого рода рав\r\nнодушіемъ, сначала конечно горячо увлекшись, которое можетъ\r\nбыть объяснено только нашей несерьёзностью вообще.\r\nНо вѣль были же у насъ люди, которые смотрѣли на совершав\r\nmiяся передъ ними вулканическiя изверженія силъ - глубокимъ и\r\nдостойнымъ мыслителей взглядомъ. Мы упоминали о статьѣ покой\r\nнаго Надеждина. Уровень ея такъ высокъ сравнительно съ тепе\r\nрешенмъ уровнемъ вашимъ, что иногда не вѣришь въ нашъ про\r\nгрессъ, по крайнѣй мѣрѣ въ этомъ отношеніи.\r\nМы не думаемъ возстановлять того, что упало. Мы только вы\r\nразили сомнѣніе въ томъ: упало ли дѣйствительно то, что нашей\r\nкритикѣ кажется упавшимъ. Мы хотѣли только указаніемъ на нѣ\r\nсколько Фактовъ — возбудить вопросъ о пересмотрѣ пути, пройден\r\nнаго вами въ нашихъ отношеніяхъ къ иностраннымъ литературами,\r\nи вмѣстѣ, не станемъ скрывать этого, хотѣли заявить протестъ нашъ\r\nпротивъ тѣхъ кавалерскихъ выходокъ, которыя и доселѣ еще у насъ\r\nвозможны подъ ваіяніемъ различныхъ маній…\r\nческой души,\r\nсовершенно уединенно въ своей литературѣ. Припомните Pere Goriot, Eugenie\r\nGrandel, Les parents pauvres и другія его высокія произведенія..",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "Ocherk istorii russkoi poezii. A. Miliukova. Vtoroe, dopolnennoe izdanie. Spb., 1858",
+        "article": "ОЧЕРКъ истОРІЙ РУССКОЙ Поэзій,\r\nА. Милюкова. Второе, дополненное изданіе. Спб. 1858.\r\nКнижка г. Милюкова вышла первымъ изданіемъ лѣтъ десять\r\nтому назадъ. Въ нынѣшнемъ изданіи она является нѣсколько\r\nдополненною; впрочемъ, дополненія, сдѣланныя авторомъ, при\r\nбавляютъ только немногія подробности къ развитію его взгля\r\nда; самый характеръ воззрѣнія на исторію древней и новой\r\nрусской поэзіи остался неизмѣннымъ. Не будемъ излагать это\r\nго воззрѣнія, потому что считаемъ книжку г. Милюкова весь\r\nма извѣстною любителямъ русской литературной истории и об\r\nратимся прямо къ тѣмъ мыслямъ, который можетъ вызвать но\r\nвое изданіе « Очерка ».\r\nМногимъ кажется странно, что послѣ десяти лѣтъ, прошед\r\nшихъ со времени первато изданiя книги и принесшихъ не ма\r\nло новыхъ данныхъ для истории нашей литературы, авторъ ни\r\nсколько не измѣнилъ своего изложения и не воспользовался но\r\nвыми изслѣдованіями. Не повредило ли это достоинству книги,\r\nне оставило ли пробѣловъ въ сочиненіи или ошибочныхъ тео\r\nрій, уже отвергнутыхъ или видоизмѣненныхъ наукою? Вопросы\r\nэтотъ стоитъ разбора. Конечно, книжка г. Милюкова не болѣе,\r\nкакъ самый короткій очеркъ, гдѣ авторъ не имѣлъ возможно\r\nсти пускаться въ обширныя толкованія Фактовъ и должен былъ\r\nограничиваться одними указаніями главныхъ явленій русской\r\nпоэзіи, — тѣмъ не менѣе критика должна серьёзно заняться со\r\nчиненіемъ г. Милюкова. « Очеркъ » имѣетъ въ нашихъ глазахъ\r\nбольшую цѣну, какъ удачно выраженное и вѣрное себѣ изло\r\nженіе извѣстнаго взгляда на характеръ русской поэзии и рус\r\nской исторической жизни, взгляда, пользовавшагося прежде\r\n36\r\n2\r\nC »\r\nЧ. ІІІ.544 АТЕНЕЙ.\r\nЕще при\r\nбольшимъ авторитетомъ и теперь нѣсколько заслоняемаго\r\nдругими теоріями.\r\nГ. Милюковъ передаетъ то воззрѣніе на историческій ходъ на\r\nшей литературы, которое въ сороковыхъ годахъ блистательно\r\nпроведено было Бѣлинскимъ и за нимъ нѣкоторыми другими\r\nкритиками. Съ тѣхъ поръ сдѣлано было кое-что для опредѣле\r\nнія древней литературы, но развитие взгляда на новѣйшій лите\r\nратурный періодъ, повидимому, немного занимало спеціалистовъ.\r\nБѣлинскомъ начали показываться попытки болѣе точ\r\nнымъ образомъ установить понятие объ историческомъ ходѣ\r\nнашей литературы, но скоро потомъ разработка предмета об\r\nратилась почти исключительно къ собиранію Фактовъ: жизне\r\nописанія авторовъ или вѣрнѣе библіографія ихъ сочиненій ста\r\nли главной заботой тѣхъ, въ комъ уцѣлѣла охота заниматься\r\nисторiей литературы. Этотъ характеръ изученія не нравился\r\nмногимъ, и библіографы не разъ слышали неодобрительные от\r\nзывы о своихъ трудахъ; отзывы принадлежали людямъ, скепти\r\nчески смотрѣвшимъ на самый предметъ ревностныхъ изысканій,\r\nнаходившимъ его нестоющимъ вниманія. Эти осужденія были\r\nне совсѣмъ справедливы: при тогдашнихъ обстоятельствахъ об\r\nращеніе къ чисто – Фактическимъ изслѣдованіямъ было очень\r\nестественно, и притомъ, если вообще литература стала серьёз\r\nнымъ предметомъ изученія, то стало вполнѣ законнымъ желаніе\r\nопредѣлить ея внѣшнюю исторію, какова бы она ни была, круп\r\nна или мелка. Наши библіографы впадали иногда въ забавные\r\nпромахи, иногда занимались пустяками, но у нихъ нельзя от\r\nнять той заслуги, что они познакомили насъ со многими любо\r\nпытными подробностями нашей литературной истории. Это исто\r\nрическое изучение не разъ выставляло Факты въ доказательство\r\nсужденій, высказанныхъ критикою Бѣлинскаго; оно подтверж\r\nдало, въ главныхъ чертахъ, тѣ смѣлыя, иногда рѣзкія мнѣнія,\r\nкоторыя сначала возбудили противъ себя такое сильное и не\r\nблагоразумное негодованіе литературныхъ консерваторовъ и\r\nкоторыя теперь стали общепризнанными понятіями. Въ исто\r\nрическомъ изученіи былъ впрочемъ новый оттѣнокъ опредѣле\r\nнія литературныхъ личностей и эпохъ: оно менѣе занималось\r\nвопросомъ объ ихъ безотносительной важности для нашего\r\nвремени, о значеніи того или другаго изъ старинныхъ писатеОЧЕРКъ истори Русской поэзии. 545\r\nлей для нынѣшняго читателя, впередъ признавая ихъ незначи\r\nтельность въ этомъ смыслѣ; но зато оно ближе всматривалось\r\nвъ тѣ отношения, въ какихъ извѣстный писатель стоялъ къ со\r\nвременной ему жизни и къ современнымъ ему читателямъ; оно\r\nразсматривало дѣятельность писателя въ сферѣ, опредѣленной\r\nобстоятельствами его современности. Это былъ критеріумъ,\r\nесли не совершенно новый,, то мало употребленный въ дѣло\r\nпрежде. Историческая точка зрѣнія, въ сущности бывшая про\r\nдолженіемъ критики Бѣлинскаго, обращала въ писателѣ внима\r\nніе не на одно служеніе искусству, но и на служеніе обществу,\r\nсмотрѣла на литературу стараго времени всего чаще какъ на\r\nматеріалъ историческій, какимъ она только и можетъ быть для\r\nнашего времени.\r\nКритика времени Бѣлинскаго давала творческое значеніе ре\r\nФормѣ Петра Великаго: жизнь древней и новой России, ихъ\r\nвыраженія внѣшнiя и нравственныя, въ глазахъ критики пред\r\nставляли полную, окончательную противоположность. Находя\r\nвъ жизни и литературѣ новой Россіи зачатки болѣе счастливаго\r\nи болѣе разумнаго будущаго, она тѣмъ болѣе была неблаго\r\nсклонна къ временамъ до – петровскимъ, въ которыхъ видѣла\r\nтолько азіатскій застой, издавна тайвшуюся испорченность. Та\r\nдревняя литература, которою такъ усердно занимаются теперь\r\nи въ которой иные любители находятъ нѣчто весьма замѣча\r\nтельное и своеобразное, эта литература не существовала по\r\nчти въ глазахъ критики; народная поэзія поражала ее своими\r\nкрайностями и вообще тѣми чертами, которыя, строго говоря,\r\nпринадлежали иногда только позднѣйшему упадку или были не\r\nсущественны. Съ первaго взгляда древняя письменность и поэ\r\nзія дѣйствительно могли показаться чѣмъ-то грубымъ, нераз\r\nвитымъ, азіатски-фантастичнымъ; въ нихъ не открывалось ни\r\nчего аналогическаго съ тѣмъ, что представляютъ средневѣко\r\nвыя литературы и поэзія западной Европы. Слѣдовательно какъ\r\nнельзя лучше подтверждалась мысль о томъ, что до – петровская\r\nРусь могла создать только дикiя идеи и образы, которые со\r\nотвѣтствовали ея испорченному быту. Въ сущности, древняя\r\nрусская литература не интересовала критику; трудъ надъ нею\r\nказался трудомъ лишнимъ, который не могъ дать любопытныхъ\r\nрезультатовъ. Въ одно время съ этимъ воззрѣніемъ, надобно за\r\n36*546 Атеней.\r\nмѣтить, существовало и другое, прямо противоположное, на\r\nходившее въ древнихъ русскихъ писателяхъ образцы поэти\r\nческаго творчества, краснорѣчія, даже глубину Философскаго\r\nмышленія, до какой не доходили лучшіе представители герман\r\nской Философій. Въ смыслѣ этихъ воззрѣній сочинялись даже\r\nистории русской словесности, « преимущественно того времени,\r\nкогда ничего не писали », какъ замѣтилъ одинъ остроумный пи\r\nсатель. Крайнія преувеличения и ф��натизмъ этой школы сдѣла\r\nли только то, что отзывы людей противнаго взгляда стали еще\r\nсуровѣе и нетерпиме.\r\nСъ того времени изученіе древней жизни и древней литера\r\nтуры замѣтно подвинулось впередъ; одной изъ важнѣйшихъ за\r\nдачъ новыхъ изслѣдованій было доказать постепенность того\r\nпереворота, который приписывали исключительно волѣ Петра.\r\nВѣрное разрѣнгеніе вопроса бросить новый свѣтъ на ходъ древ\r\nняго русскаго развития и покажетъ, дѣйствительно ли оно бы\r\nло такъ слабо, что вѣчно должно было остаться въ тѣсныхъ\r\nпредѣлахъ замкнутой національности, или же, напротивъ, оно\r\nшло издавна, хотя и медленно, и послѣднимъ выводомъ имѣло\r\nявленіе Петра. Въ одномъ случаѣ все движеніе древней жизни\r\nпредставляется невѣрными шагами ребенка, который бы не\r\nмогъ идти безъ посторонней поддержки; въ другомъ оно яв\r\nляется правильнымъ ходомъ человѣка, видящаго свою цѣль, но\r\nпринужденнаго пробираться къ ней черезъ кочки и болота.\r\nПослѣднее время передъ Петромъ получаетъ въ этомъ отно\r\nній значеніе важнаго критическаго момента, и теперь онъ оста\r\nнавливаетъ на себѣ особенное внимание изслѣдователей. Древ\r\nняя жизнь стала предметомъ внимательнаго изученія, и вмѣстѣ\r\nсъ тѣмъ, какъ съ одной стороны точнѣе опредѣляются ея юри\r\nдическiя и бытовых отношения, съ другой явилось ближайшее\r\nизученіе народной словесности: къ нему приложена была исто\r\nрическая метода, употребленная въ первый разъ школой Грим\r\nма для нѣмецкой поэзии. Разсматриваемая въ связи съ историей\r\nязыка и съ поэтическими памятниками согiлеменныхъ народовъ,\r\nрусская народная поэзія представилась въ новомъ видѣ изслѣ\r\nдователямъ: въ ней указано было дѣйствіе тѣхъ же законовъ,\r\nпо которымъ составился народный эпосъ у другихъ европей\r\nскихъ племенъ; указаны были разныя аналогическiя явленія въОЧЕРКъ истоРІ Русской поэзии. 547\r\nея истории сравнительно съ западной поэзіей, отдѣлена перво\r\nначальная норма нашей поэзіп отъ позднихъ искаженій. Все\r\nэто имѣетъ существенную важность при разборѣ ея достоинствъ\r\nи недостатковъ: если взять безразличную массу того, что намъ\r\nизвѣстно изъ поэтическихъ памятниковъ народа, и прямо на\r\nэтомъ основывать свои выводы, то легко впасть въ большую\r\nошибку, потому что не только Форма, но и содержание нашего\r\nэпоса подверглись значительнымъ измѣненіямъ въ теченіе вѣ\r\nковъ, отдѣляющихъ позднѣйшую редакцію отъ древняго перво\r\nобраза, и смѣшать то и другое было бы исторически невѣрно.\r\nПамятники нашего эпоса, говорящіе о Владимірѣ и его бога\r\nтыряхъ, въ нѣкоторыхъ случаяхъ гораздо болѣе принадлежатъ\r\nновому времени, чѣмъ времени описываемыхъ героевъ.\r\nВъ такомъ положении находится теперь изученіе нашей ли\r\nтературной истории: нельзя не согласиться, что въ немъ есть\r\nмного началъ, положительно вѣрныхъ въ научномъ отнопеніи.\r\nНа сколько г. М��нюковъ воспользовался ими въ своей книгѣ?\r\nОнъ оставилъ свой « Очеркъ въ томъ же видѣ, какъ онъ былъ\r\nизданъ въ первый разъ, и едва ли былъ правъ. Мы остановимся\r\nтеперь на его характеристикѣ древняго періода, которая преж\r\nде всего мoжeть подвергнуться возраженіями. Существенная\r\nошибка, въ которую онъ впадаетъ здѣсь, заключается в тому,\r\nчто онъ смѣшиваетъ въ одно всѣ эпохи старой народной поэ\r\nзіи и, произнося надъ ней строгій приговоръ, обвиняетъ иногда\r\nXII-й и XIII-й вѣка въ томъ, въ чемъ виноваты были только\r\nXVI-e и XVII - е столѣтія. Сравнивъ Слово о полку Игоревѣ съ\r\nпозднѣйшимъ подражаніемъ, авторъ самъ увидѣлъ огромную\r\nразницу между свѣжимъ произведеніемъ древней эпохи и су\r\nхой, безжизненной поддѣлкой. Если бы можно было такимъ же\r\nобразомъ сличить древнюю устную словесность народа съ ея\r\nпозднѣйшимъ извращеніемъ, мы безъ сомнѣнія увидѣли бы та\r\nкой же контрастъ полноты, свѣжести и силы съ одной сторо\r\nны и отрывочности, грубости и непоэтичности съ другой. Что\r\nбы сохранить историческое безпристрастіе, не надобно забы\r\nвать, что пѣсни, воспѣваюція до сихъ поръ пиры Владиміра,\r\nупомянутые еще Несторомъ, прошли черезъ цѣлый рядъ вѣковъ\r\nи отъ каждaго изъ нихъ приняли какую -нибудь черту, чуждую\r\nдревней основѣ. Мы знаемъ эти пѣсни въ одеждѣ XVII - го или548 АТЕНЕЙ.\r\nдаже нынѣшняго столѣтія и не можемъ всѣ ихъ темныя сторо\r\nны навязывать самой эпохѣ Владиміра, то-есть принимать ихъ\r\nза характеръ цѣлой русской народности, а не позднѣйшихъ ея\r\nчленовъ. Что отношеніе древней и новой Формы пѣсенъ было\r\nдѣйствительно таково, доказывается аналогіей съ поэтическими\r\nпамятниками другихъ славянскихъ племенъ и внутренними чер\r\nтами самыхъ пѣсепъ. Позднѣйніе наросты часто такъ ясны въ\r\nнихъ, что могутъ быть отличены съ первaго взгляда; и общий\r\nходъ народнаго эпоса заставляетъ предполагать въ древнѣй\r\nшихъ редакціяхъ большее развитие и поэтической формы, и со\r\nдержанія. Слово о полку Игоревѣ произведеніе, только въ\r\nполовин у народное открываетъ множество такъ – называе\r\nмыхъ красотъ языка и поэтическаго выраженія, уже потерян\r\nныхъ для новѣйшей поэзии.\r\nГлавные памятники нашего эпоса принадлежатъ эпохѣ Вла\r\nдиміра. Г. Милюковъ думаетъ, что число ихъ доходить до сем\r\nнадцати: такой счетъ едва ли возможенъ теперь, когда безпре\r\nстанно отыскиваются все новые и новые варіанты древнихъ\r\nстихотвореній Кирши Данилова, въ которыхъ все полнѣе со\r\nбирается эпопея Владиміра. Въ послѣдніе годы издано нѣсколь\r\nко пѣсенъ съ сюжетами вовсе не упомянутыми въ Сборникѣ Да\r\nнилова, и это позволяетъ надѣяться, что со временемъ число\r\nихъ еще увеличится. Сравненіе варіантовъ указываетъ вопер\r\nвыхъ, что главныя черты преданья переданы народной поэзіей\r\nвесьма точно и что поэтому преданье дѣйствительно можетъ\r\nидти отъ самого Владиміра; но съ другой стороны подробности\r\nвездѣ болѣе или менѣе измѣняются: въ каждой мѣстности пѣс\r\nня поется другими словами, иногда пѣсня получаетъ особенный\r\nспеціальный смыслъ, примѣняется ко времени и обстоятель\r\nствамъ. Характеръ этой эпопеи г. Милюковъ опредѣляетъ та\r\nкимъ образомъ. « Историческiя преданія о подвигахъ и войнахъ\r\nВладиміра Святославича послужили основою этихъ пѣсенъ, —\r\nи изъ соединения ихъ составилась цѣлая народная эпопея, гдѣ\r\nистина была только рамою, въ которую вставляли вымышлен\r\nныя события и баснословныя лица, въ которую вошло все, что\r\nтолько могао породить народное воображеніе. Не ищите сход\r\nства въ пирахъ князя Владимира ни съ пѣснями объ Артусѣ и\r\nрыцаряхъ Круглaгo Стола, ни съ поэмами о Карлѣ Великомъ,ОЧЕРКъ истоРІЙ РУСcкoй поэзии. 549\r\nносящими на себѣ печать среднихъ вѣковъ, ни съ Нибелунга\r\nми, этой героической поэмой, вполнѣ проникнутой духомъ нѣ\r\nмецкаго рыцарства и отличающейся обдуманной цѣлостью пла\r\nна и изящнымъ выраженіемъ. Въ нашей пѣснѣ видимъ совер\r\nшенно иной характеру, вполнѣ отражающій русскую жизнь, съ\r\nостатками нравовъ скандинавскихъ и вліяніемъ Востока. » Сход\r\nства съ Нибелунгами и поэмами о Карлѣ Великомъ и нельзя\r\nискать въ нашихъ пѣсняхъ, потому что эти поэмы и пѣсни о\r\nВладимировыхъ богатыряхъ явленія, совершенно разнород\r\nныя: однѣ литературныя произведенія, выросшія на почвѣ\r\nнародной, но по исполненію болѣе или менѣе искусственныя,\r\nдругія непосредственныя проявления поэтическаго чувства\r\nнарода, не тронутыя и не собранныя въ одно цѣлое талантли\r\nвой рукой образованнаго поэта, но, напротивъ, разбитыя време\r\nнемъ на безсвязные отрывки. И тѣ и другія могутъ быть назва\r\nны эпосомъ, но однѣ какъ вполнѣ развитыя, законченныя про\r\nизведенія, другія только какъ начало, способное къ подоб\r\nному развитію. Древняя письменность сохранила небольшой\r\nпамятникъ, неоспоримо доказывающій, что при болѣе благо\r\nприятныхъ условіяхъ это развитие было возможно и для древ\r\nней русской поэзій; этотъ памятникъ Слово о полку Игоревѣ,\r\nтакже пропитанное народными элементами, но чуждое народу,\r\nкакъ произведеніе книжное. Далѣе, сколько отразились въ на\r\nшихъ пѣсняхъ скандинавскіе нравы, трудно сказать навѣрно,\r\nно едва ли много, потому особенно, что пѣсни принадлежали\r\nслою народа, не имѣвшему тѣсныхъ связей съ пришельцами.\r\nБыть-можетъ, въ пѣсняхъ о Владимировыхъ богатыряхъ столь\r\nко же скандинавскаго начала, сколько въ казацкихъ думахъ\r\nюжной Россіи и въ пѣсняхъ о подвигахъ сибирскихъ удаль\r\nцовъ. Вопросъ о вліяній Востока на древнюю русскую поэзію,\r\nпо нашему мнѣнію, долженъ быть рѣшенъ отрицательно, пото\r\nму что трудно указать, въ чемъ именно оно проявилось: ника\r\nкія преданья нашего эпоса не были занесены къ намъ съ Во\r\nстока (сюжетъ пѣсни объ Ильф Муромцѣ, которую г. Милю\r\nковъ сравниваетъ съ персидскимъ разказомъ о Рустемѣ и Зо\r\nрабѣ, такимъ же образомъ повторяется въ древне-нѣмецкой\r\nпѣснѣ о Гильтибрандѣ и Гадубрандѣ, не говоря о другихъ при\r\nмврахъ), поэтическіе приемы не напоминаютъ восточнаго550 АТЕНЕЙ.\r\n- это фанта\r\nискусства, кромѣ развѣ одного исключенія, на которое обыкно\r\nвенно опираются защитники восточнаго вліянія,\r\nстической колоритъ, господствующій въ русскомъ эпосѣ къ\r\nущербу истины и изящества. Мы скажемъ объ этомъ нѣсколь\r\nко словъ.\r\nОбвиняя нашъ эпосъ въ восточной гиперболѣ и грубой Фан\r\nтазій, обыкновенно смѣшиваютъ собственно исторической эпосъ\r\nсъ народными, такъ-называемыми дѣтскими сказками (Kinder\r\nmärchen), которыя всегда и вездѣ стоятъ особнякомъ въ на\r\nродной поэзии. Время ихъ происхождения скрывается въ мла\r\nденческой порѣ народнаго существованія, смыслъ ихъ тѣсно\r\nсвязанъ съ первыми наивными представленіями о силахъ при\r\nроды, о зависимости отъ нихъ человѣка. Впослѣдствии народ\r\nные миӨы выростають до цѣлаго миӨологическаго цикла, но\r\nсказки, какъ первоначальный дѣтскій урокъ, переходили отъ\r\nодного поколѣнія къ другому, отставая отъ развития миӨологій.\r\nСо временемъ, когда угасаетъ ихъ миөическій смыслъ, онѣ\r\nдостигаютъ до изображенія житейской дѣйствительности, но отъ\r\nстарины навсегда удерживаютъ особенный наивный тонъ раз\r\nказа, олицетвореніе природы. Человѣкъ хотя и представляется\r\nвъ сказкѣ героемъ, но является въ зависимости отъ силъ при\r\nроды, олицетворяемой въ чародѣяхъ и волшебницахъ, Феяхъ\r\nи драконахъ и другихъ сверхъестественныхъ существахъ. Съ\r\nподобнымъ характеромъ сказка извѣстна у всѣхъ народовъ:\r\nнаши сказки чрезвычайно сходны не только съ славянскими,\r\nно германскими и романскими, что было указано уже давно. Про\r\nсмотрѣвъ новое изданіе г. Апанасьева, весьма легко убѣдиться\r\nвъ совершенно европейскомъ складѣ и наружности нашихъ\r\nсказокъ. Такимъ образомъ, авторъ « Очерка » ошибается, если\r\nдумаетъ, что всѣ невѣроятныя чудеса и гиперболы русскихъ\r\nсказокъ обязаны своимъ началомъ только испорченности во\r\nображенія нашихъ предковъ, принесенной восточнымъ влія\r\nніемъ: иначе то же восточное вліяніе онъ долженъ признать и\r\nвъ сказкахъ штирійскихъ Славянъ, рейнскихъ Нѣмцевъ и сѣ\r\nверныхъ Норвежцевъ.\r\nПрiемы и представленія сказочнаго эпоса были для всѣхъ\r\nтакъ привычны и знакомы, что иногда проникали въ памятники\r\nперваго литературнаго періода. Западные романы среднихъ\r\n»ОЧЕРКъ истоРІИ РУСcкoй поэзии. 551\r\nвѣковъ нерѣдко заимствують свой краски изъ народныхъ ска\r\nзокъ, иногда берутъ изъ нихъ цѣлые сюжеты, напримѣръ ро\r\nманы о Феяхъ. Въ одномъ нѣмецкомъ романѣ описывается со\r\nвершенно такъ же какъ въ русской сказкѣ, замокъ, окружен\r\nный тыномъ, и на каждой тынинкѣ по богатырской головѣ. По\r\nдобное влияние сказки проявилось и у насъ, оно обнаружилось\r\nна историческихъ пѣсняхъ. Въ блѣдное время удѣловъ, когда\r\nжизнь народа была бѣдна для того, чтобы дать содержаніе эпо\r\nсу, народъ обратился къ старымъ преданьямъ, пѣсни о Вла\r\nдимірѣ замѣнили недостатокъ болѣе современныхъ произведе\r\nній, но уже скоро должны были потерять свой исторической\r\nсмыслъ: ихъ героическая сторона была смѣшана съ героиче\r\nскими приключеніями, переданными въ сказкахъ, и вслѣдствіе\r\nтого, въ историческiя пѣсни внесены были черты чисто-ска\r\nзочныхъ миӨовъ и преданій. Какой-нибудь Тугаринъ съ одной\r\nстороны имѣетъ въ пѣснѣ историческую народность, олицетво\r\nряя дикія племена, враждовавшия съ древней Русью; но въ то\r\nже время онъ очень похожъ на сказочныхъ волшебниковъ, ко\r\nторые принимаютъ видъ змѣя и преслѣдуютъ смѣлаго царевича\r\nсвоими кознями. Особенности изложения, свойственныя миөи\r\nческой сказкѣ, ея гиперболы и Фантантическiя описанія, сооб\r\nщились историческимъ пѣснямъ о Владимірѣ и дали имъ нѣ–\r\nсколько неестественный тонъ, какого онѣ вѣроятно не имѣли\r\nпрежде.\r\nВыставленных нами обстоятельства нельзя упускать изъ ви\r\nду, если хотятъ состояніемъ нашего древняго эпоса измѣрять\r\nсостояніе понятій и поэтической развитости народа. Широкія\r\nрамы Владиміровскаго эпоса впоследствии исчезаютъ; пѣсни\r\nвременъ Московскаго царства обращаются въ болѣе тѣсному\r\nкругу частныхъ событий и много уступають древнимъ пѣснямъ\r\nвъ силѣ и выразительности: ослабленіе поэтическаго инстинкта\r\nочевидно. Г. Милюковъ, испуганный « чудовищной » фантазіей\r\nрусскихъ сказокъ и пѣсенъ, готовъ отвергать всякую поэтиче\r\nскую возможность у Русскихъ стараго времени, но его пред\r\nубѣжденіе не оправдывается фактами: то немногое, что оста\r\nлось намъ образчикомъ древней поэзии, достаточно можетъ\r\nубѣдить, что она имѣла эту возможность, что въ своемъ неис\r\nпорченномъ видѣ она основывалась на началахъ европейскихъ,552 АТЕНЕЙ.\r\nа не азіатскихъ, гуманныхъ, а не варварскихъ. Въ подтвер\r\nЖденіе нашихъ словъ укажемъ Слово о полку Игоревѣ, и еще\r\nдва подлинно древніе памятника, несправедливо забытые авто\r\nромъ: повѣсть о Горѣ-Злочастіи и пѣсни начала XVII-го вѣка,\r\nзаписанныя Ричардомъ Джемсомъ. Важный интересъ этихъ\r\nпамятниковъ достаточно былъ выставленъ гг. Костомаровымъ\r\nи Буслаевымъ, и мы довольствуемся здѣсь указаніемъ на ихъ\r\nлюбопытныя объясненія.\r\nВозвратимся къ восточному вліянію. Иностранные путеше\r\nственники, видѣвшіе Московское царство, находили, что это\r\nцарство скоре азіатское, чѣмъ европейское; имъ страненъ\r\nказался весь составъ управленія, народная жизнь съ ея ори\r\nгинальными нравами и обычаями. Они были правы отчасти:\r\nРоссія такъ долго была связана географіей и исторiей съ Полов\r\nцами и Печенѣгами, Татарами разныхъ родовъ, что не могла\r\nостаться свободною отъ вліянія съ ихъ стороны. Нельзя сомнѣ\r\nваться въ томъ, что монгольское влад��чество наложило на рус\r\nскую народность такія черты, какихъ она не имѣла сама по\r\nсебѣ: наше позднѣйшее законодательство, нѣкоторые обычаи,\r\nвошедшіе въ жизнь, обличаютъ присутствіе какихъ-то новыхъ\r\nдикихъ элементовъ. Но это тяжелое влияние имѣло свои пре\r\nдѣлы. Оно было чисто внѣшнее: Татары могли ввести грубый\r\nобычай, правежъ, пытку, но не болѣе: внутреннее сознаніе\r\nнарода, коренныя правила его жизни остались цѣлы и невре\r\nдимы. Вмѣстѣ съ тѣмъ остались цѣлы и свободны его поэтиче\r\nскія выражения, какъ самая интимная часть его нравственнаго\r\nсуществованія. Въ самомъ дѣлѣ, народъ могъ быть совершенно\r\nнепричастнымъ введенію грубыхъ Формъ администрацій, пре\r\nвратныхъ явленій законодательства, и т. д.; его роль была при\r\nэтомъ пассивная, а не дѣятельная. Въ пѣсняхъ и преданьяхъ\r\nнарода трудно найдти какое-нибудь восточные миӨы, которые\r\nбы пришли къ намъ непосредственно съ Востока, какъ они при\r\nходили иногда въ поэзію западно-европейскихъ народовъ, во\r\nвремя походовъ въ Палестину. Тамъ столкновение народовъ про\r\nявилось взаимнымъ обмѣномъ поэтическихъ сказаній; у насъ\r\nне случилось ничего подобнаго, потому что не было того вы\r\nгоднаго отношенiя обѣихъ цивилизацій. У Русскаго старыхъ\r\nвременъ не было почвы, гдѣ бы онъ могъ сблизиться съ ТатаОЧЕРКъ истОРІИ Русской поэзии. 553\r\nриномъ, который, напротивъ, всегда былъ для него недругомъ.\r\nНо грубость Фантазій, неестественныя Формы нашей древней\r\nпоэзіи? Ихъ нельзя отвергать, но объяснять посредствомъ вос\r\nточнаго вліянія было бы невѣрно истории поэзии. Восточная\r\nФантазія, вездѣ болѣе или менѣе одинаковая, отличается со\r\nвершенно особеннымъ характеромъ, который никакъ не укла\r\nдывается въ европейское воображение, какъ не укладывается\r\nвъ европейское ухо восточная музыка. Отличія восточной наці\r\nональности отъ европейской, какою конечно была и русская,\r\nтакъ рѣзки, что ихъ тѣсное сближеніе невозможно безъ осо\r\nбенныхъ усилій, безъ сильныхъ Фактовъ, которые бы заста\r\nвили соединиться вещи, имѣющія такъ мало сродства другъ съ\r\nдругомъ. Если въ самомъ содержании нашей поэзій нельзя ука\r\nзать восточной мысли, то какимъ - образомъ приписать ей одни\r\nпоэтическiя средства, приемы восточной поэзіи? Грубое и не\r\nизящное, чѣмъ поражаетъ насъ русская поэзія въ концѣ ея\r\nразвитія, это извращеніе ея мысли и Формы объясняется мимо\r\nпостороннихъ вліяній самыми судьбами народной жизни...\r\nУстная пѣсенная поэзія уже издавна жила у насъ въ низшемъ,\r\nне книжномъ слоѣ народа; духовенство ее преслѣдовало и осу\r\nждало, высшій классъ оставался к ней холоденъ и ничѣмъ не\r\nзаявилъ своего участія къ ней; люди грамотные смотрѣли на\r\nнее глазами духовенства, видѣвшаго въ ней угожденіе бѣсу;\r\nнаконецъ даже правительство, въ лицѣ воеводъ, вооружалось\r\nпротивъ поэтическихъ наклонностей народа *. При такихъ не\r\nблагоприятныхъ условіяхъ, пѣсня приняла исключительное по\r\nложеніе и стала простонародною, содержаніе ея ограничилось\r\nпонятіями простаго народа, Форма упала вмѣстѣ съ ограниче\r\nніемъ мысли. Припомнивъ положеніе народа въ концѣ до\r\nпетровскаго періода, мы поймем, что угнетеніе и всѣ сопро\r\nвождающая его бѣдствія неминуемо должны были подѣйство\r\nвать на нравственныя силы народа, затушить поэтическую сто\r\nрону его духа и совратить ее на ложный путь.\r\nЭти основанія, по нашему мнѣнію, достаточно объясняютъ\r\nупадокъ нашего эпоса. Если уже непремѣнно хотятъ поддер\r\nживать ненужную гипотезу о восточномъ вліяніи въ нашей ста\r\n* То же самое встрѣчаемъ и на Западѣ, Ред.554 A TEH E 8.\r\nринной поэзіи, то его надо по крайней мѣрѣ представлять\r\nкакъ явленіе не непосредственное и весьма отдаленное. Огру\r\nбѣніе народа совершается, безъ внѣшнихъ вліяній, весьма\r\nлегко, если внутренняя организація государства заключаетъ въ\r\nсебѣ какія-нибудь невыгодных условия. Неожиданные факты\r\nэтого рода мы встрѣчаемъ иногда даже тамъ, гдѣ внѣшній\r\nблескъ событій скрываетъ отъ истории тайную болѣзнь обще\r\nства. Даже новѣйшая европейская история, къ сожалѣнію, пред\r\nставляетъ изрѣдка примѣры подобнаго упадка народной жизни,\r\nгдѣ религія становилась Фетишизмомъ, отношения сословій вы\r\nражались кулачнымъ правомъ, цивилизация уступала полному\r\nневѣжеству...\r\nНедовѣрчивый взглядъ на древнюю Русь привелъ автора исто\r\nрій русской поэзіи къ исключительному пониманію реформы\r\nПетра: новая Россія всѣмъ своимъ нравственнымъ, умствен\r\nнымъ и поэтическимъ богатствомъ обязана единственно ре\r\nФормѣ Петра; если бы въ концѣ XVII-го вѣка не явился Петръ\r\nВеликій, Россія до сихъ поръ не имѣла бы ни европейскихъ\r\nнравовъ, ни образования, ни литературы. Такой взглядъ едва\r\nли вѣренъ. Россія XVII - го вѣка до такой степени развила всѣ\r\nданныя Московскаго царства, что ей уже не оставалось ничего\r\nсдѣлать въ той сферѣ, въ которой она жила до того времени;\r\nтакъ или иначе она должна была выйдти на другую дорогу.\r\nСемнадцатое столѣтіе представляетъ не одинъ примѣръ того,\r\nчто русское люди уже чувствовали давящую атмосферу своего\r\nположения, что въ нихъ пробилось сознаніе необходимости\r\nиного порядка вещей; эта мысль такъ благотворна сама по се\r\nбѣ, что не могла не осуществиться когда- нибудь. Кошихинъ,\r\nконечно, прекрасно понималъ, что нужно для его отечества, и\r\nдаже тотъ князь, который, вопреки строгому обычаю, рѣшился\r\nсбрить себѣ бороду, были достаточно вооруженъ противъ об\r\nщихъ предразсудковъ. Правда, наука все еще казалась массѣ\r\nнедобрымъ знаніемъ, но уже находила усердныхъ почитателей:\r\nМатвѣевъ, Ртищевъ были явные друзья и меценаты ея; для\r\nмассы же наука и долго времени спустя казалось дѣломъ не\r\nнужнымъ и опаснымъ. Наука имѣла мало средствъ для прочнаго\r\nутвержденія; въ Кіевѣ она была опутана схоластикой, но схо\r\nластика имѣла свое время и въ Европѣ и принесла свою пользу;ОЧЕРКъ истоРІЙ РУСcкoй поэзии. 555\r\nЧто же\r\nу насъ она также была бы только ступенью къ дальнѣйшимъ\r\nуспѣхамъ: многое духовные воспитанники схоластической ака\r\nдемia довольно далеко шли въ своихъ убѣжденіяхъ. Мы не\r\nпривыкли всматриваться въ литературныя явленія стараго вре\r\nмени, но мы могли бы замѣтить, что литература XVII - го вѣка\r\nдовольно рѣзко отдѣляется отъ прежней письменности. Въ ней\r\nпоявляется множество переводовъ съ латинскаго, польскаго,\r\nнѣмецкаго, по разнымъ предметамъ знанія; эти переводы,\r\nправда, были часто не ловко сдѣланы, иногда несвоевременны,\r\nно такъ бываетъ всегда въ пробуждающейся литературѣ, кото\r\nрая еще не имѣетъ опредѣленной точки отправленія. Въ XVII - мъ\r\nстолѣтіи увеличивается собственно свѣтская литература пере\r\nводныхъ повѣстей и романовъ, являются даже русскiя попытки\r\nвъ этомъ родѣ; словомъ, для людей грамотныхъ могло уже\r\nнайдтись довольно чтенія, болѣе полезнаго и менѣе нелѣпаго,\r\nчѣмъ « Пчелы » и « Избранныя словца » прежняго времени. По\r\nслѣ реформы, литература, бывшая ея слѣдствіемъ, появилась\r\nне вдругъ: только съ тридцатыхъ или сороковых годовъ на\r\nчинается слабое, но послѣдовательное движеніе ея,\r\nбыло раньше, при Петрt? При Петрѣ печатались книги для народ\r\nнаго чтения и наставленія, переводились элементарныя книги,\r\nиздавались басни Езопа, Брюсовъ календарь, и т. д., то-есть\r\nпродолжалось именно то, что начато было въ семнадцатомъ\r\nстолѣтіи. Постепенность простиралась до того, что первый пи\r\nсатель, съ котораго начинаютъ исторію новой поэзіи, Канте\r\nмиръ, удержалъ отъ XVII - го вѣка силлабическую Форму стиха\r\nи схоластический складъ сатиры.\r\n- Быстрый успѣхъ реформы служить другимъ доказательствомъ\r\nтому, что реформа встрѣтила общество уже приготовленнымъ\r\nкъ катастрофѣ, которая должна была похоронить старину на\r\nвѣки. Люди, бывшіе усердными помощниками Петра, не всѣ же\r\nбыли люди легкомысленные и пустые, которымъ ничего не стои\r\nло отступиться отъ старыхъ привычекъ; они могли сочувство\r\nвать цѣли, которую указывала имъ реформа. Въ самомъ дѣлѣ,\r\nвъ общественной жизни XVII-го вѣка были события, гдѣ про\r\nсвѣщенная мысль рѣшалась стать противъ общаго заблужденія\r\nи вреднаго предразсудка, и этого нельзя оставить безъ вни\r\nмані. Дѣло Никона, имѣвшее огромный интересъ для совре556 АТЕнЕЙ.\r\nменниковъ, было смѣлымъ нападеніемъ на невѣжество массы;\r\nвъ спорахъ объ исправленіи книгъ, происходившихъ въ дѣт\r\nство Петра, та сторона, которая была вѣрна старинѣ и пре\r\nданью, уже навлекла на себя преслѣдованіе и казни. Уничто\r\nженіе мѣстничества шло противъ вѣковой привилегии, крѣпко\r\nвросшей въ нравы стариннаго боярства. Приглашения иностран\r\nцевъ повторяются чаще и чаще; правительство чувствов��ло\r\nслабую сторону народа и въ этомъ опять предупредило петров\r\nскія времена. Если послѣ того образование и литература были\r\nеще слабы, то можно ли винить людей, которые сами должны\r\nбыли пробивать себѣ дорогу, безъ чужой помощи: у нашихъ\r\nкнижниковъ не было никакихъ преданій, кромѣ тяжелой сла\r\nвянщины, никакихъ образцовъ, кромѣ первыхъ попавшихся\r\nлатинскихъ или польскихъ книгъ, которымъ они должны были\r\nвѣрить на-слово. У нихъ была однако любовь къ знанію, и нель\r\nзя не оцѣнить по крайней мѣрѣ ихъ трудолюбie. Даже и послѣ\r\nреформы, когда передъ нашимъ писателемъ были открыты всѣ\r\nсредства къ образованiю, цѣлыхъ сто лѣтъ прошло въ болѣе\r\nили менѣе рабскомъ подражаньи: полная самобытность въ лите\r\nратурѣ началась у насъ не такъ давно. Не должно слишкомъ\r\nобманывать себя насчетъ массы людей, усвоившихъ сначала\r\nидей реформы; ихъ было почти столько, сколько могло приго\r\nтовить XVII-е столѣтie, отчасти развившее грамотный классъ.\r\nЛюбопытно, что одинъ изъ первыхъ помощниковъ и любимцевъ\r\nПетра былъ даже просто человѣкъ безграмотный.\r\nВремя упадка, какимъ г. Милюковъ считаетъ послѣднія сто\r\nлѣтія до–петровскаго періода, не могло бы доставить реформѣ\r\nстолько свѣжихъ силь, сколько явилось ихъ вдругъ послѣ на\r\nчала преобразования.\r\nПерехода къ русской поэзии новаго періода, г. Милюковъ\r\nрѣзко раздѣляетъ два направленія, открывшаяся въ ней съ сама\r\nго начала: направленіе подражательно -реторическое и напра\r\nвленіе самобытно-сатирическое. Это двойное движеніе русской\r\nлитературы, указанное еще Бѣлинскимъ, авторъ объясняетъ\r\nтѣмъ, что съ одной стороны русская поэзія по необходимости\r\nдолжна была усвоить себѣ поэтическiя Формы европейскихъ\r\nлитературъ, — новыхъ она создать не могла, да онѣ и не были\r\nеще нужны;—съ другой, она встрѣтила себѣ богатое содержаОЧЕРКъ истори Русской поэзии. 557\r\n4\r\nніе въ жизни русскаго общества, и происходившая въ этомъ\r\nобществѣ борьба образования съ невѣжествомъ и предразсуд\r\nками старины выразилась самымъ естественнымъ образомъ въ\r\nсатирѣ. Каждое изъ двухъ направленій имѣло своихъ предста\r\nвителей: Ломоносова и Кантемира, Державина и Фонъ-Визина, и т. д.\r\nТакое раздѣленіе едва ли не слишкомъ искусственно. При\r\nсутствія обоихъ началъ въ русской поэзіи того времени нельзя\r\nне видѣть, но подражательная реторика и сатира, относившаяся\r\nкъ русской жизни, далеко не были особыми, противополож\r\nными явленіями. То, что г. Милюковъ понимаетъ подъ подра\r\nжательной реторикой, не всегда было чуждо жизни и переста\r\nвало иногда быть реторикой; и напротивъ, самобытная сатира\r\nдалеко не всегда оставалась самобытной, но нерѣдко предста\r\nвляла заимствованные элементы не только въ Формѣ, но и въ\r\nсодержаній. То, что обозначаютъ частнымъ именемъ подража\r\nтельной реторики въ противность неподражательной — quasi\r\nсатирѣ, б��ло явленіемъ общимъ: это было усвоенie чужихъ\r\nлитературныхъ Формъ, обнимавшее и сатиру такъ же какъ оду,\r\nдраму, комедію, и т. д. Сатира была столько же подражательна,\r\nкакъ и другие литературные роды; разница заключалась только\r\nвъ большей или меньшей близости къ чисто-русскому содержа\r\nнію. Кантемировы сатиры подражательны не только вообще,\r\nно и въ частныхъ подробностяхъ; онѣ разсчитаны по Ювеналу\r\nи Буало и страдаютъ обыкновенными недостатками псевдоклас\r\nсической сатиры. На Фонъ - Визинѣ подражательность замѣтна\r\nменьше, но вглядитесь подробнѣе въ Недоросля и Бригадира,\r\nи вы увидите въ нихъ полное подтверждение той теоріи коме\r\nдій, которая изложена Буало въ L’art poétique. Откуда явились\r\nвъ нихъ Правдины и Стародумы, весьма скучныя лица, сильно\r\nвредящія дѣйствію и живости пьесъ? Изъ Французской теорій,\r\nутверждавшей, что комедія, кромѣ увеселительной цѣли, дол\r\nжна служить поученіемъ для зрителя, а поученіе казалось воз\r\nможнымъ только въ нравственныхъ сентенціяхъ и морали, ко\r\nторыя щедро и вставляетъ Фонъ - Визинъ. Онъ вставляетъ та\r\nкимъ же образомъ и rіѕіblе a grеаblе, котораго требовала\r\nФранцузская теорія, во что бы то ни стало, отъ комедій, что\r\nбы пріятно занимать зрителя во время продолжительнаго дѣй558 АТЕНЕЙ.\r\nС\r\nствія. Но комедій Фонъ - Визина наиболѣе отдѣляются своей\r\nсамобытностью отъ общей массы тогдашней подражатель\r\nной литературы; если же взять большинство произведеній,\r\nпредставляющихъ нашу сатиру XVIII -го столѣтія, то становит\r\nся весьма трудно приписать самостоятельность цѣлому напра\r\nвленію, которое въ сущности почти не менѣе другихъ разря\r\nдовъ старой литературы нашей испытало вліяніе псевдокласси\r\nческихъ и другихъ образцовъ.\r\nСатира была конечно въ духѣ Русскаго XVII - го столѣтія,\r\nи мы нисколько не думаемъ уменьшать ея общественной за\r\nслуги, но путь ея развития былъ общій съ цѣлымъ литератур\r\nнымъ развитіемъ. Она проходила тѣ же Фазы подражанія, вы\r\nрываясь на свободу только въ произведеніяхъ талантливѣй\r\nшихъ, и то весьма немногихъ писателей. Въ « Очеркѣ » г. Ми\r\nлюкова область сатиры означена только по наиболѣе сильнымъ\r\nея выраженіямъ; но вспомните всю обширную сатирическую\r\nлитературу конца прошлаго вѣка, разработанную теперь весь\r\nма обстоятельно, и вы увидите, какими медленными шагами\r\nшла она къ своей самобытности, и какъ возможно подлѣ по\r\nдражательной реторики изобразить подражательную сатиру.\r\nПодражательное направленіе авторъ хочетъ, повидимому,про\r\nдолжить и до сихъ поръ, оправдывая его однако тѣмъ, что и\r\nвъ лучшихъ европейскихъ литературахъ встрѣчаются заимство\r\nванiя идей однимъ народомъ у другаго. « Разумѣется, говорить\r\nонъ, что до тѣхъ поръ, пока Русскіе не разовьютъ вполнѣ\r\nсвоего собственнаго образования, подражательное направленіе\r\nне перестанетъ играть важной роли въ нашей поэзии и всегда\r\nбудетъ благодѣтельнымъ, принося идеи просвѣщеннаго міра.\r\nНѣтъ ничего несправедливѣе, какъ видѣть въ подражаній упа\r\nдокъ общественной жизни. Если въ поэзіи самыхъ образован\r\nныхъ народовъ часто являлось такое направленіе, если было\r\nвремя, когда англійская литература находилась подъ вліяніемъ\r\nФранцузской, когда Французы черпали идеи изъ поэзіи Нѣм\r\nцевъ и Англичанъ: то можно ли упрекать въ подражательномъ\r\nнаправленіи поэзію русскую, представительницу общества\r\nтолько-что начинающаго входить въ кругъ образованнаго чело\r\nвѣчества, послѣ переворота крутого и быстраго. » Но это по\r\nслѣднее подражаніе не можетъ быть такъ называемо въ стро\r\n2ОЧЕРКъ истории Русской поэзии. 559\r\nгомъ смыслѣ; это скорѣе общеніе двухъ народностей, ясно\r\nпонимающихъ свою самобытность и ревниво хранящихъ неза\r\nвисимое развитие. Замѣчаніе, сдѣланное авторомъ, можетъ слу\r\nжить прекраснымъ отвѣтомъ на тѣ сѣтованія объ извращении\r\nрусской народности, которыя мы слышимъ даже и теперь отъ\r\nпоклонниковъ исключительной національности; но что касается\r\nдо современной русской поэзии, мы не видимъ необходимости и\r\nна будущее время пророчить ей подражаніе и зависимость.\r\nНаша подражательность XVIII -го вѣка была полнымъ подчине\r\nніемъ господствующимъ идеямъ, сначала исключительно Фран\r\nцузскимъ, потомъ и нѣмецкимъ; подражательность происте\r\nкала тогда отъ невольнаго чувства своей слабости и была не\r\nобходима для усвоенiя недостававшихъ элементарныхъ понятій.\r\nВремя это можно считать окончательно прошедшимъ съ той\r\nминуты, когда русская мысль выросла до сознанiя своей силы,\r\nкогда она обратилась къ вопросамъ русской жизни и стала раз\r\nрѣшать ихъ безъ чужой помощи, собственными средствами.\r\nВъ зрѣлости нашей литературы нельзя сомнѣваться: она стоитъ\r\nна твердой реальной почвѣ, и недавно, въ послѣднія десяти\r\nлѣтія, совершила много подвиговъ, дающихъ ей полное право\r\nна уваженіе.\r\nНельзя не сожалѣть, что неблагоприятных обстоятельства не\r\nдозволили автору провести обозрѣніе свое до послѣднихъ явле\r\nній нашей литературной жизни, изображение которыхъ было бы\r\nзнаменательнымъ эпилогомъ его книги. Мы считаемъ лишнимъ\r\nупоминать о томъ, что исторія послѣ-петровской литературы\r\nпроведена уг. Милюкова весьма вѣрно и точно: авторъ очень\r\nсправедливо и наглядно представляетъ ходъ литературныхъ\r\nидей, смѣнявшийся отъ Ломоносова до Карамзина, отъ Карам\r\nзина до ППушкина и Грибоѣдова, отъ Пушкина до Гоголя. До\r\nсихъ поръ книжка г. Милюкова остается единственнымъ хоро\r\nшимъ изложеніемъ цѣлаго новаго періода русской литературы.\r\nНѣсколько пропусковъ и недомолвокъ авторъ вѣроятно испра\r\nвитъ въ новомъ изданій своего труда. Говоря о Сумароковѣ,\r\nонъ не забудетъ его комедій, едва ли не болѣе замѣчательныхъ\r\nчѣмъ сатиры, упомянутыя авторомъ; говоря о карамзинской\r\nэпохѣ, онъ подробнѣе коснется тогдашняго настроенiя умовъ\r\nвъ обществѣ, имѣвшаго вліяніе и на поэзію, и т. д. Въ оцѣнкѣ\r\nЧ. ІІІ. 37560 Атеней.\r\n2\r\nсовременныхъ писателей, мы также желали бы болѣе полноты\r\nпротивъ прежняго: для характеристики Жуковскаго немало\r\nважны посмертныя его произведения, которыми не воспользо\r\nвался г. Милюковъ, но которыя бросають новый свѣтъ на лите\r\nратурную дѣятельность благодушнаго старца; характеристика\r\nГоголя остается неконченною, когда г. Милюковъ не занялся\r\nвторой частью « Мертвыхъ душъ » и связаннымъ съ нею про\r\nцессомъ развития самого писателя; если г. Милюковъ счелъ\r\nнужнымъ при оцѣнкѣ поэтической дѣятельности Пушкина от\r\nмѣтить и личныя качества поэта, то тѣмъ любопытнѣе была бы\r\nисторія трудовъ, увлеченій паденій Гоголя, теперь уже объ\r\nясненная почти до очевидности.\r\nНо какъ ни были быстры, повидимому, успѣхи нашей литера\r\nтуры, съ эпохи ея возрождения, даже для наблюдателя, нисколь\r\nко не предупрежденнаго въ ея пользу, мы не обманываемъ себя\r\nнасчетъ ея значенія въ дѣлѣ развития массы. Въ самомъ нача\r\nлѣ, литература была дѣломъ нѣсколькихъ лицъ, потомъ она ста\r\nла занятіемъ нѣсколькихъ кружковъ, въ наше время она при\r\nнадлежить обширному числу пишущаго и читающаго класса,\r\nно этотъ классъ все еще не такъ великъ, какъ бы надобно было\r\nжелать для полнаго вліянія литературы. Г. Милюковъ достаточ\r\nно оцѣнилъ этотъ вопросъ и не увлекся своимъ предметомъ до\r\nтого, чтобы признать за нимъ достоинства, которыхъ онъ не\r\nимѣетъ. Недавно еще,, около того времени, когда вышло пер\r\nвое изданіе « Очерка », многие патріоты считали оскорбленіемъ\r\nотечественной славы хладнокровный отзывъ о Ломоносовѣ,\r\nДержавинѣ, ит. п. Теперь мы стали гораздо безпристрастнѣе\r\nкъ своимъ знаменитостямъ и меньше раздаемъ имъ великолѣII\r\nныхъ титуловъ, но все еще стараемся утѣшать себя пріятны\r\nми мыслями о быстромъ прогрессѣ литературы и общества.\r\nЕсли оглянуться однако на пройденный путь и вглянуть на прі\r\nобрѣтенные результаты, то едва ли не будетъ наивностью ви\r\nдѣть окончательный успѣхъ въ томъ, что представляетъ наша\r\nлитература въ настоящее время. Eя развитие, въ ея тѣсномъ\r\nкругѣ, дѣйствительно имѣетъ всю заслугу строгой логичности\r\nпостояннаго движенія впередъ, но говоря безотносительно, си\r\nлы ея очень слабы и стремленія часто недѣйствительны. Рус\r\nскій писатель до сихъ поръ не имѣлъ свободнаго поприща для\r\n2ОЧЕРКъ истоРІЙ РУСcкoй поэзии. 561\r\n2\r\nсвоей дѣятельности и потому не могъ никогда довесть до конца\r\nтотъ анализъ общества, который уже давно начатъ лучшими\r\nпредставителями нашей литературы. Масса общества, съ дру\r\nгой стороны, такъ мало понимала своихъ писателей, что еще\r\nнедавно вооружалась на Гоголя, обвиняя его въ клеветахъ на\r\nрусскую жизнь и преувеличеніи ея недостатковъ: странно ска\r\nзать, но подобныя мнѣнія выражались печатно, и не всегда\r\nлюдьми бездарными. Легкая литература была для насъ почти\r\nединственнымъ органомъ общественнаго сознанія: разкацикъ,\r\nроманистъ замѣняли намъ публициста, котораго у насъ не было\r\nи не могло быть; вопросъ художественный часто сводился къ во\r\nпросу юридическому, и въ этомъ смѣшеніи двухъ началъ по\r\nстоянно открывалась слабость и того и другаго. Въ самомъ\r\nдѣлѣ, интересъ чисто-литературный у насъ нерѣдко упадаетъ\r\nтотчасъ же, какъ только является возможность опредѣлять на\r\nучнымъ образомъ тотъ предметъ, котораго прежде могла ка\r\nсаться одна бельлетристика. Къ сожалѣнію эта возможность\r\nпредставляется очень рѣдко; литература остается въ зависимо\r\nсти отъ внѣшнихъ обстоятельствъ, то-есть отъ случая, кото\r\nрый можетъ или помочь, или повредить ея успѣху. Мало того,\r\nчто лучшніе умы и образованнѣйшіе люди общества понимаютъ\r\nвеликое значеніе литературы; нужно, чтобы въ массѣ явилось\r\nсочувствіе къ ея дѣлу, чтобы масса гарантировала ея дѣятель\r\nность: а до тѣхъ поръ всѣ усилія литературы будутъ пока толь\r\nко борьбой за ея независимое существованіе. Утвердить ея\r\nсилу, дать дѣйствительное вліяніе тѣмъ истинамъ, которыя она\r\nоткрываетъ, можетъ только распространение образования, и къ\r\nэтому должны стремиться всѣ, ќому дорогъ прогрессъ обще\r\nственной жизни.\r\nА. Пыпинѣ.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Poslednie romany Zhorzh Sand",
+        "article": "ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.\r\nпослѣднIЕ РОМАНЫ ЖОРЖЪ САНДЪ .\r\nНѣтъ такого заклятаго чтеца романовъ , котораго не ужаснула\r\nбы съ перваго взгляда громада произведеній Французской беллетристики . Но если онъ читаетъ не такъ , какъ Петрушка Чичикова , которому\r\nрѣшительно все равно было , что ви читать , и котораго занималъ собственно процессъ чтенія , то ужасъ скоро уступитъ въ немъ мѣсто совершенно другому чувству , которое испытываешь иногда въ какомъ\r\nвобудь ученомъ засѣданіи , пришедши туда послушать умныхъ рѣчей .\r\nТеперь , какъ и всегда , во Франціи , какъ и вездѣ , существуютъ\r\nдва рода писателсӥ : одни пишутъ искусства и убѣжденій ради , – другіе ради денегъ и славы . Но деньги главное , слава только средство .\r\nКакъ пріобрѣтаются деньги и извѣстность тѣма , для которыхъ овѣ\r\nсоставляютъ главнѣйшую цѣль дѣятельности , это очень хорошо извѣстно и въ нашемъ любезномъ отечествѣ . Секретъ пріобрѣгенія\r\nденегъ во всемъ одинъ и тотъ же ; онъ очень простъ , и основанъ на\r\nясномъ логическомъ выводѣ : своими двумя руками и головою (если не\r\nворовать ) наберешь не много ; но воровать опасно ; слѣдовательно ,\r\nнадо устроить дѣло такъ , чтобы для вашего кармана работали чужія руки и головы , получая отъ васъ гроши и доставляя вамъ рубли .\r\nБезспорно , - это тоже воровство , во воровство съ благонамѣренною физіономісй , живущее въ палатахъ , а не шатающееся по толкучему рывку во ф��изовой шинели . Вы сами раскланиваетесь съ нимъ\r\nна улицѣ , потому - что оно закутано приличнымъ образомъ въ бобровый воротникъ ; а какой нибудь бѣдвякъ неопытный юноша съ\r\nголовою и сердцемъ , во съ голоднымъ желудкомъ , вядитъ въ вемъФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 87\r\nдаже олицетвореніе возможной человѣческой мудрости , слышитъ изъ\r\nустъ его высокія , неопровержимыя истивы и дѣлается его данникомъ . Въ худой шивелишкѣ мерзнетъ бѣдный юноша , идя рядомъ\r\nсъ бобровымъ воротникомъ , и слушаетъ , какъ овъ съ истинно - геніальвымъ безстыдствомъ говоритъ ему : «нашъ братъ трудящійся\r\nчеловѣкъ , наша трудовая копѣйка» , и . т . п .\r\nСлава для этихъ людей дѣло второстепенное . Конечно , мысль ,\r\nчто имя ихъ извѣстно просвѣщенному міру пріятво щекочетъ ихъ самолюбіе , но при всемъ томъ они не дадутъ за свою извѣстность , просто какъ за извѣствость , и пяти копѣекъ . Въ сущности она , конечно ,\r\nбольше и не стоитъ , но для нихъ она важна , какъ средство къ пріобрѣтевію денегъ , и ей жертвуютъ многимъ , что для другихъ дороже\r\nзолота .\r\nЧто касается до людей , пишущихъ ради искусства и убѣжденій ,\r\nпхъ вездѣ несравненно меньше , чѣмъ литературныхъ подрядчиковъ .\r\nУ насъ меньше , нежели гдѣ либо , и это понятно: у художниковъ и людей съ убѣжденіемъ мысли бываютъ иногда такъ упрямы , что они\r\nне въ состояніи высказывать ихъ по подряду .\r\nВо Франціи , конечно , болѣе ,чѣмъ у васъ , твореній , отличающихся\r\nхудожествепнымъ направленіемъ и убѣжденіемъ , но и тамъ число\r\nтакихъ произведеній не велико въ сравненіи съ воробьиною плодовитостью беллетристовъ . Пока , напримѣръ , ва фабрикѣ какого нибудь\r\nгосподина Александра Дюма (многіе , не безъ основанія , подозрѣваютъ , что романы его - произведенія фабричныя ; читатели , конечно ,\r\nпомнятъ вышедшую въ 1845 году Французскую брошюркуобъ этомъ\r\nпредметѣ ) изготовятъ штукъ двадцать безконечныхъ романовъ ,\r\nЖоржъ Сандъ успѣваетъ издать одно , два творенія , Беранже пропоетъ пѣсевку , да и то про себя (потому -что онъ давно ничего не\r\nпечаталъ) , еще кто нибудь издаетъ добросовѣствый , многолѣтній\r\nплодъ своего труда , - и только .\r\nПублика читаетъ все , - иначе для чего бы и писать? Французскія\r\nроманы зачитываются па - смерть всею Европой . Но таже публика ,\r\nсъ свойственнымъ ей инстинктомъ , всегда отличаетъ художника отъ\r\nпростаго писаки и въ наше время единогласно присудила пальму первенства г-жѣ . Сандъ .\r\nНа ея-то послѣдніе романы , какъ ва замѣчательпѣйшее въ новѣй\r\nшей французской литературѣ , обратимъ мы въ этой статьѣ наше\r\nвниманіе . Въ послѣднее время вышли четыре повыхъ ея романа : Тeверино , Чортово болото , Грѣхъ г. Антуана и Лукреція Флоріани ,\r\nкоторуюмы поспѣшили сообщить читателямъ въ приложеніи къ этой\r\nквижкѣ « Современника »\r\nLa Mare au diable , «Чортов болото ,\" - идвалія .88 СОВРЕМЕННИКъ .\r\nИдиллія ! Когда -топри этомъ словѣ передъ вами вдру��ъ обрисовывалась готовая , чуть не стереотипная сцена : пастушокъ въ бѣлой батистовой рубашкѣ , голубыхъ панталонахъ съ розовыми бантиками ,\r\nи со свирѣлью въ рукѣ ; возлѣ него пастушка въ соломенной шляпкѣ ,\r\nсъ невиннымъ барашкомъ на атласной лентѣ ; надъ ними широкія\r\nвѣтьвп каштава , въ тѣни которыхъ поетъ сладкогласная Филомела\r\n( соловьевъ тогда не было ) ; у ногъжурчитъ кристальный ручеекъ ; вдали синѣетъ небо ... и т . д . Это было еще въ то время , когда Юлій Цезарь ходилъ въ напудренномъ парикѣ и въ атласномъ кафтанѣ . Какъ\r\nмного измѣнилось съ тѣхъ поръ ! Цезарь ходитъ теперь въ тогѣ ,\r\nТирсисъ , въ блузѣ , и Хлоя въ деревянныхъ башмакахъ не сидятъ праздно подъ деревомъ , и вмѣсто глупаго барана на нихъ\r\nсмотритъ ихъ быстроглазый сынишка , можетъ быть будущій замѣчательный человѣкъ .\r\n\"\r\nЭто послѣднее обстоятельство умѣряетъ нѣсколько грустное впечатлѣніе четверостишія , которымъ начинается разсказъ :\r\nA la sueur de ton visaige\r\nTu gagneras ta pauvre vie.\r\nAprès long travail et usaige\r\nVoicv la mort qui te convie\r\nЭта истина , можетъ быть , относится отчасти и къ нашему време -\r\nни , но глядя на заходящее солнце на картинѣ Гольбейна , теперь\r\nкакъ-то невольно думаешь , что завтра взойдетъ оно съ другой сторовы , и на работу выйдетъ вмѣсто нищаго старика полный ювошескихъ силъ сынъ его .\r\nУжь и то шагъ впередъ , что самый безстыдный писака не осмѣлится теперь изобразить крестьянина въ атласномъ кафтанѣ . Это\r\nзначило бы или смѣяться надъ тѣмъ , что достойно уваженія , а не насмѣшки , или выказать едва ли возможное въ наше время невѣжество .\r\nА вѣдь была же пора , когда сахарными идилліями восхищались ,\r\nкакъ истинною поэзісі , не подозрѣвая , что истинная поэзія и поэтическая истина одно и тоже . Да и кому была охота добираться до истивы ? Раздушенные маркизы и богачи едва ли подозрѣвали существованіе простаго бѣдняка . Его быть , его образъ мыслей , чувства ,\r\nпривычки , нужды , все это было для нихъ совершенная terra incognita . Простой человѣкъ былъ для салона миѳъ , и услужливые поэты вывели его на сцену въ своихъ произведеніяхъ какъ миѳъ изъ золотаго вѣка Аркадів .\r\nДа ! кому была охота добираться до истины , когда весь міръ\r\n( Франція была тогда для Французовъ міромъ ) держался на произвольно принятыхъ формахъ не только въ литетратурѣ , но и въжиза кФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 89\r\nобщественной я государственной ? Но истина имѣетъ свойство , очень\r\nнепріятное и безпокойное для людей , чувствующихъ къ ней какое - то\r\nинстинктивное нерасположеніе : она не ждетъ , чтобы они милостиво обратили на все свое вниманіе , а лобирается до нихъ сама , иногда\r\nочень невзначай и довольно невѣжливо , какъ внезаппая болѣзнь .\r\nВъ этомъ случаѣ идеи усовершенствованія похожи на энадемію : пхъ\r\nне остановишь никакими карантивами . Холера прошла же отъ Индіи\r\nдо Атлантическаго океана , и если ей вздумается совершить обратный путь отъ ��кеана до Индіи , господа медики могутъ преспокойно\r\nотложить всякое попеченіе остановить ее .\r\n-\r\nИстина беретъ свое . Общественныя отношенія во Франціи измѣвились и вмѣстѣ съ ними измѣнились и оживились эстетическія\r\nидеи . Прежде государственная жизнь свдѣла взаперти , въ кабинетѣ ,\r\nа литература въ другомъ ; народъ былъ въ полѣ , во и онъ былъ\r\nвзаперти . Теперь все перемѣшалось : политика перешла на площадь ,\r\nвъ кабинетѣ министра и литератора невидимо присутствуетъ народ ъ\r\nи кабинетные люди очень ясно сознаютъ это присутствіе .\r\nТо , что прежде считалось несообразностью , эстетическимъ\r\nцинизмомъ , оскорбленіемъ тонкаго вкуса , воспроизведевіе дѣйствительности такъ какъ она есть , теперь сдѣлалось необходимостью ,\r\nнеизбѣжнымъ фономъ всякой картины .\r\n,\r\nХудожникъ пишетъ теперь не для какого нибудь кружка , не для\r\nкакой нибудь касты , а для всѣхъ . Литература перестала быть отдѣльною , идеальною областью , населенною существами , какихъ невидывали нигдѣ на землѣ и въ которыхъ , если и можно было найти\r\nчто нибудь родственное съ людьми , то только какъ общечеловѣческое , неизбѣжное , а не какъ зависящее отъ извѣстнаго , даннаго общественнаго устройства . Общечеловѣческое неизбѣжно нигдѣ , но теперь оно не составляетъ исключительнаго элемента художественвыхъ произведеній ; насъ не удовлетворяютъ уже радости и горе\r\nабстрактнаго человѣка : мы хотимъ видѣть его среда опредѣленныхъ\r\nизвѣстныхъ намъ изъ дѣйствительности элементовъ жизни .\r\nИ такимъ TO изображаетъ крестьянина хлѣбопашца ЖоржъСандъ . Мы не станемъ передавать вамъ содержаніе разсказа : оно\r\nтакъ просто , что не займетъ само по себѣ никого . Крестьянинъ\r\nѣдетъ свататься за одну — и женится на другой . Это такъ же просто и\r\nнезанимательно , какъ если бы какой нибудь Ванька хотѣлъ жениться\r\nна Анюткѣ , да отецъ не позволилъ , а указалъ ему быть мужемъ\r\nАксютка . Обратимся къ Теверино .\r\n-\r\nБываютъ свы , замѣчательные яркостью красокъ и опредѣленностью очерковъ . Есть что то волшебное въ быстрой перемѣнѣ\r\nкартинъ , что -то рѣзко живое въ фигурахъ , что-то художественное90 СОВРЕМЕННИКЪ\r\nвъ общности сновидѣнія . Прихоть воображенія не утратила своей\r\nсилы : это сказка , но сказка граціозная , ароматическая , если\r\nможно такъ выразиться , сказка , къ которой , невольно прильвете вы\r\nвсѣмъ вниманіемъ сердца ; это совъ , во совъ , вапоминающій\r\nсобою фантастические сны Шекспира .\r\nВпечатлѣніе ихъ тепло , продолжительно . Когда вы пробуди\r\nлись и окунулись въ море ежедневныхъ мелочныхъ заботъ , когда\r\nвы забыли среди дневной суеты ваше видѣніе , вы чувствуете еще\r\nвъ груди и членахъ какую-то мягкую теплоту , присутствіе въ крови\r\nкакого -то элемента , дѣлающаго для васъ Физическое сущестованіе\r\nваше особенно пріятнымь . Это впечатлѣніе сва , вытѣстенное взъ\r\nмозга и безсознательно живущее еще в�� крови ; въ первую свободвую минуту духъ вашъ вепремѣнно опять обращается къ вашему\r\nсну . И ничего не забыто : видѣніе все , цѣликомъ , оживаетъ въ памяти ,\r\nвы съ наслажденіемъ останавливаете ходъ его событій и упиваетесь\r\nсозерцаніемъ отдѣльныхъ картинъ . Это повторяется сначала часто , потомъ рѣже . Но и черезъ нѣсколько лѣтъ , всякій разъ , когда вы\r\nвспоминаете такой сонъ , вы невольно чувствуете къ нему какое-то\r\nмагическое влеченіе ; у васъ ва душѣ опять ставовится легко и тепло ,\r\nи вы опять , какъ и въ старые годы , пробѣгаете всѣ фазы граціозноволшебной сказки . Если совъ снился вамъ въ 30 лѣтъ , и вы веломвите его въ 70 , я думаю , вы снова почувствуете себя въ ту мавуту молодымъ .\r\n-\r\nВы\r\nВотъ какое впечатлѣніе производитъ на читателя разсказъ г -жи\r\nСандъ : Теверино . Это не романъ , а сказка . Спевы мѣняются съ\r\nкалейдоскопическою неожиданностью и неоровужденностью .\r\nвмѣстѣ съ Леонсоиъ и Сабипою уноситесь , неизвѣство куда , навстрѣчу\r\nнеизвѣстно чему . Надъ вами высятся горы , васъ со всѣхъ сторонъ\r\nобливаетъ яркая зелень и ароматы горныхъ растѣній ; дорога змѣится\r\nна закраинѣ пропасти , поворачивая невидно куда . Вдругъ село . Черезъ пять минутъ похищенъ отсюда кюре , съ виду похожій на лягушку , и Мадлена , похожая на — птичку . Вы мчатесь дальше ; лошадьми\r\nправитъ уже не жокей , а бродяга -маркизъ Теверино ; вдали , среди\r\nвечервяго сумрака , мелькаютъ въ долинѣ огоньки ,— вы скатываетесь\r\nвъ безумной скачкѣ съ альпійскаго хребта , вы въ Италін .\r\n-\r\n-\r\nИталiя только мелькнула передъ вами , но мелькнула съ яркостью\r\nметеора въ темную ночь . Странно , необъяснимо , почему эта картина ,\r\nнабросанная въ нѣсколько ударовъ кисти , такъ веизгладимо и полно\r\nврѣзывается въ воображеніе . Вы сознаете , что вы дѣйствительно\r\nбыли съ Леонсомъ и Сабиной въ Италіи , а не гдѣ -нибудь . Это впечатлѣніе — тайна , которую не объяснить никакимъ анализомъ . Ее не\r\nобъяснитъ вамъ и самъ художникъ .ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 91\r\nСъ восходомъ солнца сонъ разлетается . Вы снова на вершинѣ\r\nгорнаго хребта . Италія уже далеко ; Мадлена улетѣла . Леонсъ и Сабина примирены . Теверино начинаетъ повую главу своего романа\r\nжизни , а почтенный супругъ Сабины , лорд Г. , все еще спитъ , какъ\r\nспалъ въ началѣ разсказа .\r\n-\r\nИстинно -достойно удивленія , съ какимъ искусствомъ г-жа Сандъ\r\nумѣла слать съ этимъ волшебно сказочнымъ колоритомъ , дышащимъ\r\nвъ каждой чертѣ картивы , лица , до того вѣрно выхваченныя изъ\r\nдвӥствительности , что вы вспоминаете объ нихъ , какъ о знакомыхъ ,\r\nсъ которыми встрѣчались , спорили , говорили , которые и сердили , и\r\nсмѣшило , и удивляли васъ .\r\nВо всемъ разсказѣ ни одной ложной , натянутой черты . Теверано , этотъ яркій представитель Италів , художникъ безъ труда и изученія , натура богатая , гибкая , горячая , во безпечная до послѣдней\r\nстепени , нищій которому ничего ��естоитъ прикинуться маркизомъ ,\r\nневѣжа , сбивающій съ толку ученаго кюре , я пѣвецъ , и пловецъ , и\r\nкучеръ , в скоморохъ , и все , что вамъ угодно , - это лицо поразительное даже и для насъ , Русскихъ , которые такъ хорошо знаемъ Италію пзъ романовъ и драмъ , наводнявшихъ нѣкогда нашу литературу ; - онъ очерченъ свѣжо , живо , безъ всякой натяжки ,— не импровизируетъ равмованнаго вздора и не коверкается отъ восторга на передъ какой форвариной .\r\nОтношенія его къ Мадленѣ показываютъ въ немъ благородствс\r\nи глубокую человѣчность , какую -то врожденную чистоту в простоту\r\nпомысловъ , которой лишены его аристократическіе спутники , Леонсъ\r\nи Сабина , эти вольные мученики , гордо таящіе другъ отъ друга свою\r\nпривязанность и немогущіе выйти изъ этого напряженнаго , тяжелаго положенія . Но случайнаго вмѣшательства людеіі изъ другой , простѣйшей сферы общества достаточно для ихъ примиренія и сближевія . Гордая леди позволяетъ подѣловать себя бродягѣ , а бѣдвая Мадлепа вовсе незамѣчаетъ политическаго волокитства Леонса . Леонсъ\r\nне можетъ подозрпвать Теверино , но ревнуетъ къ нему ; а Теверино\r\nне можетъ ревновать , но подозрѣваетъ его . Оба имѣютъ на это достаточныя причины .\r\nЭто столкновеніе разрѣшаетъ задушевную драму повѣсти . Разно\r\nродные элементы , коснувшись другъ друга , возстановляютъ равно .\r\nвѣсіе . Леонсъ и Сабина видвтъ , наконецъ , смѣшную сторону своей ко\r\nмедів , съ улыбкою подаютъ другъ другу руку , и прошедшее забыто .\r\nСъ восходомъ солнца все въ гармоній , и даже кюре , за всѣ свои\r\nстраданія , будетъ ,конечно , вознагражденъ роскошнымъ завтракомъ\r\nна дач ѣ леди .\r\nИзъ этого сказочно - волшебнаго міра , въ которомъ все такъ живо92 СОВРЕМЕННИКЪ .\r\nи вѣрно , перейдемъ теперь въ міръ дѣйствительный , но въ которомъ\r\nкъ сожалѣнію , многое и баѣдно невѣрно .\r\n,\r\n-\r\n« Грѣхъ г -на Антуана » , принадлежитъ къ числу тѣхъ произведе\r\nвій Ж. Сандъ , гдѣ авторъ является не просто художникомъ , и BQ\r\nвредъ своему творенію . Она пишетъ романъ , но изъ за романиста\r\nпроглядываетъ соціалистъ . Рука мастера видна и здѣсь , но видно\r\nчто эта рука писала несвободно , но на заданную тему . Отъ этого главное лицо романа , представитель соціальныхъ вдей , Эмиль , лицо совершенно блѣдное и идеальное ; вы чувствуете , что онъ не выхва\r\nченъ , подобно прочимъ созданіямъ Санда , изъ живой дѣйствительностя , а придумавъ , какъ органъ мнѣній автора . Любовь его къ Жильбертѣ , лицу , почти столько же блѣдному , ничто иное , какъ узелъ , необходимый для романа . Уничтожьте эту любовь - и романъ исчезостанется только диссертація о разныхъ соціальныхъ предметахъ , въ видѣ разговоровъ Эмиля съ отцомъ своимъ , съ маркивомъ , съ Жавомъ Жаппау .\r\nдетъ , -\r\n-\r\nЭта любовь сталкивается въ романѣ съ желѣзною волею стараго\r\nКардовне ; Кардонне , богатый «буржуа >> , - олицетвореніе современваго капиталиста ; надъ идеями общественнаго усовершенствованія\r\nонъ смѣется ; для него понятенъ только одинъ успѣхъ : превращеніе\r\nста тысячь въ двѣсти и потомъ въ четыреста . Онъ человѣкъ безъ\r\nсердца , но съ непреклонною силою воли , съ яснымъ математическимъ умомъ , и авторъ не разъ сравниваетъ его съ Наполеономъ .\r\nКардонне употребляетъ всѣ усилія , чтобы образу мить молодого сумасброда , сына своего , набравшегося среди юныхъ товарищей своихъ различныхъ соціальныхъ и коммунистическихъ идей. Онъ не успѣваетъ въ этомъ ; но мы должны отдать ему полную справедливость въ\r\nтомъ , что оспаривая молодаго соціалиста , овъ гораздо послѣдовательнѣе и яснѣе въ своихъ доводахъ , нежели противникъ его . Эмиль ,\r\nкакъ горячий и заносчивый юноша , возражаетъ не строгой логикой ,\r\nа только пустыми и громкими фразами . Въ этомъ отношенів Эмиль\r\nдовольно плохой защитникъ , хотя , можетъ быть , и вѣрный представитель своей партіи .\r\nОнъ влюбляется въ Жильберту , дочь сосѣда , раззорившагося граФа де-Шатобрёна . Вотъ страсть , которою положилъ воспользоваться\r\nхитрый Кардовне , для достиженія своихъ цѣлей Овъ позволяетъ\r\nему жениться , только съ тѣмъ условіемъ , чтобы онъ на словахъ и\r\nна дѣлѣ отказался отъ своихъ соціальныхъ мнѣній .\r\nЭто глубоко трагическая коллизiя , и сколько истиннаго , потрясающаго дугу могъ бы изобразить авторъ въ подобной борьб\r\nстрасти съ убѣжденіемъ , если бы это столкновеніе составляло сущность романа въ его концепція ! Но въ настоящемъ случаѣ оно дляФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 93\r\nавтора дѣло второстепенное , только наружная завязка , поводъ къ не\r\nновымъ и длиннымъ разсужденіямъ о соціализмѣ . Въ читателѣ\r\nпробуждается почти никакого участія къ положенію молодого энгузіаста ; онъ совершенно спокоенъ на счетъ его участи и знаетъ , чѣмъ\r\nкончится его внутренняя борьба . Это сильно охлаждаетъ интересъ\r\nразсказа , и вы довольно равнодушно дочитываете романъ , зная напе\r\nредь , что какой нибудь deus ex machina развяжеть узелъ къ общем у\r\nудовольствію ....\r\nВообще « Грѣхъ г. Антуана » очень слабъ въ художественномъ\r\nотношеній ; что же касается до мнѣній автора , то они , безъ сомнѣнія ,\r\nошибочны , неисполнимы и слишкомъ идеальны . Но не здѣсь мѣсто\r\nразбирать эти вопросы , да притомъ и не намъ разбирать ихъ . Для\r\nэтого , во первыхъ , надо отречься отъ всѣхъпривятыхъ аксіомъ и начать изысканіе на основаніи чисто логическаго силлогизма . Это бываетъ больно ; человѣкъ привязывается ко многому въ жизни такъ\r\nцѣпко , что почти срастается съ нимъ , и хоть и видитъ иногда , что\r\nэто вредный варостъ на тѣлѣ , да ужь недостаетъ въ немъ духу рѣшиться на операцію .\r\nНапримѣръ : взяточникъ , Фальшивый игрокъ , ростовщикъ (есть\r\nмного способовъ пускать другихъ по міру ) , они награбили себѣ\r\nогромное состояніе ; они уже десять , двадцать лѣгъ какъживутъ себѣ припѣваючи , запивая трюфли шампанскимъ , между тѣмъ , какъ\r\nмногіе изъ бывшихъ кліентовъ ихъ съ мрачнымъ отчаяніемъ въ душѣ принуждены , можетъ быть , отвѣчать голоднымъ дѣтямъ своимъ ,\r\nпросящимъ хлѣба , что хлѣба нѣтъ ! Да ! такъ неугодно ли , напримѣръ ,\r\nпопробовать объяснить такому человѣку , что богатство его есть преступленіе ? Попробуйте ! Сперва онъ обидится ; но не робѣйте , продолжайте доказывать , онъ съ величайшимъ цинизмомъ признаетъ\r\nсправедливость вашихъ доводовъ и согласится , что , конечно , и онъ\r\nне безъ грѣха ! Но что же далѣе ? Рѣшится ли онъ когда нибудь перенести свое убѣжденіе (предположимъ такой невѣроятный случай, что\r\nонъ убѣдился , что онъ думал , ломала свою благородную голову ! ),\r\nрѣшится ли онъ перенести свое убѣжденіе въ дѣло , отказаться отъ\r\nтого , чѣмъ владѣетъ онъ преступно , отдать его тѣмъ , у кого оно отнято , и начать трудовую , честную жизнь ?\r\n-\r\n-\r\n―\r\nПолноте ! что шутить такими вопросами ! скажете вы . Мы нешутили . Ну , кто же станетъ дѣлать ихъ серьёзно ?— И то правда .\r\nМы привели этотъ примѣръ только за тѣмъ , чтобы показать ,\r\nкакъ трудно бываетъ инымъ допскиваться истины , потому-что истина , или , выражаясь строго , убѣжденіе въ истинѣ чего бы то ни было ,\r\nничтожно , если оно безплодно , то есть , если не прилагается къ дѣлу .\r\nА на это не у всякаго достанетъ силы духа .94 СОВРЕМЕНникЪ .\r\nИ вотъ почему мы уважаемъ убѣжденія въ другихъ и ничего не\r\nскажемъ объ убѣжденіяхъ г-жи Сандъ , какъ рѣзко ни противорѣчатъ\r\nони нашимъ собственнымъ . Убѣжденіе ( я все таки говорю не о безплодномъ ) есть именно то , что больше всего дѣлаетъ человѣка человѣкомъ . Будь оно ложно , ошибочно по вашимъ попятіямъ , оно всетаки есть истина для того , кто признаетъ его за истину . Овъ противорѣчитъ вамъ , но онъ не лжетъ передъ собой , слѣдовательно , не\r\nлжетъ и передъ вами . Оспаривайте его , но не выказывайте нетерпимости . Неужан это для васъ оскорбительно ? Неужли въ васъ столько\r\nмелочного самолюбія , что вы предпочтете прямо высказанному противорѣчію , робкое , низкое , часто вынужденное поддакиванье ? И что\r\nвъ томъ пользы ? Насиліе не измѣнитъ понятій человѣка ; напротивъ ,\r\nоно чаще всего дѣлаетъ его упорнымъ , и то , въ чемъ разувѣрили бы\r\nвы его въ марной бесѣдѣ , остается затаеннымъ въ душѣ , сжимается и развивается въ одно и тоже время и нередко переходитъ въ\r\nфанатизмь .\r\nНо мы отбились отъ предмета . На эти мысли навела насъ аrrièrepensée романа , о которомъ я говорю . Обратимся къ нему .\r\nЖоржъ Сандъ хотѣла собрать въ одну картину нѣкоторыя характеристическія черты настоящаго французскаго общества , страдающаго отъ глубокаго раскола , хотѣла изобразить рану его и указать\r\nна цѣлительное средство . Это средство-идеи партіи , къ которой принадлежитъ она сама , и онѣ слишкомъ близки ея сердцу ; касаясь ихъ\r\nсъ предвачертанною цѣлью она неможетъ не терять спокойно-яснаго\r\nсозерцанія художника , а между тѣмъ стремится доказать ихъ истину художественнымъ произведеніемъ . Это противорѣчіе пагубно лая\r\nтворенія . Не такимъ путемъ достигаютъ до цѣли . Сжатая , сухая ,\r\nбезпощадно -послѣдовательная логика гораздо вѣрнѣе и скорѣе откроетъ глаза всякому , и результатовъ ея нельзя не признать , какъ бы\r\nне возставали противъ нихъ сердце , привычки , предразсудки и общее мнѣніе . Но Жоржъ Сандъ не испытывала силъ своихъ на этомъ\r\nпоприщѣ . Она прежде всего художникъ , она хочетъ убѣдить , увлечь\r\nФОРМОЮ ; она старается схватить васъ за сердце , во въ этомъ случаѣ ,\r\nдолжно признаться , неудачно . Она успѣвала бы больше и пробуждала бы больше участія , если бы не спускалась въ этихъ случаяхъ\r\nсъ высоты художническаго созерцанія и если бы система была въ\r\nподобныхъ ея произведеніяхъ дѣломъ второстепеннымъ . Посмотрите : изъ всѣхъ лицъ , столкнувшихся въ этомъ романѣ около соціаль- .\r\nныхъ идей , кто пробуждаетъ въ васъ больше всѣхъ симпатіи ? Герой романа и его невѣста ? Нѣтъ ! къ нимъ вы чуть ли не равнодушнѣе всего . Жавъ Жапплу ? Онъ естественить и изображенъ рельефнѣе другихъ , но и онъ теряетъ отъ того , что ходитъ на помочахъ заФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 95\r\nдушевныхъ мыслей автора . Карловне , Маркизъ ? Шатобрëнь ? Нѣтъ ,\r\nвѣтъ и вѣтъ ! Васъ больше всѣхъ трогаетъ лицо , помѣщенное на\r\nвторомъ , даже на третьемъ планѣ картины , безъ всякихъ отношеній\r\nкъ соціализму : это г -жа Кардонне , тихая страдалица , молча угасающая среди всеобщаго шума и дѣятельности .\r\nИ она изображена живѣе и вѣрнѣе всѣхъ ; она не придумана къ\r\nзавязкѣ романа , а разомъ родилась и выступила изъ творческой головы автора , какъ Минерва изъ головы Юпитера .\r\nТакъ выступаютъ изъ фантазія Ж. Савда цѣлыя группы , цѣлая\r\nжизнь человѣка , и щедро выкупаютъ промахи , которые дѣлаетъ она\r\nиногда въ сферѣ искусства , увлекаемая своимъ пылкимъ , любящимъ\r\nсердцемъ .\r\nКъ такимъ полнымъ ,, безукоризненнымъ твореніямъ принадлежитъ послѣдній романъ ея : Лукреція Флоріани , который читатели\r\nпрочтутъ въ приложеніи къ этой книжкѣ Современника . Это исторія\r\nочень простая , исторія , какія случаются очень чисто и проходятъ , никѣмъ незамѣчеввыя . Тутъ нѣтъ вичего сценическаго , ничего трескучаго , никакихъ coups de théatre , никакихъ неожиданностей . Самъ\r\nавторъ , въ граціозномъ предисловiв , предупредилъ объ этомъ охотниковъ до судорожныхъ неправдоподобностей .\r\nНо что за страшная драма разыгрываетея передъ вами , когда авторъ вводитъ васъ въ душевный міръ двухъ существъ , которымъ ,\r\nдля собственнаго ихъ счастія , лучше бы было никогда- не встрѣчаться , но которыя , встрѣтившись однажды , не могутъ ни разойтись ,\r\nни перестать страдать , любя другъ друга . Любовь , это произвольное\r\nчувство , безъ нашего вѣдома и часто на зло нашей личности возникающее въ душѣ , связываетъ передъ вами двѣ совершенно противоположныя натуры : князя Росвальда в актрису Флоріана . Эти два\r\nэпитета высказываютъ in писе всю ихъ разнородность ; аристократъ ,\r\nкнязь , Нѣмецъ и идеалистъ , упорно заключившійся въ сферѣ своихъ\r\nабсолютныхъ понятій , живущій внѣ связи съ людьми и дѣйствительвостью , в дочь рыбака , Итальянка , актриса , женщина съ теплою сообщительностію сердца , черпающая всѣ силы свои въ соприкосновеніи съ живою дѣйствительностію .\r\n-\r\nКнязь Кароль былъ аристократъ по натурѣ еще больше , нежели по\r\nвоспитанію . Его воспитала мать безъ всякаго посредничества другахъ лицъ . Кароль былъ обязанъ тѣмъ , чтó онъ есть , ИСКЛЮЧИтельно природѣ и матери больше никому . О матери его въ романѣ\r\nсказано ве много ; но мы можемъ догадываться , что это была женщина безсердечная , (исключая общаго всѣмъженщинамъ узкаго чувства материнской любви ) , умышленно незнакомая съ жизнію , женщана , для которой приличіе было высочайшомъ идеаломъ жизни ,96 СОВРЕМЕННИКЪ .\r\nнравственная бѣлоручка . Всѣ повагiя ея перешли къ Каролю , потомуто встрѣтили въ немъ родственную натуру . Жизнь и людей онъ\r\nзналъ только въ теоріи и , зорко хранимый матерью , во имя отрицательной добродѣтели , нечувствовалъ желанія сблизиться съ ними .\r\nНатура его , при всей внутренней теплоть , была совершенно лишена сообщательности , и теплота души его не грѣла другихъ ; она\r\nне грѣла и его , потому -что онъ , конечно , сознавалъ , и больно созвавалъ , что нѣтъ ей выхода и что она безплодный даръ природы , если\r\nне можетъ сблизить , или , точнѣе , спаять его съ подобными себѣ .\r\nЕсть такiя несчастныя организація : при всей глубинѣ своей , при всей\r\nтеплотѣ чувствъ , гуманная любовь ихъ не въ состояніи прорваться\r\nсквозь оболочку наружныхъ Формъ . Это истинно несчастные , ибо\r\nникто не вѣритъ въ ихъ искренность , и они часто палаютъ отъ этого\r\nневѣрія и отъ созванія невозможности пробудить его . Такова отчасти\r\nбыла и натура Кароля . И первый толчокъ къпаденію его данъ былъ\r\nсамою матерью ; она совершенно придушила въ немъ всякую сообщительность , подозрительно оберегая его отъ всего , что хоть сколько\r\nнибудь казалось ей нечистымъ , и внушая ему узкія понятія о нравствепной аристократів духа . Субъективная натура его усвоила это\r\nученіе , и оно обратилось въ кровь его . Онъ привыкъ беречь себя отъ\r\nсоприкосповенія со всѣмъ , что не походило на пего . Отсюда оставался\r\nтолько одинъ шагъ до холоднаго эгоизма , съ которымъ человѣкъ\r\nисполняетъ все , что считаетъ своимъ долгомъ , помогаетъ бѣдному ,\r\nотворачиваясь отъ его лохмотьевъ , спасаетъ утопающаго , не давая\r\n-\r\nему удовлетворить нравственной потребности сказать спасибо , — все\r\nэто безъ сердечнаго увлеченія , больше изъ любви къ себѣ и своему\r\nидеалу долга , нежели изъ любви къ ближнему . Этотъ аристократическій эгоизмъ составилъ всю основу характера Кароля , почву , на которой вокругъ благоух��ющаго цвѣтка любва росли нетерпимость ,\r\nревность , подозрительность , скрытность , самолюбіе , обидчивость и\r\nдругіе нравственные плевелы .\r\nОтчужденіе отъ общества , по крайней мѣрѣ отъ живаго соприкосновенія съ обществомъ , было естественнымъ слѣдствіемъ и вмѣстѣ\r\nсъ тѣмъ твердою опорою его воспитанія . И оно привеслоплоды свои :\r\nкогда пришлось князю встрѣтиться лицомъ къ лицу съ дѣйствительностью жизни , онъ уже не могъ примирать ее съ своимъ внутреннимъ холодно -идеальнымъ міремъ . Напротивъ того , онъ разходился\r\nсъ веӥ съ каждымъ двемъ все больше и больше . Сравнивая людей и\r\nжизнь съ безтѣлесными идеалами своего воображенія , онъ , естественно , находилъ ихъ безконечно ниже созданныхъ имъ образцовъ ;\r\nонъ чуждался ихъ , онъ убѣгалъ , но убѣжать было нельзя . Это раздражало его , и превратилось , наконецъ , въ болѣзнь , дошедшую до того ,ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 97\r\nчто онъ готовъ бы былъ истребить все человѣчество , лишь бы не\r\nвстрѣчаться съ людьми , этими живыми и досадными противорѣчіями\r\nего идеаловъ и опроверженіями его теорій .\r\nОтрицательное понятіе о добродетели , какъ воздержаніи отъ порока , эта апатическая , дряблая мораль , всегда готовая поддержать въ\r\nсонной душѣ чувство собственнаго достоинства , зараждаетъ въ ней и\r\nнетерпимость . Такой моралистъ , лишенный самородной дѣятельности духа , не проститъ человѣку и одного проступка за сотню велико -\r\nдушныхъ подвиговъ . Что касается до отрицательной добродѣтели ,\r\nКароль , конечно , имѣлъ полное право ставить себя выше многихъ ;\r\nсама природа создала его для страдательной жизни ; обстоятельства\r\nдовершили остальное , и лѣнивый умъ его отвращался отъ тажелаго труда анализа : во мозгъ человѣческій одаренъ такою же\r\nсамобытною дѣятельностію , какъ в сердце , біеніе котораго зависитъ не отъ нашей воли ; можно не вдумываться въ связь и значеніе вещей , но образы и какія - то отрывчатыя полумысля безпрерывно шевелятся въ головѣ , хотя часто мы этого не замѣчаемъ ,\r\nкакъ не замѣчаемъ, что дышемъ , что движемся , что сердце наше не\r\n- находитъ его\r\nперестаетъ биться . Мозгъ не можетъ оставаться празднымъ ; если\r\nонъ отвращенъ отъ міра дѣйствительнаго , онъ обращается къ міру\r\nидеаловъ . Кароль не былъ исключенъ изъ этого закона ; каждый изъ\r\nнасъ испытываетъ его на себѣ , въ извѣстную эпоху жизни : уносится\r\nза облака , въ міръ фантазій , и отъ ей простоты сердца презираетъ\r\nдѣйствительность ; но скоро сознавъ въ себѣ внутреннее раздвоеніе , чувствуетъ , что это очень тяжело , ищетъ примиренія и\r\nна свой манеръ . Кароль , къ несчастью , не могъ выжить изъ этого періода жизни ; ему не приходило и въ голову искать примиревія . Напротивъ того , чѣмъ больше задѣвала его дѣйствительность , тѣмъ\r\nбольше презиралъ овъ ее ; овъ привыкъ , онъ прилѣпился къ этой\r\nборьбѣ и находилъ даже какое-то странное наслаждені�� въ своихъ\r\nвнутреннихъ страдавіяхъ , какъ рыцари находили нѣкогда наслажденіе въ боли отъ ранъ , терпимыхъ ими за идеалъ .\r\nЧеловѣкъ высказывается въ страсти и часто поражаетъ васъ неожиданнымъ проявленіемъ силы или безсилія . Тотъ , котораго вы\r\nзнали кроткимъ , боязливымъ , любящимъ , тихою овечкой , является\r\nвдругъ звѣремъ , человѣкомъ безъ сердца , вспыльчивымъ , неустрашнмымъ , и на оборотъ . Когда вспыхнула въ Каролѣ встинная страсть ,\r\nможетъ быть единственное истинное чувство , испытанное имъ во\r\nвсей своей жизни , -- какъ и на сколько могло оно измѣнить его ?\r\nНи какъ и ни насколько ! Это доказываетъ , что путь , по которому вели его съ дѣтства , аристократическое воспитаніе и внушенныя ему отрицательно -эгоистическія понятія о добрѣ и доблести98 СОВРЕМЕНникъ .\r\nбыли не случайныя цѣпи , наложенныя , какъ часто бываетъ , на духъ\r\nболѣе свободный и ясный , чувствующій тяжесть ихъ и , смотря по\r\nвнутренней силѣ своей , успѣшно или не успѣшно старающійся ихъ\r\nсбросить . Нѣтъ ! воспитаніе не подавило , а развило Кароля ; во внутреннѣйшемъ существѣ его уже заключались зародыши всего того ,\r\nчто развернулось в привесло послѣ плоды свои , согрѣтое попечительностью матери . Любовь , вспыхнувшая въ князѣ съ страшною силою. продолжавшаяся съ страшною упорностью , вс преобразила его.\r\nКакъ ни была она сильна , какъ ни переполнила она сердца его сладкимъ сознаніемъ взаимности , она не пролялась , какъ проливается\r\nобыкновенно изъ сердца счастливаго , на все его окружающее . Нѣтъ !\r\nонъ сжался , онъ уединился въ самого себя больше прежняго , и непріязвеннѣе , чѣмъ когда нибудь , сталъ встрѣчать все живое .\r\n,\r\n-\r\nА\r\nЛюбовь не могла не только примирить , даже сблизить его съ дѣйствительностью , именно потому , что онъ полюбилъ собственно не\r\nто существо , которое было передъ нимъ , съ кровью и плотью ,\r\nидеалъ , который онъ вообразилъ въ немъ , и полюбилъ его только\r\nпотому , что настала пора полюбить . Это , можетъ быть , исторія любви\r\nмногихъ , если не каждаго . Любятъ обыкновенно ве того , кого любятъ , а кого воображаютъ любить . Только Кароль не хотѣлъ или не\r\nмогъ примириться съ разочарованіемъ и упорно продолжалъ обожать въ Лукреціи свой идеалъ , который для другихъисчезаетъ такъ\r\nскоро, оставляя по себѣ самую обыкновенную дѣйствительность .\r\nИ кого же полюбилъ онъ ? Кого окружилъ ореоломъ ? Жевщину ,\r\nвся прошлая жизнь которой была для него досаднымъ опровержевіемъ его теорій , женщину , почти діаметрально противоположную\r\nему по своей ватурѣ , существо съ теплою сообщительностію сердца ,\r\nсъ умомъ , свободнымъ отъ всякихъ предубѣжденій , съ духомъ дѣятельности , не боявшуюся сопракосновенія съ людьми и ознакомившуюся съ жизнію не изъ аскетическихъ книгъ или отвлеченныхъ\r\nпоученій въ уединепів безлюднаго кабинета , но въ дѣйствительныхъ\r\nсношеніяхъ съ живыми сущес��вами .\r\nСпросятъ , можетъ быть , какъ могла возникнуть любовь между\r\nдвумя такими разнородными существами ? Но любовь чувство непроизвольное , и возникновеніе ея не подлежитъ рѣшительно никакимъ\r\nзаконамъ . Какъ сказано , мы чаще всего любимъ , потому-что настала\r\nпора любить , а кого любвиъ , это зависятъ отъ случая , потому-что\r\nвсякаго или всякую видимъ тогда сквозь призму собственнаго воображенія . Это-то и порождаетъ самыя трагическія коллизія въ человѣческой жизни .\r\nТолько сила любви зависитъ отъ натуры человѣка , и понятво , почему Кароль , больной духомъ и тѣломъ , такъ внезапно , съ такимъФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 99\r\nлихорадочнымъ жаромъ , съ такою судорожною цѣпкостью привязался къ Лукреціи , которая сначала не подозрѣвала въ немъ даже и возможности любви къ ней , и на опасенія , высказанныя Сальваторомъ ,\r\nотвѣчала , что онъ бредить .\r\nЛукреція была права : князь кароль и актриса Флоріани были по\r\nнатурѣ своей различны , какъ вода и огонь Но не вѣря ни въ дѣйствительность , ни въ возможность любви , и разгоняя эпасенія Сальватора , бѣдная Лукреція не расчитывала именно на непроизвольность\r\nстраста и участіе воображенія . А въ такой ватурѣ, какъ Кароль , оно\r\nне могло ве играть страшно-значительной роли . Любовь къ Флоріани , къ актрисѣ Флоріани , къ той Флоріани , какую знаемъ мы съ\r\nвами . читатель , вошла вѣ князя какъ чуждый его натура элементѣ ;\r\nпотому только , что любовь къ лицу , а не къ идеалу , требуетъ такихъ\r\nжертвъ и самоотверженія , которыяневозможны безъ любви къ\r\nчеловѣчеству. А этихъ то жертвъ и не могъ приносить Кароль ; онъ\r\nбылъ способевъ только къ самоотвержевію ради своихъ же идеаловъ ,\r\nвъ пылу страсти хотѣлъ бы отрѣшить себя и Флоріани отъ\r\nвсего міра , не исключая и дѣтей ея . Это , въ свою очередь , было невозможно для Лукреців . Кароль самъ сдѣлался первою жертвою\r\nсвоего внутреннаго раздвоенія . Никакая страсть не могла задушать\r\nвъ немъ бѣса нетерпимости , а тѣмъ болѣе страсть къ такой женщинѣ .\r\nи\r\nЛукреція писколько не поняла Кароля , какъ не понимала самой\r\nсебя . Ова думала , что онъ любить собственно ее , она же воображала , что пора страсти для нея миновалась . Ей тоже суждено было обмавываться всю жизнь . Кароль выводилъ все изъ себя и жилъ среди своихъ идеаловъ , вепріязвенно отталкивая все , что грозило разрушить его очарованіе . Лукреція жила въ мірѣ дѣйствительномъ , воспринимая въ себя все съ слишкомъ большою довѣрчивостью , ве стараясь проникать въ глубь вещей и принимая то , что кажется , за то ,\r\nчто есть . Только запоздалый опытъ открывалъ ей это разногласіe , и\r\nтогда она разставалась съ обманчивымъ предметомъ навсегда . А Кароль , однажды облекши дѣйствительность оболочкою своего идеала ,\r\nупорно видѣлъ въ ней не то , что есть, а то , что отражалось на\r\nней изъ его идеальнаго міра , и никогда не рѣшался отстать отъ\r\nпредм��та , потому-что это значило бы призвать ничтожность своего\r\nвнутренняго міра .\r\nМогутъ ли такія натуры повимать другъ друга? Могутъ ли онѣ\r\nвообще , не будучи даже подъ вліяніемъ страсти , вѣрно понимать смыслъ обстоятельствъ и предвидѣть развязку отношеній своихъ къ другимъ ?\r\nТолько Сальваторъ , которому не вѣрила Лукреція и котораго\r\nкнязь пачалъ уже отъ себя отталкивать , только онъ одовъ видѣлъ ,100 СОВРЕМЕНникъ.\r\nчѣмъ кончится боготвореніе со стороны Кароля и материнская\r\nлюбовь , въ которой поклялась Флоріани .\r\nша ,Но -ии онъ онъ, не эта былъ простая равнодушенъ , свѣтлая: иовъвысокая былъ свидѣтелемъ въ любви своей блажен- дуства , которому самъ завидовалъ . Кароль на его мѣстѣ мучилъ бы и\r\nсебя и другихъ , какъ тѣвь слѣдилъ бы за каждымъ шагомъ Лукреціи , не давалъ бы покоя сопернику и быль бы въ состоянін\r\nпрожить всю жизнь досаднымъ гостемъ между двумя любовниками ,\r\nлюбящій , но не любимый . Эгоизмъ никогда не позволилъ бы ему\r\nпринести в малѣйшей жертвы .\r\n-\r\nНе такъ поступилъ Сальваторъ . Онъ боролся тяжело , RO вышелъ изъ борьбы побѣдителемъ . Онъ уѣхалъ въ Венецію и оставилъ любовниковъ вдвоемъ , къ великой радости Кароля . Чему же\r\nонъ обрадовался ? Развѣ Сальваторъ мѣшалъ сму наслаждаться счастьемъ ? Развѣ онъ докучалъ Лукреціи ? Развѣ онъ хмурился , вздыхалъ и молчалъ ? разыгрывалъ смѣшную роль несчастнаго соперниника ? или мелочными интригами стара са перебить дорогу Каролю ?\r\nО , нѣтъ ! Сальваторъ былъ для этого слишкомъ великодушенъ,\r\nСЛИШКОМъ человѣченъ ; но присутствіе его, его бесѣда , не могли не\r\nсводить иногда Флоріани съ того пьедестала , на который поставилъ\r\nее Кароль и на которомъ она непремѣнно должна была оставаться ,\r\nдля того , чтобы овъ могъ любить ее и покланяться ей . Онъ боялся\r\nвыйти изъ самообольщенія , дрожалъ не за здавіе , а за святыню храма , а святынею былъ для вего идеалъ его .\r\nКароль былъ счастливъ и спокоенъ цѣлый мѣсяцъ ; ничье присутствіе не останавливало его полета въ мечтательный міръ , никто\r\nне угрожалъ столкнуть его при встрѣчѣ съ скользкаго неба . Но какъ\r\nужасно пробудилась нетерпимость его при возвращенія Сальватора !\r\nВъ восклицанія Кароля : « Боже мой ! Мы не одни теперь 1 я погибъ !\r\nхоть умереть ! » слышны уже всѣ его добровольныя мученія , весь\r\nадъ , въ который онъ увлечеть за собою Флоріани . Эга нетерпимость сдѣлалась корнемъ его ревнивыхъ подозрѣній .\r\nРевиость , самая мелкая ревность , дремавшая до сихъ поръ въ его\r\nсердцѣ , вдругъ пробудилась съ страшною силой , чтобы никогда больше не заснуть .\r\nВъ Каролѣ явилась потребность страдать и мучить , и онъ съ какимъ -то страстнымъ наслажденіемъ раздражалъ свои чувства произвольнымъ толкованіемъ каждаго слова , каждаго взгляда , каждой меочи въ ежедневной жиЗНИ .\r\n,\r\nЭта душевная болѣзнь была не только неизлечима но еще съ\r\nкаждымъ днемъ становилась сильнѣе , такъ что Лукреція принуждена\r\nбыла наконецъ поступать съ нимъ , какъ съ больнымъ ребенкомъ , и ,ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА . 101\r\nотбросивши уваженіе къ самої себѣ ( великая жертва любви !) , оправдываться въ мелочахъ , изъ которыхъ князь выводилъ преступленія .\r\nПоявленіе Вандони довело болѣзнь Кароля до послѣдней степени .\r\nНо все это кипѣло внутри его , и только сотая , тысячная часть ,\r\nпротивъ его воли , вырывалась наружу . Идеальный внутренній міръ\r\nего былъ разрушенъ , оскверненъ вмѣшательствомъ лицъ , ему непричастныхъ . Но онъ съ тѣмъ большимъ упорствомъ , съ Фаватическою ненавистью отворачивался отъ нечестввыхъ в обращался\r\nкъ своему вдеалу . Могъ ан онъ не таить тревоги и волневій душя\r\nсвоей ?\r\nФлоріани могла только догадываться , что въ немъ происходитъ ;\r\nонъ высказывалъ свое состояніе только неопредѣленными отвѣтами\r\nили болезненнымъ молчаніемъ.\r\nНаконецъ , когда она , потерявъ долготерпѣніе , рѣшилась объя -\r\nсниться съ нимъ однажды навсегда и , вѣроятно , думала или образумить его , или сказать ему вѣчное « прости» , какъ говорила другамъ , было уже поздно . Она сама уже пала тогда духомъ , измученнная его и своею любовью , и не нашла въ себѣ довольно силъ\r\nнастоять на своемъ , в довести отношенія свои къ Каролю до яснаго\r\nрезультата .\r\nТакая ясность была всего противнѣе натурѣ Короля . Онъ еще\r\nслушалъ Флоріана , пока она жаловалась , упрекала , горевала . Но\r\nонъ прервалъ ее на первомъ словѣ , какъ только почувствовалъ , что\r\nона хочетъ говорить о дѣлѣ.\r\n-\r\nОбъясненіе , къ которому , вѣроятно , долго собиралась она и отъ\r\nкотораго ожидала , что оно выведетъ ихъ пзъ этого напряженно- неопредѣленнаго отношенія другъ къ другу , кончилось ничѣмъ ,\r\nсъ этой минуты приговоръ ея былъ подписавъ . Плодомъ разговора\r\nбыло только то , что Кароль привыкъ съ этого дня считать ревность\r\nВовсе не оскорбительною !\r\nОнъ никогда и начѣмъ не былъ доволенъ. Если Флоріани каза -\r\nлась веселою , онъ не понималъ или не хотѣлъ понять эту силу\r\nволи , съ которой она избавляла другихъ отъ зрѣлища своихъ страданій ; онъ называлъ это , съ высоты своего аристократискаго достоинства , цыганскою безпечностью . Изъ того , что Флоріани могла\r\nнаходить красоту въ цвѣткѣ , наслаждаться его ароматомъ , любоваться бабочкой , эгоистическая натура его выводила такое слѣдствіе : Она все любитъ , слѣдовательно , она не любить меня .\r\nКто дошелъ до такой логики , тотъ очевидно неизлечимъ . Это\r\nсвоего рода помѣшательство . Вспышки нѣжности , проявлявшіяся\r\nвъ Каролѣ и въ этотъ періодъ его страсти , нельзя даже назвать\r\nсвѣтлыми минутами помѣшаннаго . Падая на колѣни передъ Лукре102\r\nСОВРЕМЕННИКЪ .\r\nціей , онъ обожалъ въ ней все тотъ же идеалъ , до котораго возвы\r\nсилъ ее однажды ; очевидность для него была уже безъ значенія ,\r\nкакъ для помѣшаннаго , который въ лоскуткѣ бумаги видитъ золотую корону съ брильянтами .\r\nСальваторъ это видѣлъ. Его свѣжая , простая , великодушная натура долго могла выносить гветъ этихъ отношевій , изъ любви къ\r\nФлоріани и дружбѣ къ Каролю . Но в онъ , наконецъ , почувствовалъ ,\r\nчто кровь его начинаетъ портиться .\r\nУжасъ Флоріани , когда она узнала , что Сальваторъ хочетъ\r\nуѣхать , и что она должна остаться съ Каролемъ наединѣ , открылѣ\r\nСальватору всю бездну ея несчастія .\r\nОвъ увилѣлъ , что для нея и для князя нѣтъ другаго спасенія ,\r\nкакъ разойтись , но что сами ови никогда на это ве рѣшатся . Овъ\r\nрѣшился испытать послѣднее : стать среди чесчастныхъ любовниковъ и развести ихъ насильно. Но на требованіе его уѣхать съ нимъ ,\r\nКароль отвѣчалъ ему оскорбительнѣйшими подозрѣніями , а ФлоріаНи словами глубокой преданности судьбѣ своей , - и Сальваторг .\r\nбѣжалъ , сказавши ей : ... ы погибла !\r\nТутъ собственно кончается романъ . Авторъ досказываетъ остальное вкратцѣ , изъ милости для любопытнаго читателя , а больше , можетъ быть , изъ сожалѣнія .\r\nКогда исчезаетъ со сцены Сальваторъ , вы чувствуете , что передъ\r\nвами безвыходное поле страданій , страданій неязцѣлимыхъ никакими средствами , одна долгая , томительная агонія . Не меньше десяти\r\nлѣтъ постояннаго мученія надо было , чтобы разрушить , наконецъ ,\r\nмощную организацію Флоріани , и достало ли бы у васъ сердца прочесть исторію этихъ десяти лѣтъ , день за днемъ ?\r\n-\r\nСтрашно подумать , что чѣмъ совершеннѣе , чѣмъ больше приносишь кертвъ любимому существу , тѣмъ меньше оно ихъ замѣчаетъ ,\r\nтѣмъ меньше научается цѣнить ихъ , если сердце у него нѣсколько\r\nуже , и не можетъ носить въ себѣ гуманной любви ко всему , что зовется человѣкомъ , ибо эти жертвы невозможны для того , вли для\r\nтой , кто только силенъ страстью , сосредоточенною на одномъ существѣ , и не понятны для того , въ комъ эта страсть стѣсняетъ и съуживаетъ идеи , словомъ , « то требуетъ всего для себя , нисколько не\r\nподозрѣвая , что этимъ онъ только разрываетъ любящее сердце пополамъ , а облитая кровью половина трепещетъ все таки за человѣчество и свои убѣжденія .\r\nА. КРОНЕВЕРГЪ .",
+        "label": "1"
+    },
+    {
+        "title": "Vzgliad na knigi i zhurnal'nye stat'i, kasaiushchiesia istorii russkogo narodnogo byta",
+        "article": "ВЗГЛЯД, НА КНИГІ І ЖУРНАЛЬНЫЯ СТАТЬИ\r\nКАСАЮЩІЯСЯ ИСТОРІЯ РУССКАГО НАРОДНАГО БЫТА\r\n1) Историческіе очерки русской народной словесно\r\nсти и искусства, сочиненіе Ө. БУСЛАЕВА. СПб. 1861. Томъ І.\r\nРусская народная поэзія. Томъ II. Древне - русская народная лите\r\nратура и искусство. (Изданіе Д. Е. Кожанчикова).\r\n2) Калѣки перехожіе, сборникъ стиховъ и изслѣдование\r\nП. Безсонов А. Москва. 1861. Часть I. Выпускъ І.\r\n3) Сборникъ русскихъ духовныхъ стиховъ, состав\r\nленный Н. ВАРЕНЦОВЫМъ. Спб. 1860. (Изданіе д. Е. Кожанчи\r\nкова).\r\n4) И. А. Худякова. Великорусскія сказки. Москва. Вы\r\nпускъ І. 1860. Выпускъ II. 1861. (Изданіе K. Солдатенкова и\r\nН. Щепкина).\r\n5) А. Н. Апанасьева. Народныя русскія ска��ки. Выпускъ І.\r\n1858. Выпускъ II. 1859. Выпуски III и IV. 1860. Москва. (Изда\r\nніе K. Солдатенкова и Н. Щепкина).\r\n6) Пѣсни собранныя П. В. Кирѣевскимъ, изданы обще\r\nствомъ любителей российской словесности. Пѣсни Бы ЛЕВыя. Вы\r\nпускъ І. 1860. Выпускъ II. 1861. Москва.\r\n7) Двѣ статьи г - жи Кохановской въ « Русской Бесѣдѣ »\r\n1860 и 1861 г. 1) Орусскихъ народныхъ пѣсняхъ. 2) Русскія\r\nбоярскія пѣсни.\r\n8) Сборникъ пѣсенъ п. и. Якушкина въ « Отече\r\nственныхъ Запискахъ» 1860.\r\n(164 ВРЕМЯ\r\n9) Исторiя Русской Словесности С. П. Шевырева.\r\n10) Статья о свадебныхъ пѣсняхъ въ № 2 « Свѣточа »\r\n1861.\r\nДа не ужаснется напъ читатель,> взглянувши на длинный списокъ\r\nсочиненій, выставленныхъ нами въ заглавии нашего библіографи\r\nческаго обзора… Статья наша не затруднитъ его вниманія учено\r\nспеціальными изслѣдованіями, на которыя мы — говоримъ откро\r\nвенно, и не присвоиваемъ себѣ никакихъ правъ. Въ дѣл:ѣ народнаго\r\nбыта, со стороны его учено -исторической разработки, мы только\r\nлюди искренно любящіе народный бытъ, глубоко сочувствующие\r\nего разработкѣ литературной и ученой, а потому слѣдящіе усердно\r\nза этой разработкой, а слѣдовательно, болѣе или мене знакомые съ\r\nрезультатами ея, болѣе или мен:bе способные оцѣнить ихъ значе\r\nніе… Тоже самое просимъ разумѣть иодругихъ обзорахъ напихъ,\r\nкоторые будутъ относиться къ историческимъ ли чисто книгамъ и\r\nжурнальнымъ статьямъ, къ изслѣдованіямъ ли бытовымъ, къ взда\r\nніямъ ли наконецъ памятниковъ.\r\nЖурналъ нашъ мы назвали литературнымъ и политическимъ, а\r\nне учено - литературнымъ. Стало быть и спеціально - ученыхъ ста\r\nтей мы не обѣщали.\r\nНо книги, статьи, изслѣдованiя и самые памятники историче\r\nскіе и бытовые, вышли уже въ наше время изъ почтеннаго, но тѣс\r\nнаго круга спеціальной учености и если не вошли еще вполнѣ, то\r\nпостепенно все болѣе и болѣе входятъ въ общій кругъ образова\r\nнія и духовныхъ интересовъ. Не одна наука владѣетъ им и какъ\r\nбыло лѣтъ за десять назадъ и не одни адепты науки ими интере\r\nсуются. Великая обобщительница духовныхъ интересовъ, литера\r\nтура, приняла ихъ наравнѣ съ наукою въ свое обладаніе… Доказа\r\nтельство этому есть, и притомъ очевидное, матеріальное: всѣ книги\r\nподобнаго рода печатаются и расходятся въ довольно большомъ, а\r\nнѣкоторыя, наиболѣе замѣчательныя въ значительно - большомъ ко\r\nличествѣ экземпляровъ, стало быть и читаются или по крайней мѣ\r\nрѣ, хоть съ интересомъ просматриваются читающей массою.\r\nОтдавать о нихъ какой либо, митрь бы конечно не певѣжествен\r\nный отчетъ, становится вслѣдствие этого одною изъ обязанностей\r\nлитературнаго журнала.\r\nМы не об'bщали и не обѣщаемъ вообще библиографическаго от\r\nдѣла въ нашемъ журналѣ, въ прежнемъ его смыслѣ, т. е. въ смыслѣ\r\nперечня выходящихъ книгъ, отъ книгъ важнаго содержанія до\r\nкнигъ объ истребленіи клоповъ и таракановъ, перечня или соверКритичксков овоЗРЪНIE 165\r\nменно сухого и безполезнаго, весьма удобно замѣняемаго книго\r\nпродавческими объявленіями, или въ наше время уже недостойнаго\r\nсерьёзнаго литературнаго журнала, т. е. перечня поверхностнаго въ\r\nотношении къ сочиненіямъ важнымъ и болѣе или менѣе скоморошіс\r\nскаго въ отношевіи къ плохимъ литературнымъ произведеніямъ и\r\nтовару толкучихъ рынковъ. Положимъ, что Бѣлинский писалъ иногда\r\nудивительныя страницы по поводу какой - нибудь « Прекрасной Астра\r\nханки », но то было иное время. Тогда еще и съ « прекрасными\r\nАстраханками » надобно было бороться во имя зараваго смысла и\r\nизящнаго чувства. Наше время уже, слава Богу, въ такой борь\r\nбѣ не нуждается, въ наше время не стоить бороться даже и съ\r\nповѣстями « Вѣка » и съ повѣстями разныхъ дамъ, печатающихъ\r\nсвои труды въ серьёзномъ « Русскомъ вѣстникѣ », въ наше вре\r\nмя нѣтъ нужды предупреждать читателей на счеть пошлости\r\nФельетоновъ И. Ч - р- н - к -н - ж- н- к - ва, на счетъ безобразів г. Гымалэ\r\nи т. д. Ничего этого не нужно; ни объ чемъ объ этомъ говорить\r\nуже не стоитъ и слава Богу, что ничего этого не нужно, слава\r\nБогу, что ни объ чемъ объ этом говорить не стоит.\r\nЗа то стало нужно, положительно нужно говорить о томъ, что и\r\nвсегда стоило разговора, но къ разговору о чемъ, какъ настоятель\r\nной потребности, могло приготовить чатающую массу послѣднее\r\nдесятилѣтie…\r\nТѣмъ господам », которые съ постояннымъ злорадством, дока\r\nзываютъ намъ, что развитие наше пуъ, что мы « не созрѣли », мы,\r\nне впадая нисколько в другую крайность, т. е. не вдаваясь въ во\r\nсторженную пѣсню:\r\n-\r\nМы созрѣли, мы созрѣли!..\r\n— а\r\nукажемъ только съ скромностью на несомнѣнный факт распростра\r\nняющейся любви къ знакомству съ нашимъ историческимъ и на\r\nродным, бытомъ, на матеріальный успѣхъ честныхъ учено- лите\r\nратурныхъ предприятий и на совершенный упадокъ всѣхъ спекуля\r\nцій въ подобныхъ дѣлахъ. Замѣтьте, что мы скромно говоримъ о\r\nраспространеніи любви къ знакомству съ дѣломъ и дѣльнымъ — а\r\nне о любви къ изученію. До любви къ изученію, не мы одни лости -\r\nгаемъ не скоро; на первый разъ достаточно и любви къ знаком\r\nству, видимо распространяющейся до того, что это знакомство съ\r\nдѣломъ и дѣльнымъ, преимущественно же съ нашимъ бытомъ на\r\nроднымъ и съ нашею исторiею, начинаетъ уже становиться нѣко\r\nторым образомъ обязательнымъ пунктомъ образования. Какъ имен\r\nно, въ какой мѣрѣ и степени начинаетъ, это другой вопросъ: не\r\nсомнѣнно только то, что начинаетъ?166 ВРЕМЯ\r\nПервый вопросъ, который невольно возникаетъ въ умѣ, тотчаст\r\nже по засвидѣтельствованіи Факта и его несомнѣвнаго бытия, это,\r\nчему мы обязаны такимъ въ высокой степени дѣльнымъ настрой\r\nствомъ мысли и вкуса, наук:ѣ и литературѣ, той -ими другой преи\r\nмущественно, той ли и другой вмѣстѣ.\r\nРазрѣшить вопросъ казенно-примиряющимъ образомъ, сказать\r\nчто той и другой вмѣст ѣ, было б�� дѣло самое безопасное и глав\r\nное, самое приличное. Но вѣдь не всякое примиреніе истинно, а\r\nслѣдственно и не всякое хорошо, потомучто хороша на свѣтѣ толь\r\nко истина.\r\nЕсли предложить вопросъ этотъ нѣкоторымъ изъ органовъ на\r\nшего развитія, т. е. журналовъ, учено - литературныхъ (о просто\r\nученыхъ мы ужь и не говоримъ), литературно-ученыхъ, просто ли\r\nтературныхъ, каждый изъ нихъ отвѣтитъ сообразно съ своими вку\r\nсами и наклонностями, или, говоря языкомъ сороковыхъ годовъ,\r\n« субъективно », « Русскій вѣстникъ » напримѣръ, журналъ достой\r\nный величайшаго уваженія за серьёзность своего взгляда вообще и\r\nполитическаго въ особенности, но пренебрегавшій литературою ць\r\nмыхъ шесть лѣтъ, пренебрегавшій ею такъ явно, что на ряду съ по\r\nвѣстями Тургенева и Крестовскаго помѣщалъ съ какимъ-то не\r\nобъяснимымъ усердіемъ повѣсти г- жи Нарской и другихъ госпожъ…\r\n« Русскій вѣстникъ », не смотря на то, что милостиво об'bщамъ при\r\nнять съ нынѣшняго года и бѣдную литературу подъ свое покрови\r\nтельство— извѣстно как отвѣтатъ на нашъ вопросъ, если удостоитъ\r\nобратить на него внимание. Вкусъ его, не смотря на строгій отзывъ,\r\nкасающийся литературы, нисколько не измѣнился какъ видно изъ лв\r\nтературныхъ перлов'ь, помѣіценныхъ въ его вышедшихъ въ настоя\r\nщемъ году книжкахъ, перловъ, стоющихъ въ своемъ родѣ и прошлогодней повѣсти: « Пустушково » и литературныхъ перловъ преж\r\nнихъ лѣтъ. Стало быть и отвІтитъ онъ, смотря свысока ва литера\r\nтуру, — отвітить, что ученое направление вообще и (подразумѣ\r\nвается) его направленіе въ особенности содѣйствовали главнымъ\r\nобразомъ нашему развитію.\r\n« Отечественныя Записки » — чтобы идти послѣдовательно по сто\r\nпамъ проговорившагося статьей о Пушкинѣ г. Дудышкина и допол\r\nнившаго его мысль г. Гымалэ, должны радикально отвергнуть всякое\r\nсерьёзное вліяніе, на развитие наше литературы, не народной и ста\r\nмо быть несуществовавшей самобытно до напечатанія сказокъ г.\r\nА вонасьевымъ и « Сборника пѣсенъ » (въ « Отеч. Зап. ») г. Якушки\r\nнымъ… « Современникъ », если тоже захочетъ быть послѣдовате\r\nмень, то хоть и рѣшитъ можетъ быть въ милостивый часъ дѣло въ\r\nпользу литературы — но во первыхъ надъ самымъ Фактомъ нашего\r\n-КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣНІВ 167\r\n-\r\nа:Ке\r\n7\r\nразвития насмѣется какъ надъ вздоромъ, а во вторыхъ тутъ же, бла -\r\nro рука расходилась, похеритъ значеніе всей нашей литературы\r\nusque ad rг. Щедрина и Некрасова. Что касается до других, орга\r\nновъ нашего развитія, то « Вѣкъ » напримѣръ припишетъ пожалуй\r\nповоротъ нашъ къ знакомству съ серьёзнымъ, Фельетонамъ и.\r\nЧ - p- в- к - н - ж - п- к -ва. Въ сущности же, вопросъ останется покрытымъ\r\n« мракомъ неизвѣстности » как выражался покойный учебникъ Кай\r\nданова обо всѣхъ вовсе неизвѣстныхъ или мало ему извѣстныхъ\r\nпредметахъ.\r\nНе беремся и мы совершенно порѣшить этотъ вопросъ\r\nлаемъ только указаніемъ на Факты вывести его изъ кайдановскаго\r\nмрака неизвѣстности, желаемъ, потомучто придаемъ ему большое зна\r\nченіе. Глубоко уважая науку, мы все-таки видимъ въ ней дѣло бо\r\nлѣе спеціальное, болѣе такъ сказать аристократическое сравнитель\r\nно съ великої обобщительницей идей — литературою и думаемъ, что\r\nинвціатива развития принадлежить ей — не то что преимуществен\r\n- но, а исключительно. Мы даже, да простатъ намъ « Русскіії Вѣст\r\nи къ», такъ твердо вѣруемъ въ нее какъ въ народный и вѣчный\r\nорганъ духовнаго развития, что не признаемъ такихъ эпохъ, когда\r\nея интересы могутъ быть совершенно покидаемы для другихъ выс\r\nшихъ интересовъ — и видимъ въ пренебреженіи къ ней, даже вре\r\nменномъ, ни болѣе ни менѣе какъ произволъ теорій, хотя и уче\r\nныхъ, но всегда узкихъ сравнительно съ безграничною жизнью, ко\r\nторой органомъ латература, какъ бы она с точки зрѣнія теорії\r\nни была маловажна, не переставала и не перестаетъ никогда быть,\r\nпо своему народному, общедоступному и симпатичному существу.\r\nТаково наше мнѣніе или лучше сказать наше исповѣланіе. Но дѣло\r\nне въ немъ конечно, дѣло въ Фактахъ, т. е. въ томъ: булутъ ли на\r\nнашей сторонѣ Факты?\r\nВъ настоящемъ библиографическомъ обзорѣ нашемъ мы сгруіп\r\nпировали въ заглавій нѣсколько изслѣдованiй и памятниковъ, отно\r\nсящихся къ одному предмету, къ нарей народной словесности и къ\r\nнашему быту…\r\nПрипомните положеніе этого дѣла, не говоря уже за пятнад\r\nцать, даже за десять лѣтъ назадъ. Мы не напоминаем, чисто отри\r\nцательныхъ статей Бѣлинскаго, и чисто же отрицательнаго направ\r\nменія сороковыхъ годовъ, статей о нашеії народної словесности по\r\nповоду сборника Кирша Данилова и сказанііі г. Сахарова, рѣзкихъ\r\nвыходокъ покойнаго великаго критика и вождя нашего противъ на\r\nродной поэзии вообще, противъ славянской народної поэзіи въ осо\r\nбенности, его горькихъ облаченій нашей русской народной поэзін\r\nвъ грубости и таарствѣ, не напоминаемъ потому, что раскрывши\r\nТ. II. Отд. ІІ.\r\n.\r\n13168 ВРЕМЯ\r\n!!\r\nр E\r\nните\r\nE\r\n1\r\n-\r\nлюбой изъ послѣднихъ пяти томовъ Бѣлянскаго, читатели непре\r\nмѣнно встрѣтятся съ однимъ изъ подобныхъ взглядовъ, въ свое\r\nвремя и съ извѣстной точки правыхъ, выраженныхъ всегда съ\r\nчестною прямотою и удивительной энергіей… Нѣтъ возьмите дѣло\r\nвъ началѣ пятидесятыхъ годовъ, когда Бѣлинскаго уже не стало\r\nа взгляды его, лишонные энергии, продолжали повторяться. Припом\r\nчто писалось критиками « Отечественныхъ Записокър и да\r\nже « Современника », орусскомъ народномъ бытѣ, по поводу драмъ\r\nОстровскаго, въ особенности напримѣръ по поводу « Не такъ живи\r\nкакъ хочется »; припомните какъ глумились надъ честнымъ и даро\r\nвито -выполненнымъ дѣломъ Н. В. Берга, находя крайне смѣшнымъ,\r\nчто онъ собирается « пропѣть намъ пѣсни всего мира »; его вѣдь\r\nчуть что не вызывали поэтому поводу пропѣть ихъ съ пляскою\r\nтакже точно неблагопристойно, какъ въ наше время « Вькъ » при\r\nглашамъ г-жу Толмачеву прочесть съ « ВызываюІЦими » жестами\r\nодно стихотвореніе Пушкина, забывая въ своемт, наивномъ глум\r\nменіи, что до г. Берга еще великій Гердеръ « спѣлъ » уже Германія\r\n« пѣсни всего мира. » Припомните какъ г. Егуновъ уничтожамъ всю\r\nдревнюю русскую торговлю, какъ г. Aөанасьевъ, нынѣ весьма дѣль\r\nно и полезно занятый собпраніемъ сказокъ и легендъ нашего наро\r\nда, сочинялъ по Гримму боговъ кочерги и ухвата. Припомните всѣ\r\nпослѣдствія теорів родового быта, послѣдствія, отъ которыхъ ва\r\nдимо отступился одинъ изъ отцовъ ея, добросовѣстный и дарови\r\nтый К. Д. Кавелинъ и которыхъ упорно держится доселѣ г. Со\r\nловьевъ… Припомните, одним словомъ, въ общихъ чертахъ поло\r\nженіе вопроса о нашей народности и объ изучении нашего народнаго\r\nбыта, о нашей народной поэзии, о нашихъ вѣрованіяхъ, повѣрьяхъ,\r\nобрядахъ и преданіяхъ, и оцѣните успѣхи нашего времени, вели\r\nкій шагъ нашего народнаго сознанія.\r\nКто не привыкъ, говоритъ блистательнѣйшій представитель науч\r\nнаго знакомства нашей эпохи съ нашимъ народнымъ бытоит, ө. И.\r\nуясе ваемое наго бережетъ каетъ грязною ніе это ческой чета ко Буслаевъ какою объяснить отъ послѣднее расположения въ идурное. раскрывается лица Но сокровенныхъ поəзіи инибудь (Ист лелѣетъ если,, себѣ направленіе отъ.условные,оч пѣснею,взять отсутствіемъ.произвола тоее Р. рѣзкую едвали,въ нар въ побужденіяхъ свѣтскie какъ новѣйшаго продолженіе возникаетъ.соображеніе Слов откровенность лучшее частнаго возможно нравственнаго.пріемы Т. издѣлія свое I.,въ наружныхъ,вѣковъ,допустить астр что илитературѣ не,достояние даже. иотъ дѣйствительно старинная 55,)грубую что,чувства всеобщаго подкрѣпитз въ,явленій каждое отдавать ибольшею эпической что эпопея простоту, приняят,такъ нравствен пошлою поколѣніе свое тотъ себѣ частью возни само назы мне әпн лег от за иКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНІЕ 169\r\nі\r\nBHкомъ. е\r\n-\r\nE\r\nсловомъ\r\nродной поэзія не только рѣшительное оскорбленіе нравственнаго чувства.\r\nно даже и мањйшее намѣренное уклоненіе от добра и правды. И въ\r\nизустной, безграмотной совестности, безъ сомнѣнія, могли тогда сла\r\nгаться рѣсни, оскорбляющая нравственность, но онѣ не расходились\r\nдалѣе той волости, гдѣ пѣлъ ихъ самъ сочинитель и никогда не до\r\nживали до послѣдующаго поколѣнія, умирая вмѣстѣ съ своимъ винов -\r\nВсе минется говорить народъ — « Одна правда остается »\r\nа пѣсня правда. Какъ бездарность, такъ и всякое личное зло и вся\r\nЕ кiй произволъ, эпическая поэзія, въ своемъ вѣковомъ теченіи, отъ себя\r\nв отбрасывала, подобно тѣмъ озерамъ, которыя будто -бы не терпятъ\r\nна днѣ своемъ никако нечистоты и постоянно извѣргаютъ ее на бе\r\nрегъ…\r\n1ѣсня, сказка, поэтическое преданье старины, говоритъ въ дру\r\nгомъ мѣстѣ тотъ же даровитый и глубокомысленны�� изслѣдователь\r\n(Т. I. стр. 308), — дороги народу не потому только, что забавляютъ въ\r\nдосужее время, дають пищу праздному воображенію, ласкаютъ слухъ\r\nскладными звуками, однимъ не потому, чтобы народа\r\nнаходила въ произведеніях своей безыскусственной поэзіи, удовле\r\nтворенье только однима эстетическим стремленьям и позывамі. Въ\r\nэтихъ произведеніяхъ онъ чувствуетъ как бы дополненіе всему прав\r\nственному существу своему, потомучто они срослись ві его сердцѣ со\r\nвсѣми лучшими, задушевными его помыслами, мечтами и вѣрованьями;\r\nпотому въ нихъ находитъ онъ уже готовое выраженіе тѣхъ сокровенных\r\nдуховных началь, которыя ему становятся доступны и ясны только въ\r\nэтой внѣшней, уже установившейся, окрѣпшей Формѣ. Это его ста.\r\nрина и преданіе, изз которых сложились первыя основы его нравствен\r\nной физіономій. Это духовная собственность всѣхъ и каждаго. Кто поетъ\r\nпѣсни или разсказываетъ сказку, тому она и принадлежитъ какъ его\r\nлитературная собственность, потомучто онз и самі подумалъ бы и ска\r\nзаль бы точно также, еслиб. старина не подслужилась ему готовым\r\nвыраженіема. Поэтическое творчество цѣлыхъ массъ или поколѣній\r\nтворчество отдѣльныхъ личностей, сливаются въ этомъ всеохватываю\r\nщемъ широкомъ потокѣ народной поэзии. ПЕвецъ или разскащикъ что\r\nнибудь иногда прибавить и отъ себя, но такъ, что ни онъ самъ того\r\nне замѣтитъ, ни другое, точно такъ какъ отъ избытка сердца слагается\r\nновое слово, міткое и бойкое; совершенно свѣжее, но уже изъ гото\r\nвыхъ въ языкѣ этимологическихъ данныхъ.\r\nПос\r\nВдумываясь глубже въ общій смыслъ народной поэзии, мы дол -\r\nны признать за нею высокое назначеніе. Она сопутствуетъ народам,\r\nна тяжоломъ историческомъ поприщѣ, и вѣчно юная и свѣжая\r\nтоянно питаетъ въ нихъ высокія стремленія въ область идей: она убѣж\r\nдаетъ всякағ0, что техническое настроеніе есть одна из необходимѣй\r\nшахз, непреходящих потребностей духовной жизни, какое бы направле\r\nкіе в теченіе вѣкова она ни получила, хотя бы даже исключительно\r\nпрактическое,170 ВРЕМЯ\r\nЕдва ли нужно припоминать и пояснять на сколько этотъ глубо\r\nкiй и сочувствующій взглядъ на народную поэзію вообще, взглядъ,\r\nприлагаемый г. Буслаевымъ съ любовью и къ нашей народной поз\r\nзіи, далекъ отъ взглядовъ на это дѣло критики сороковыхъ годовъ.\r\nРазница неизм ѣрима… Въ настоящую минуту скорѣе возможна\r\nдругая крайность, именно взглядъ, ставящій непосредственную, такъ\r\nсказать растительную поэзію выше художественной, искусственной,\r\nи притомъ возмозкенъ не у Фанатическихъ адептовъ народности\r\nвообще и нашей народности въ особенности, а у глубокомысленвыхъ ии вполнѣ добросовѣстныхъ изслѣдователей, многосторонне\r\nсмотрящихъ на предметъ, какъ г. Буслаевъ, который смотреть на\r\nнародную поэзію, какъ на нѣчто органическое. Для него, народная\r\nпоэзія какъ старина и п��еданье, какъ вѣрованіе и обычай, выше\r\nвсякаго вымысла, внѣ всякаго подозрѣнія въ неправдѣ и обманѣ.\r\nОнъ даже выражаетъ часто какую-то не любовь къ поэзіи искус\r\nственной, сопоставляя съ пей растительную, народную поэзію.\r\nНародная поэзія, — говорить онъ между прочимъ (Т. І стран. 407.,\r\nбудучи главнымъ, существеннымъ и преимущественнымъ выраженіемъ\r\nэпическаго творчества, предлагаетъ безспорно самые лучшіе образцы\r\nэпическаго стиля, какихъ не найдемъ ни у Виргилія, ни у Аріоста или\r\nТасса. Но кромѣ того, сверхъ этихъ видовыхъ свойствъ әническаго\r\nстиля, она непогрѣшительна относительно поэтическихъ достоинствъ\r\nвообще…\r\n1\r\n)\r\nИ за тѣмъ, подкрѣпивъ свой взглядъ мнѣніемъ знаменитаго я.\r\nГримма, ученый нашъ замѣчаетъ, относительно поэзіи искусствен\r\nной, что она можетъ быть лучше или хуже, смотря по личнымъ да\r\nрованіямъ поэта, по его направленію и т. д.\r\nПоəзія народная, продолжаеть онъ, разумњется чисто народная,\r\nа не испорченная фабричными или такейскими передњаками — во всѣхъ\r\nотношеніяхъ хороша, потомучто она естественна; потому что, будучи\r\nвыраженіемъ творческаго духа всего народа, свободно выливалась она\r\nизъ устъ цѣлыхъ поколіній. Къ ней не прикоснулось никакое личное\r\nсоображеніе. Красота ея есть такое же независимое отъ личной искус\r\nственности, отъ случайної прикрасы явленіе, како и красота самой при\r\nроды. И какъ произведения природы потому только прекрасны, что это\r\nкачество согласно со их внутреннимб организмомъ, совсѣмъ существом\r\nиха: такъ и изящество народной поэзіи есть необходимое выраженіе\r\nсамаго содержанія, самаго миөа или преданія и кроющейся въ нихъ\r\nосновного нравственнаго чувства: потомучто безыскус\r\nственная поэзія всѣхъ народовъ и всѣхъ временъ высоко нравственна,\r\nточно так же какъ въ природѣ Физической здоровье, необходимое усад\r\nвіе красоты.\r\nмысли ИЈИКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНТЕ 171\r\nТѣмъ же самымъ взглядомъ на народную поэзію проникнуть\r\nкакъ видно, въ настоящую минуту и А. Н. Апанасьевъ, нѣко\r\nгда сочинявшій боговъ кочерги и ухвата, нынѣ добросовѣстно и\r\nполезно занятый собираніемъ матеріаловъ народнаго быта. Вотъ\r\nчто говорить онъ напримѣръ въ предисловіи къ своему собранію\r\nсказокъ (Вып. 1. Предисл. стр. XVIІІ.), явно на основані тѣхъ\r\nже самыхъ началъ, которыя руководили г. Буслаева въ его изда\r\nніяхъ:\r\nвъ ней\r\nСоставляя вмѣстѣ съ « былинами • отрывки стариннаго эпоса, сказ\r\nки уже потому самому запечатлѣны прочнымъ художественнымъ до\r\nстоинствомъ. Въ доисторическую эпоху своего развитія, народъ необ\r\nходимо является поэтомъ. Обоготворяя природу, онъ видитъ\r\nживое существо, отзывающееся на всякую радость и горе. Погружон\r\nный въ созерцаніе ея торжественныхъ явлений и исключительныхъ сил,\r\nнародъ всѣ свои убѣжденія, вѣрования и наблюдение воплощаетъ въ\r\nживые поэтическое образы и высказывает, въ одной неумолкаемой,\r\nотличающейся ровнымъ и спокойiнымъ взглядомъ на весь міръ.\r\nНародныя русскія сказки проникнуты всѣми особенностями эпиче\r\nской поэзін: тот же свѣтлый и спокойный тонь; таже неподражаемая\r\nискуственность описать всякій предметъ и всякое явленіе по впечатлѣ\r\nвію, производиному ими на душу человѣка; та же обрядность, выска\r\nзывающаяся въ повтореніи обычныхъ эпитетовъ, выражений и цѣлыхъ\r\nописаний и сценъ и т. д.\r\n}\r\nто\r\nПовторяемъ опять: какъ далекъ этотъ взглядъ отъ взгляда со\r\nроковыхъ годовъ - взгляда, который въ сущности бымъ только пря\r\nмымъ результатомъ отрицанія всего природнаго, непосредственнаго\r\nвъ пользу и во имя отвлеченнаго духа съ его прогрессомъ, отри\r\nцавія, послѣдовательно выразившагося у Бѣлинскаго Фразой, что\r\n« Гвоздь выкованный рукою человѣка лучше и дороже лучшаго\r\nцвѣтка природы ». Персчтите, если желаете провѣрить взгляд, соро\r\nковыхъ годовъ во всѣхъ его прилогкеніяхъ и послѣдствіяхъ\r\nчто онъ говоритъ напримѣръ о народной поэзіи славянскихъ пле\r\nменъ (Т. IV. стран. 106.), то, что онъ говоритъ въ своей капиталь\r\nной статьѣ о русской народной поэзии (Т. V. стран. І.), что гово\r\nритъ онъ объ индѣйской эпической поэзіи (T. IX. стран. 76.), чтобы\r\nвидѣть до какихъ нелѣпостей доходимъ отрицательный взглядъ. Еще\r\nвъ 1840 году, соблюдая еще нѣкоторую умѣренность, Бѣлинскій выра\r\nжаетъ мнѣніе, что иностранныя литературы должны остаться и все\r\nгда останутся предметомъ предпочтительнаго вниманія, потомучто\r\nобщеміровое всегда будетъ выше частнаго, а художественная поэ\r\nзія выше естественной или такъ называемой народной… Въ капи\r\nтальной же статьѣ своей, онъ проводитъ свой взглядъ съ такою 10172 ВРЕМЯ\r\n-\r\nслѣдовательностью, которая исчерпываетъ его до крайнихъ край\r\nностей.\r\nЧто же приходимъ опять, къ поставленному нами вопросу -\r\nчто подорвало отрицательный взглядъ, что дало такую повсемѣстную\r\nсилу, такой исключительный перевьсъдругому взгляду, взгляду, во\r\nторый не можетъ быть названъ иначе какъ органическимъ\r\nду, съ такой глубинок проводимому г. Буслаевымъ въ его изслѣдо\r\nваніяхъ? Наука или литература?\r\nвзгля\r\nна\r\nОрганическій взглядъ имѣетъ у насъ также точно какъ и взглядъ\r\nотрицательный, также точно какъ и взглядъ положительный свою\r\nисторію, свои зародыши, свои первыя Формаціи. Собственно говоря,\r\nонъ возникъ единовременно съ отрицательнымъ взглядомъ, возникъ\r\nизъ одного источника, но на время затаился и развивался совер\r\nшенно въ тишинѣ, совершенно изолированно. Вотъ это-то обстоя\r\nтельство и бросаетъ, кажется намъ, свѣтъ на поставленный нами\r\nвопросъ.\r\nОрганическій взгляд, высказался еще въ 1839 году, въ первомъ\r\nгоду возобновленныхъ « Отечественныхъ Записокъ » и притомъ вы\r\nсказался не какъ робкое усилie, не какъ несложившийся зародышъ,\r\nа блистательно и полно, хотя еще молодо, въ статьѣ о русской\r\nродной поэзии. Имя ея автора не тайна въ кругу литературномъ, но\r\nвсе -таки мы не имѣемъ права назвать его до тѣхъ поръ, пока самъ онъ\r\nне объявить себя авторомъ этого, хотя и юношескаго, но превосход\r\nнаго труда. Статья эта до сихъ поръ не потеряла своей цѣны\r\nсихъ поръ олна только съ полнотою обнимаетъ вопросъ о нашей\r\nпоэзіи и заключаетъ въ себѣ, словно въ зернѣ всѣ послѣ4\r\nствія органическаго взгляда на народную поэзію в особенно\r\nсти. Тотъ же самый взглядъ сказывался и въ диссертація г. Кат\r\nкова, и въ диссертацiа г. Буслаева и, съ примѣсью нѣкоторой одно\r\nсторонности и многихъ увлеченіії, въ Филологическихъ трудахъ\r\nпокойнаго К. С. Аксакова, глумиться над которыми могутъ позво\r\nлить себѣ только Фельетонные поэты по своему невѣжеству. Съ\r\nэтимъ же взглядомъ родственны и глубокомысленныя, геніальныя,\r\nхоть иногда парадоксальныя, историческiя и Филологическiя идеи\r\nпокойнаго Хомякова… Однимъ словомъ, взгляд, этотъ вовсе не\r\nесть что - либо новое, и въ настоящую минуту мы свидѣтельствуемъ\r\nи заявляемъ только побѣду его а не бытie.\r\nОтъ чего же побѣла эта совершилась только теперь, отъ чего\r\nв, тиши и незамѣтно созрѣвалъ и развивался органическій взгляд,\r\n40КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 173\r\nне смотря на научную даровитость нѣкоторыхъ его представителей\r\n(Хомяковъ, Катковъ, Буслаевъ), на добросовѣстныя работы дру\r\nгихъ?\r\n-\r\nПока живъ бымъ принципъ отрицательнаго взгляда, органиче\r\nскому взгляду, хотя и существовавшему и постепенно созрѣвавшему,\r\nне было и не могло быть никакого хода.\r\nПринципъ отрицательнаго взгляда, принципъ отрицанія всего\r\nмѣстнаго и народнаго въ пользу общечеловѣческаго, всего природна\r\nro, непосредственнаго въ пользу выкованнаго 1ухомъ, цвѣтка въ\r\nпользу гвоздя — принципъ исторической, нравственнной, эстетиче\r\nской и наконец, общественноіі (пожертвованіе Турція славявством,\r\nи жертва имъ же австрійскому жандарму) централизации, былъ\r\nпринципъ односторонне- понятаго гегелизма.\r\nСилу въ жизни имѣютъ только цѣлостныя, всеохватывающая\r\nвѣянія жизни Философія и искусство. Пока reгeлизмъ мѣвоїй сто\r\nроны былт единственнымъ вѣяніемъ жизни, съ его словом, про\r\nгресса, съ его пожирающимъ какъ древній Кроносъ чадъ своихъ\r\n« Gott im Werden », и пока против него стояль только гегелизмъ\r\nправой стороны, наслѣдовавшій отъ великаго учителя только букву,\r\nникакое другое слово кромѣ слова прогресса не было и не могло\r\nбыть живымъ словомъ.\r\nСлово же прогресса послѣдовательно, есть слово вѣчнаго,\r\nникогда по сущности своеії не успокоиваюццагося отрицанія, а\r\nограниченно, слово теоріи а не жизни. Абстрактное чудовище\r\nчеловѣчества (не человѣчности, не души человѣческой а человѣ\r\nчества какъ рода), требовало жертвъ никакъ не менѣе древнягo Baa\r\nла. Мудрено ли, что наивнѣйшаго, искреннѣйшаго и жизненнѣй\r\nшаго представителя этого взг��яда - Бѣлинскaro, порою, когда онъ\r\nпредается всѣмъ послѣдствіямъ отрицательнаго, централизацiон\r\nнаго взгляда, оставляеть даже самое блистательное свойство его\r\nприроды, эстетическое чувство! Обращаемъ въ этомъ отношенін\r\nвниманіе читателей нашихъ на разборъ его индѣйской поэмы:\r\n« Наль и Дамаянти…\r\nja\r\nона\r\nЧто касается до самой поэмы, говорить онъ (Т. IX, стран. 76)\r\nиндѣйская в полном значени слова. Въ ней дѣйствуютъ боги,\r\nЛюди и животныя. Боги како двѣ капли воды похожи на людей, а люди,\r\nни дать ни взять тъже животныя. Так, напримѣръ, гуси играютъ\r\nвъ поəмѣ такую роль, что безъ нихъ не было бы и поэмы. И эти\r\nгуси говорят и мыслята точь в точь како люди, а эти люди ва свою\r\nочередь говорять и мыслять точь во точь каки гуси. Гуси здѣсь не ау\r\nпље людей, а люди не умные гусей и т. д.174 ВРЕМЯ\r\n-\r\n-\r\nТакое непонимание народовъ и поэзіи народовъ было только по\r\nслѣдствіемъ принципа.\r\nВыдохся и вымеръ самый принципъ, посрясенный въ своей сущ\r\nности возродившимся въ новыхъ Формахъ шеллингизмомъ. Явился,\r\nкакъ вѣяніе, какъ сила и органический взглядъ, которому суждено мо\r\nжетъ быть раскрыть безпредѣльную, но нѣсколько смутную глубину\r\nэтої без1ны свѣта, которая сказавшись сначала системою трансцен\r\nдентальнаго идеализма вызвала какъ свое полное діалектическое\r\nразвитие гегелизмъ (но не гегелистовъ), а какъ Философія природы\r\nуказала только пока еще путь человѣческому мышленію, ибо и Фило\r\nсофію мифологии и « Philosophie der Offenbarung » нельзя еще счи\r\nтать пока ничћімъ инымъ, какъ « зіяніемъ бездны », молніею, озаряю\r\nщею нам, путь…\r\nСтало быть, к чему мы, и вели главнымъ образом, дѣло —\r\n11обла органическаго взгляда совершена во-первыхъ Филосовскою\r\nреволюціею, паденіемъ одной системы и первымъ проблескомъ\r\nиной.\r\nВо -вторыхъ, но и во -вторыхъ совершена она столь же орга\r\nническомъ, растительнымъ явленіемъ литературою. Любовь и\r\nвъ нымъ ми сочувствіе в Брованіямъ,высокой а представленіями пониманіемъ къ степени народа быту,народа замъчательными народному неболѣе могла и народности или быть, къ менѣе поэзів возбуждена соображеніями цѣлостными. народа почастными, къ и, изс художествен преданіямъ лѣлованія, хотя ии\r\nТоржеству органическаго взгляда, интересу, принимаемому те\r\nперь всѣми образованными людьми въ изученів народа, его быта,\r\nпоэзія, преданій, содѣйствовалъ литературный переворотъ пятиде\r\nсятыхъ го довъ, переворотъ, во главѣ котораго стоитъ имя Остров\r\nскаго, какъ единственнаго до сихъ поръ поəта народныхъ созерца\r\nнiй и народныхъ образовъ. Вотъ почему меж.гу прочимъ, мы и ста\r\nвимъ Островскаго со всѣми его нелостатками, которые мы видимъ\r\nможетъ быть больше другихъ, на совершенно особенное мѣсто въ\r\nсовременной литературѣ; почему въ его новомъ словѣ цѣнимъ равно\r\nи ясно – отрицательныя (но никак не обличительныя) и широкія, но\r\nерце не впо��нѣ выяснившаяся положительныя стороны. Вотъ почему\r\nкромѣ Островскаго, въ другихъ дѣятеляхъ нашей эпохи, какъ на\r\nпримѣръ въ даровитомъ л. Меѣ, мы слѣдимъ съ такою любовью\r\nэти положительныя стороны. Это уже не надежда, даже не задатки\r\nраскрытия нашей народной сущности, нѣтъ, — это уже прямыя ху\r\nложественныя данныя, ці; ликомъ долженствуюція войдти въ наше\r\nразвитие, факты завоеванія нами нашей особности, самостоятельноКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНІЕ 175\r\nсти, народности, единственные наши, послѣ Пушкина и вмѣстѣ съ\r\nПушкинымъ, вполнѣ народные литературные факты.\r\nОбращаясь къ сочиненіямъ, подавшимъ намъ поводъ къ изложе\r\nнію нашихъ взглядовъ на значеніе, въ развитии нашемъ, изученія\r\nродного нашего быта, мы, по формѣ должны раздѣлить ихъ ва 1)\r\nизслѣдованія (сочиненія г. Буслаева, г. Шевырева) и 2) на памят\r\nнаки и по луху тоже на двѣ категорій: 1) на изданiя и изслѣдованія\r\nотмѣченныя положительнымъ славянофильскимъ взглядомъ, и при •\r\nтомъ а) славянофильскимъ въ его смутномъ, неочищенномъ видѣ,\r\nкакъ « Исторія словесности » г. Шевырева, и б) славянофильскимъ\r\nвъ его окончательно -опрелѣлившемся чистомъ видѣ (Пѣсни Кирѣ\r\nевскаго, Калѣки г. Безсонова, Русскія пѣсни г- жи Кохановской съ\r\nпримѣчаніями редакція « Русской Бесѣды ». 2) На изслѣдованiя и из\r\nданія, представляющая собою результаты торжества органиче\r\nскаго взгляда на народъ, народный быть, народную поэзію, изслѣ\r\nдованiя и изданія, болѣе или менѣе замѣчательныя, но свободно ли\r\nсознательно, какъ книга г. Буслаева, подчиненно ли сознательно\r\nкакъ трудъ г. Aөанасьева, наконецъ безсознательно ли выраагающая\r\nсобою этотъ органический взглядъ.\r\nВъ замѣчаніяхъ нашихъ, какъ библиографическихъ, мы будемъ\r\nпо необходимости кратки.\r\nНачнемъ съ первой категоріи явленій:\r\nСлавянофильскій взглядъ на народъ, его быть, исторію, преда\r\nнія, поэзію — взглядъ, хотя и несравненно справедливѣйшій нежели\r\nвзглядъ отрицательный, въ сущности сходенъ съ симъ послѣднимъ\r\nтѣмъ, что онъ точно также теоретическій. Славянофильство те\r\nперь уже точно такое же историческое явление, как и западничество,\r\nне брало народъ, каким \"ь онъ является въ жизни, а искало въ немъ\r\nвсегда своего идеальнаго народа, обрѣзывало по условной мѣркѣ по\r\nбѣги этой громадной растительной жизни. Славянофильство въ своемъ\r\nтеоретическомъ ослѣленіи подавало руку шишковизму, который велъ\r\nпрямо къ « Маяку » и « Домашней Бесѣдѣ »; славянофильство не лю\r\nбитъ въ сущности Пушкина, такъ же точно, какъ г. — бовъ съ 04\r\nстороны иг. Аскоченскій съ другой, и можетъ быть до сихъ\r\nпоръ еще чуждается современной народной литературы, во главѣ\r\nкоторой стоитъ Островскій. По крайней мірѣ, оно ни разу не выра -\r\nжало къ ней, къ этой новой литературѣ своего сочувствія. Къ на\r\nролу акъ народному быту относилось это, впрочемъ весьма почтен\r\nное и много добраrо сдѣлавшее направленіе, учительно и даже вно\r\nной176 ВРЕМЯ\r\nгда исправительно. Своего, идеальнаго народа оно отыскивало толь\r\nко въ до-Петровскомъ быту и въ степяхъ, которыхъ не коснулась\r\nеще до сихъ поръ реформа. Купеческаго сословія, т. е. той среды,\r\nвъ которой народное развилось вполнѣ самостоятельно въ хоро\r\nшемъ и дурномъ, въ типическомъ и уродливомь, въ жизненной,\r\nхотя изолированной, (отчего и уродства), полнотѣ и въ жизненномъ\r\nже безобразій, оно не признавало какъ существеннаго явленія, оно\r\nзнало только старое боярство и стенное крестьянство, стремясь\r\nотождествить въ началахъ два эти явленія въ сущности разнород\r\nвыя, одно. отжившее, другое совсѣмъ не живее…\r\nЗамѣчательно странно, назидательно и исправительно сказалось\r\nэто направленіе въ отношеніи къ народному быту, въ « Русской Бе\r\nсѣдѣ » 1856 года, въ статьѣ г. Т. Филипова о драмѣ Островскаго « Не\r\nтакъ живи какъ хочется »… Вотъ уъ подлинно, жизни\r\nстатьѣ говорилось, не такъ живи какъ хочется, а живи какъ мы ве\r\nмимъ. На одной пѣснѣ, которой въ народной поэзія найдется десять\r\nпротиворѣчащихъ, говорящихъ и про гульбу:\r\nвъ этой\r\nВешнюю ночку, весь денёчикъ\r\nОсеннюю ночку до свѣточку\r\nи про лихую свекровь и пре свекра,“ который\r\nменя молоду домой кличетъ\r\nУжь ты кличь не кличь, я домой не буду,\r\nБуду в нѣтъ ли я, завтра поутру\r\nна одной пѣснѣ, да и притомъ порѣшающей дѣло только фактами,\r\nмежду прочимъ даже и надеждами не совсѣмъ нравственными, въ\r\nрозѣ того что\r\nСвекровь кропотлива\r\nСама въ землю пойдеть…\r\nстроилась цѣлая теорія тупой покорности, какъ идеальнаго начала\r\nсемьи и быта народнаго…\r\nЭта статья явно въ свое время поднявшая скандалъ, была, статья\r\nнеофита. Но славянофильство и въ 1860 году осталось вѣрнымъ своей\r\nлюбви къ тому лоту прокруста, на которое клало оно и до котораго\r\nдотягивало или по которому обрѣзывало народъ и народность\r\nВъ « Бесѣдѣ » 1860 года, въ двухъ книжкахъ 1-й и 2-й напечатаны\r\nдвѣ статьи одного изъ первостепенных талантовъ нашей эпохи,\r\nярко даровитой и глубоко -симпатизирующей народу и народноста\r\nг-жи Кохановской, статьи о русскихъ вѣсняхъ (« Нѣсколько рус\r\nскихъ пѣсенъ » въ Томѣ І -мъ, и « Боярскія пѣсни » въ Томѣ II - ъ).\r\n(КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 177\r\nСтатья г - жи Кохановской сама по себѣ принадлежитъ какъ и самый\r\nеа талантъ, къ новому органически- жизненному направленію. Пѣсни\r\nсообщала она, не мудрствуя лукаво, объясняя только ихъ поэтиче\r\nски, высказывая въ своихъ объясненіяхъ и удивительную тонкость\r\nчутья и самую широкую любовь къ народу. Первую изъ этихъ ста\r\nтей редакція « Русской Бесѣды » снабдила примѣчаніемъ и въ одномъ\r\nизъ примѣчаній, наивнѣйшамъ образом, высказались садовники,\r\nобрѣзывающіе произвольные побѣги растенія. Дѣло въ томъ, изво\r\nлите видѣть, что въ собраніи г -жи Кохановской встрѣтилась пѣсня,\r\nрѣшительно неподходящая подъ теорію безстрастія, трагическая до\r\nмрака и ужаса, пѣсня о мести красной дѣвицы, которая собираясь\r\nистить своему милому, говорить:\r\n1:\r\nя изъ рукъ, изъ ногъ коровать смощу,\r\nИзъ буйной головы яндов у скую,\r\nИзъ глазъ его я чару солью,\r\nИзъ мяса его пироговъ напеку;\r\nА изъ сала его я свѣчей налью;\r\nСозову я бесѣду подружекъ своихъ,\r\nя подружекъ своихъ и сестрицу его,\r\nЗагадаю загадку неотгадливую:\r\nОн и что таково:\r\nНа милом, я сижу,\r\nНа милова гляжу,\r\nя милымъ подношу,\r\nМильм, подчиваю;\r\nА и милъ передо мной,\r\nЧто свѣчею горитъ?..\r\n2\r\nПѣсня дѣйствительно изъ ряду вонъ; пѣсня, наводящая на мысль,\r\nчто и у насъ, какъ въ грѣшной западной жизни бывали временами\r\nэлементы страстности, доходяціе до чудовищности и звѣрства, что\r\nв у насъ пожалуй въ трагическiя минуты возможна какая нибудь\r\nTheroigne de Mirecourt… Пѣсня удивительно поясняетъ узакони\r\nваетъ какъ жизненные элементы не людоѣдство конечно, но страст\r\nность многихъ нашихъ великихъ поэтовъ, какъ Пушкинъ и Лер\r\nмонтовъ, кровавыя желанія Алеко, лихорадочную жажду крови въ\r\n« Братьяхъ разбойникахъ », звѣрскіе инстинкты Мцыри, холодное\r\nнасла ак пеніе образомъ смерти въ бояринѣ Оршѣ, и поясняетъ же\r\nнеобузданность страстныхъ порывовъ « Страшнаго гаданья » и « Мул\r\nлы Нура » Бестужева, вакханалии страстности въ Полежаевѣ, но за\r\nто разбиваеть всѣ теоріи о безстрастномъ смиренів. Замѣтьте еще,\r\nчто чувство мест, выраженное здѣсь въ чудовищнѣйшей Формѣ,\r\nвъ Формахъ иныхъ, такъ сказать потише выражается и въ другихъ\r\n(178 ВРЕМЯ\r\nпѣснахъ: о красной дѣвицѣ напримѣръ, собирающейся высушить\r\nмилаго не зельями, не кореньями, а своими горючьми слезьми; за\r\nмѣтьте, что само славянофильство приводитъ пѣсню тоже не очень\r\nнѣжную, и послѣ этого, поймите что нибудь, если вы только добро\r\nвольно не закроете себѣ глазъ теоріею, поймите что нибудь въ слѣ\r\nдующемъ замѣчанія къ пѣснѣ, сдѣланномъ редакціею « Бесѣды ». А\r\nзамѣчаніе подписано буквами: А. Х. да и по глубокомысленному,\r\nловкому, хотя ничего не объясняющему космогоническому софизму,\r\nне трудно отгадать въ немъ широкій и блестящій умъ знамѣнитаго\r\nглавы партія:\r\nСтранная пѣсня, — такъ гласитъ примѣчаніе, — и уродливая во всѣхъ\r\nотношеніяхъ. (1) Отрицать ея подлинности нельзя (?) хотя бы даже она\r\nбыла только мѣстною, но такая же точно пѣсня записана и въ дру\r\nгихъ мѣстностяхъ, (3) слѣдовательно она довольно общая въ Великорус\r\nской землѣ. Предполагать позднѣйшее изобрѣтеніе натъ причинъ, ни\r\nпо тону, ни по содержанію; окончаніе загадки даже какъ будто ука\r\nзываетъ на древность. (*) Что же это такое? (?) Гнусное выраженіе злой\r\nстрасти, доведенной до изступленія? (6) Тонъ вовсе не носить на себѣ\r\nотпечатокъ страсти и его холодность дѣлаетъ пѣсню еще отвратитель\r\nнѣе. (1) Сравнимъ съ нею разбойничью пѣсню, кончающуюся стихами:\r\nНа ножѣ сердце встрепенулося\r\nКрас��а дѣвица усмѣхнулася…\r\nи разница станеть очень явною. Како пѣсня, эта пѣсня не името ни\r\nкакого смысла, ни объясненія: она невозможна психически и невозможна\r\nдаже въ художественнома отношении. Какъ же объяснить ея существо\r\nваніе? Просто тъм, что она вовсе не пѣсня вѣ смысль бытовом.\r\nДалѣе кажется служеніе теоріи идти не можетъ. Пѣсня, призна\r\nваемая самими коментаторами несомнѣнно подлинною, довольно об\r\nщею въ Великорусской землѣ, въ тоже самое время объявляется не\r\nвозможною психически, невозможною въ художественномъ отноше\r\n1\r\n(1) Не споримъ, что уродливая, да чтожъ дѣлать - то? съ тѣмъ и возьмите?\r\n(?) Ахъ, какъ это жалко!\r\n(3) Это ужасно!!!\r\n(4) Засвидѣтельствованіе въ высшей степени добросовѣстное.\r\n(6) Во всяком случаѣ нѣчто.\r\n(9) Безъ сомнѣнія.\r\n(7) Можетъ быть, но за то дѣлаетъ ее пѣснью сѣверной, великорусской.\r\nможетъ быть указываетъ на органичность, національность холодной страстности\r\nЛермонтова, на психическую возможность лютостей Грознаго, на адскія наслаж\r\nденія муками Куролесова, на страшныя явленія временъ Стеньки и Пугачовщины\r\nи т. д. и т. д.КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРНІЕ 179\r\nній, наконецъ вовсе не пѣснею (съ прибавкою таинственнаго слова:\r\nвъ смыслѣ бытовомъ).\r\nМы не выписываемъ остроумнаго, обличающаго глубокую уче\r\nность, но въ особенности необыкновенную софистическую ловкость,\r\nкосмогоническаго толкованія пѣсни. Мы хотѣли только наглядно ука\r\nзать на существенный порокъ направления, которое тѣмъ не менѣе\r\nмы уважаемъ едва ли не болѣе всѣхъ другихъ, долго существовав\r\nшихъ теоретическихъ направленій, и котораго самые промахи поу\r\nчательны, потомучто и самые промахи происходили изъ источника\r\nлюбви и уважения къ народу.\r\nСказанное нами преимущественно относится къ совершенно-чи\r\nстому и опредѣленно высказавшемуся славянофильству, къ славяно\r\nФильству, высказавшемуся въ дѣятельности Хомякова, двухъ Ки\r\nрѣевскихъ (И. В. и II. В.), Аксаковыхъ — К. с. и И. С. Аксако\r\nвыхъ (ибо Аксаковъ- отецъ, авторъ « Семейной хроники » просто\r\nрусскій художникъ, а не теоретикъ) и нѣкоторыхъ другихъ писате\r\nлей, болѣе или менье тождественныхъ съ ними по взгляду (А. И.\r\nКошелева, какъ политико - эконома, І. А. Безсонова, Н. П. Г—ва).\r\nПогодинъ, явленіе совершенно особое и самостоятельное, самъ глава\r\nнаправления во многомъ расходящагося съ славянофильством,\r\nхоть глава, не всегда сознательный, не всегда смѣло и прямо при\r\nмыкавшій къ тому направленію, которое смѣло и прямо признавало\r\nего главою quаnd mеmе, вопреки пожалуй даже ему самому, т. е. тѣм \".\r\nстраннымъ предразсудкамъ, которые оригинальнѣйшимъ образом\r\nсоединялись въ его взглядѣ историческомъ и общественномъ съ са\r\nмымъ широкимъ и жизненнымъ захватомъ, вопреки тому мнѣнію,\r\nкоторое составлялось о немъ часто въ кружкахъ, по однимъ его\r\nпредразсудкамъ…\r\nЭто же самое направленіе, къ которому принадлежали,\r\nскольку могутъ принадлежать вообіце къ каому -либо направленію\r\nхудожники, Островскій, Писемскій, Мей, заявляло временами со\r\nчувствіе и къ дѣятельности С. П. Шевырева.\r\nГоворя по поводу разныхъ изданій, касающихся быта народнаго,\r\nнародной с.Новесности вообще и поэзіи народной въ особенности,\r\nмы не можемъ миновать вопроса о дѣятельности г. Шевырева.\r\nПрежде всего мы скажем, честно, что по отношенію къ его, во\r\nвсякомъ случаѣ добросовістному, хотя и одностороннему по мысли\r\nтрулу. труду, написанному съ огромной начитанностью и съ без\r\nспорною даровитостью, служащими къ сожалѣнію рабски и почти\r\nпостоянно самому узкому воззрѣнію, мы не дѣлимъ ни озлобленія\r\nдоктринеровъ, ни легкаго тона нашихъ пародистовъ. Для насъ и\r\nдля нашего журнала все это уже древняя исторiя, къ которой мы\r\n10\r\n2180 ВРЕМЯ\r\nотносимся очень спокойно. Мнѣніе наше объ этомъ трудѣ совер\r\nшенно сходится съ безпристрастнымъ и благороднымъ взглядомъ,\r\nвысказываемымъ г. Буслаевымъ авторитетомъ (если ужь нужны\r\nнепремѣнно авторитеты), въ дѣлѣ изученія русской древней совес\r\nности и русского быта, самымъ серьёзнымъ въ настоящую ми\r\nнуту. Совершенно разбивая по мѣстамъ критическую методу г. Ше\r\nвырева, авторъ « Историческихъ очерковь народной словесности\r\nи искусства », умѣетъ удержаться всегда въ границахь должнаго\r\nуважения къ добросовѣстности, трудолюбію и начитанности исто\r\nрика русской словесности, и конечно только такого рода критичес\r\nкому отношенію, къ почтенному и полезному, хоть и односторон\r\nнем у но мысли труду, могутъ сочувствовать серьёзные люди.\r\nЧто касается до самыхъ « Историческихь очерковъ русской на\r\nродности и искусства » г. Буслаева, то мы, не намѣреваясь теперь\r\nдѣлать серьёзную критическую оцѣнку этому капитальному сочине\r\nнію, позволяемъ однако себѣ несколько замъчаній.\r\nНѣкогда а именно въ 1840 году, въ критической рецензии на\r\nкнижку « Повѣсти и преданія народовъ славянскаго племени », из\r\nданныя И. Боричевскимъ, покойный Бѣлинскiй замѣчамъ между\r\nпрочимъ слѣдующее (соч. Бѣл. т. IV, стран. 106).\r\nКажется излишнее пристрастіе къ народнымъ произведеніямъ саа\r\nвянской Фантазіи, заставило г. Боричевскаго отыскивать сходство въ\r\nнародныхъ славянскихъ повѣрьяхъ и преданіяхъ съ скандинавскими;\r\nно приведенные имъ примѣры только доказываютъ ихъ несходство.\r\nЕсли хотите, туть есть что - то похожее на сходство; но все близкое\r\nкъ своему источнику, болѣе или менѣе сходно, и потому славянскія\r\nдѣйскими преданія,и египетскими повѣрья сходны и т. не д. только съ скандинавскими, но и съ ин\r\nВремя перемѣнилось. Какъ смутныя предчувствія покойнаго Ве\r\nнелина разрослись въ научно -ясныя положения о старобытности\r\nславянъ великаго Шафарика, такъ и намеки г. Боричевскаго, уже\r\nне намеки, а завоеванные факты въ трудахь О. И. Буслаева, Факты\r\nнеопровер��х имье, хотя часто и поражающіе еще своей новостью.\r\nОдна изь великихъ заслугъ ученой дѣятельности автора « Очер\r\nКов'Ъ », введеніе славянской поэзіи, славянскихъ преданій, славян\r\nскаго быта, въ родственные имъ циклы. Другая, столь же огромная\r\nзаслуга ея заключается въ удивительно ясномъ и даровитомъ разл0\r\nжении всего непосредственнаго и растительнаго на органические за\r\nконы. Глубокое изученіе съ одной стороны и необыкновенное чутье\r\nсъ другой, сообщаютъ высокое значеніе книгѣ г. Буслаева, кото\r\nрую можно упрекнуть только въ томъ, что она не популярна, чтоКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕВАТЕ 181\r\nона требуетъ самаго серьёзнаго чтенія, но въ сущности и этотъ\r\nупрекъ будетъ справедливъ только вполовину, только какъ желаніе,\r\nчтобы даровитый изслѣдователь написалъ для публики книгу болѣе\r\nдоступную, книгу систематическую. Этого мы въ правѣ желать,\r\nсудя по той удивительной ясности и простотѣ, съ которою авторъ\r\nизлагаетъ по мѣстамъ различныя стороны своего обіцаго взгляда\r\nна народную словесность и искусство. Свѣтлыя идеи его, облегчен\r\nныя нѣсколько отъ тя жолой арматуры спеціализма, принесли бы\r\nмассѣ въ дѣлѣ пониманія народнаго вообще и нашего народнаго въ\r\nособенности, неизмѣримую пользу.\r\nи въ особенности теперь настоятельно нужна общедоступная\r\nпропаганда органическаго взгляда… Мы нарочно въ самомъ загла\r\nвін нашей статьи выписали значательную массу сочинений и изда\r\nній памятников ». Руководная нить для знакомства съ ними, необ\r\nходима, а общая потребность этого знакомства Фактъ очевидный.\r\nВсе это раскупается, стало - быть, повторимъ въ заключеніе, если\r\nи не всѣми юкупающими изучается, то по крайней мѣрѣ просма\r\nтривается съ сочувствіемъ.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Stikhotvoreniia A. N. Pleshcheeva. Novoe izdanie, znachitel'no dopolnennoe. Moskva. 1861",
+        "article": "Стихотворенія А. н. Плещеева. Новое изданіе зна\r\nчительно дополненное. Москва. 1861.\r\nКнижка г. Плещеева является въ самое неудобное для стиховъ\r\nвремя. Въ нашей литературѣ въ числѣ многихъ дикихъ выходокъ\r\nчуть -чуть что не возникаетъ вопросъ о томъ, что обилie стиховъ въ\r\nлитературѣ означаетъ ея упадокъ и мельчаніе. Право, мы не шутимъ.\r\nНичего не можетъ быть серьёзнѣе. Въ самомъ дѣ.ѣ, одинъ изъ на\r\nшихъ наиболѣе — не скажем, читаемыхъ или любомыхъ, но вообще\r\nизъ наиболѣе толстыхъ журналов, выразилъ въ своемъ Февраль\r\nскомъ номерѣ мысль, что обилie стиховъ въ литературѣ знаме\r\nнуетъ упадокъ ея. Онъ даже опирается на подобную же мысль, ко\r\nгда - то высказанную Веневитиновымъ. Правда, почтенный журналъ\r\nприбавляетъ, что это онъ говорить о стихотвореніяхъ безъ поэзій;\r\nпо этимъ ограниченіемъ, по нашему мнѣнію, странность этой мысли\r\nнисколько не уменьшается. Стиховъ безъ поэзии всегда и во всякой\r\nлитературѣ, бываетъ больше чѣмъ съ поэзіей. Да и опредѣлить из\r\nвѣстную дозу поэзіи въ стихотвореніи дѣло довольно тонкое и ще\r\nкотливое. Ужь лучше бы почтенному журналу прямо объявить, что\r\nу себя стихотвореній онъ болѣе помѣпать не будетъ. Какъ нарочно\r\nвъ томъ же номерѣ почтеннаго журнала не было никакихъ стиховъ,\r\nдаже и стиховъ г. Розенгейма. И точно, стихи вещь мудреная. Они\r\nмогутъ обличить недостатокъ критическаго такта въ журналѣ. Въ\r\nпрозѣ что ни помѣсти сойдетъ съ рукь. Не всѣ же сотрудники\r\nгенін, а журналъ долженъ выходить къ извѣстному числу. Если чn -\r\nтать ужь будетъ не въ мочь тяжело, то пожалуй еще скажутъ, за то\r\nучености много, оттого и тяжело, а такой упрекъ всегда лестенъ.\r\nСтихи же другое дѣло: вещи, кажется и легкая: вся-то соткана изъ\r\nчего - то воздушнато, неуловимаго, изъ звуковъ, из риөмъ, изъ\r\nмимолетныхъ впечатлѣній, изъ чувствъ тонкихъ и под - часъ нео\r\nпредѣленныхъ, а главное вещь необязательная, въ томъ смыслѣ,\r\nТ. II. Отд. ІІ. 12\r\n)152 ВРЕМЯ\r\nчто никто и не требуетъ, чтобъ въ каждой книгѣ журнала были\r\nстихи. Безъ прозы обойтись нельзя, безъ стиховъ можно. Но зато\r\nвсякій требует того, что если ломѣщать стихи, то помѣщать хо\r\npowie. Всякій требуетъ, чтобъ въ помѣщенныхъ стихахъ была поз\r\nзія, это нѣчто, такое неуловимое, что его никакою ученостью не\r\nотыщешь, никаким умомъ не узнаешь и не отличиісь.\r\nТеперь представимъ себѣ редактора — не редактора наиболѣе\r\nтолстаго журнала, а такъ какого - нибудь редактора, совершенно не\r\nбывaлaro, совершенно Фантастическаго редактора. Пусть этот ре\r\nдакторъ будетъ милъ, любезенъ, уменъ, пусть будетъ онъ укра\r\nшенъ всевозможными добродѣтелями, пусть будетъ онъ прекрас\r\nнымъ семьянином\" и, къ доверпенію всіхъ преимуществъ, пусть\r\nбудет, онъ богатъ, чиновенъ, со связями, однимъ словомъ, пусть\r\nбудетъ онъ перломъ редакторовъ, находкой - редакторомъ, однимъ\r\nсловомъ Фантастическимъ редакторомъ. Но вмѣстѣ со всѣми этими\r\nпрекрасными качествами и лобро.ѣтелями, пусть будетъ онъ ода\r\nренъ или лучше сказать обез,таренъ отъ природы отсутствіемъ вся\r\nкаго понпанія поэзія. Пусть понимает, онъ акціn, учеты, диви\r\nденты, дисконты; пусть жизнь онъ знаетъ какъ Фаустъ, архитек\r\nтуру какъ бобръ, откупа как, Кокоревъ, науку какъ Гёте, но поэ\r\nзію знать, как Гёте, пусть ему не будетъ дано отъ природы. Из\r\nвѣстно, что природа всегда въ чемъ -нибудь да откажетъ. Есть мно\r\nго такихъ людей: все знаютъ, но въ дѣлѣ поэзіи ничего не смыс\r\nяятъ.\r\nПусть така е этотъ редакторъ печатаеть стихотворенія въ своемъ\r\nжурналѣ.\r\nВотъ цѣлое положеніе или ситуація, как говорятъ романисты\r\nи драматурги. Конечно такой идеальный редакторъ бросится на\r\nимена. Флагъ прикрываетъ товарь. Громкое имя само за себя отвѣ\r\nчаетъ, ая тутъ въ сторонь, разсуждаетъ редакторъ и разсуждаетъ\r\nвесьма благоразумно. И вот вслѣдствіе такого разсуженія стихо\r\nтвореніе, пописанное именем, онъ печатаетъ; безыменныя же\r\nили съ неизвестными именами елі атъ въ порт��еляхъ редакцій,\r\nкакъ выражаются теперь редакторы. Такихъ портфелей съ такими\r\nстихотвореніям и со дня основанія журнала 10лжно накопиться де\r\nсятки пуловъ, а не портфелей.\r\nИ вотъ является книга его журнала съ стихі:Ми, подписанными\r\nизвѣстными именамин, и на другой же день являются къ нему раз\r\nные сотрудники и почти каждый из них, говоритъ, ну положимъ\r\nхоть слѣлуюція Фразы: « Ну, Афанасій Афанасьевичъ, какую же\r\nвы дрянь напечатали »! Какъ, дрянь, возражаетъ редакторъ, да\r\nвѣдь это написано такимъ- то, посмотрите вотъ и на\r\nЕ!\r\nu\r\n((\r\nоберткѣКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЪН ТЕ 153\r\nстоитъ. « Все - таки дрянь, хоть и стоитъ на оберткѣ 1.. » и ну, до\r\nговорить жете негодность казывать дѣлать возмущенный мимѣйшему помѣщенныхъ? Даже и имена и редакторъ добродѣтельнѣйшему стихотвореній не спасаютъ. Стихи..вЧто А журналѣ нуизъ послѣ васъ редакторовъ ипоказываютъ этого со стихами прика всю,\r\nстиховъ одинь упадокъизъ. въ Только литературѣ нашихъ мѣсто извѣстныхъ.занимаютъ Правду говоритъ.журналовъ въ. Февральском Не стану поміщать, номерѣ\r\nА мѣста стихи занимаютъ всего четверть печатнаго листа изъ\r\n35 или 40 листовъ, изъ которыхъ состоитъ обыкновенно книга\r\nжурнала.\r\nЭто напоминаетъ намъ одного господина, который жаловался,\r\nчто мухи занимаютъ у него много мѣста въ тарантасѣ.\r\nКакъ же теперь не сказать, что стихотворенія г. Плещеева\r\nявляются не во-время. Говорят, что « С. Петербургскія Вѣдомости »\r\nслѣдуя внушенію своего таравтаса, въ которомъ мухи занимаютъ\r\nтакъ много мѣста, уже послѣоили отозваться о книжкѣ г. Плещеева\r\nнеблагосклонно. Вольно же поэту ничего не печатать въ\r\n« Отечественныхъ Запискахъ »? Самъ виновать. Его бы тогда хва\r\nочень -\r\nавли.\r\nр\r\nНо что бы ни говорили « Отечественныя Записки » съ своею кр1;\r\nпостною газетою, а есть много людей, любящихъ стихи и понимаю\r\nщихъ поэзію. Есть довольно ушей тонкихъ и сердецъ чуткихъ,\r\nдля вихъ-то собственно и пишутъ поэты. Для нихъ -то и мы во\r\n« Времени » будем, всегда помѣщать стихи, которые по крайнему на\r\nшему разумѣнію найдемъ хорошими и преимущественно будемъ ста\r\nраться знакомить публику съ новыми талантами. Да какъ же и про\r\nявятся они иначе какъ не въ журналах. Въ журналахъ совокупа\r\nлась вся наша текупщая литература. Издателей - книгопродавцевъ у\r\nнасъ еще до сихъ поръ нѣтъ, въ томъ смыслѣ по крайней мѣрі,\r\nкакъ они есть напр. въ Англіи или въ Германів. У насъ надо преж -\r\nде прославиться, пріобрѣсти всѣмъ извѣстное имя, чтобъ найдти\r\nдля себя издателя. Наши издатели издаютъ книги или съ спекуля\r\nтивною цѣлью, какъ напримѣръ, разные сонники, разныя гадатель\r\nныя книжонки, разныя « средства отъ болѣзней» и сами придумы\r\nваютъ заманчивыя заглавія для своихъ сонниковъ и «средствъ »,\r\nили сочиненія уже извѣстныхъ писателей, или наконецъ, книги\r\nнаучнаго содержанія, обѣщающія вѣрный успѣхъ. Да и много и\r\nтаких, издателей?\r\nНо обратимся къ стихотвореніямъ г. Плещеева.\r\nГ. Плещеевъ въ одной небольшой, но и не совсѣмъ маленькой\r\nкнижкѣ, собралъ все лучшее, написанное имъ стихами во все про154 ВРЕМЯ\r\n>\r\nдолженіе его литературнаго поприща. Мы прочли его книжку, хотя\r\nи признаемся, что это былъ трудъ ужасный, мучительный. Не пото\r\nму ужасный и мучительный, чтобъ стихи были плохи; спѣшимъ ого\r\nвориться: совсѣмъ напротивъ. Г. Плещеев хорошій поэтъ, ии стихи\r\nего большею частью прекрасные стихи. Но мы не понимаемъ одного:\r\nкакъ ни одинъ критикъ, ни одинъ рецензентъ,писавій о собранін\r\nлирическихъ стихотвореній, не высказалъ еще ни разу подобной\r\nмысли, т. е. той мысли, что прочесть уютный томикъ мелкихъ сти\r\nхотвореній, составляетъ въ нѣкотором смыслѣ нравственный под\r\nвигъ. Каждое стихотвореніе поэта есть непремѣнно плодъ или его\r\nмысли или его впечатлѣній, каждое стихотворение написано вмъ\r\nподь вліяніемъ минуты, большею частью совершенно противопо\r\nможной по своему настроенiю той минутѣ, подъ вміяніемъ которой\r\nбыло написано предыдущее. Такъ что одно стихотвореніе состав\r\nляетъ часто совершенную противоположность другому, которое од\r\nнако, напечатано съ нимъ рядомъ. Поэтъ переживаетъ подобныя\r\nплодоносныя минуты въ течение года, а иногда и многихъ мѣтъ,\r\nмежду-тѣмъ какъ критикъ по обязанности своей долженъ погру\r\nжаться въ нихъ въ очень короткій промежутокъ времени. Нрав\r\nственное состояние, которое онъ испытываетъ невыразимо. Одно\r\nстихотвореніе погружаетъ его въ элегію, а другое, слѣдующее, мо\r\nжетъ возбудить въ немъ хохоть, если оно комическаго содержанія\r\nили негодованіе, если въ немъ преобладаетъ сатира. Одно волно\r\nнѣги и любви, другое караетъ взятки, третье даетъ образъ сытаго\r\nжуира и возбуждаетъ смѣхъ. Читатель, купившій книгу нашего\r\nлоэта — а мы совѣтуемъ ему купить его книжку, потомучто въ ней\r\nнайдетъ онъ много хорошаго читель прочтетъ ее иначе чѣмъ\r\nкритикъ. Ему некуда торопиться. Онъ прочтетъ въ ней то, что ему\r\nпонравится въ извѣстную минуту настроенiя его души и отложить\r\nее въ сторону 10 другой минуты, въ которую онъ прочтетъ другое.\r\nНо мы прочли стихотворенія г. Плещеева и нѣкоторыя даже но\r\nнскольку разъ, чтоб выяснить себѣ тѣ впечатлѣнія, которыя ему\r\nнаиболѣе дороги, которыя наиболѣе дразнятъ его жалостливую\r\nмузу. мы удерживаемъ за нею это прилагательное. Она же такъ лю\r\nбитъ откликаться у него на современные вопросы. Ilоклонники\r\n« искусства для искусства » терить ихъ не могутъ и рѣшительно\r\nутверждаютъ, что эта вопросоманія губить у насъ не одно поэтиче\r\nское дарованіе. Мы не приверженцы « искусства для искусства » въ\r\nтомъ смыслѣ какъ понимаютъ эту теорію ея ярые адепты. Мы ду\r\nмаемъ и совершенно серьёзно, что поэзія можетъ быть и въ этихъ\r\nвопросахъ точно так же какъ въ любви, въ красотахъ природы,\r\nдаже въ мунѣ, про которую такъ много воспѣвали минувшіе поэты,\r\n2КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ 155\r\n>\r\nдаже въ ней, которую не позабываютъ и настоящіе. Поэзія, по на\r\nшему, таится во всемъ: в отвлеченномъ, сухомъ какому-нибудь\r\nФактѣ, точно так же какъ въ самомъ яркомъ образь дѣйствительно\r\nсти. Поэзія во всемъ, потомучто она въ сердцѣ поэта. Отъ него за\r\nвиситъ превратить самую скучнѣйшую прозу жизни вь обаятель\r\nнѣйшій поэтическій міръ, самый отвлеченный вопросъ въ жгучее\r\nвпечатлѣніе. Какъ это онъ дѣлаетъ, это его тайна.\r\nНо почему же такъ скучны у насъ тѣ поэты, которые затроги\r\nвають современные вопросы? Почему, напримѣръ, такъ ужасенъ\r\nдля насъ г. Розенгеймъ съ откупами, съ таксой и тому подобными\r\nтэмами?\r\nКонечно ужь не отъ тэмь. Может быть, еслибъ онъ писалъ\r\nтолько к ней, къ мунѣ, воспiвалъ бы они весеннія впечатлѣнія,\r\nможетъ - быть тогда онъ был бы еще ужаснѣе?\r\nИстинный поэтъ, чѣмъ бы онъ ни вдохновился, всегда сдѣлаетъ\r\nтакъ, что его вдохновение будеть законно. Предметы, на которому\r\nонъ остановить свое вдохновеніе, непременно пройдетъ у него пу\r\nтемъ таинственной метаморфозы и въ результатѣ выйдетъ достой\r\nнымъ поэзии. Въ подтвержденіе этого мы можемъ указать на боль\r\nшую часть стихотвореній Некрасова, стихотвореній прелестныхъ и\r\nвъ высшей степени поэтическихъ, несмотря на всю сухость и, такъ\r\nсказать, дѣловитость вопросовъ, которымъ посвящены эти стихо\r\nтворенія.\r\nДѣловитость направленія теперь в большомъ холу въ нашей\r\nлитературѣ. Принимаются только за нее большею частью вовсе не\r\nхудожники, не поэты. Мы говоримъ это безъ всякако сожалѣнія.\r\nЕсли не берутся, значитъ она ихъ не вдохновляетъ, значить еще\r\nэта дѣловитость не настолько созрѣла, чтобъ глубоко язвить поэти -\r\nческiя сердца и исторгать изъ нихь истинно - поэтические вопли.\r\nВъ свое время явятся поэты и этого направленія. Да ужь и явились:\r\nНекрасовъ можетъ служить блестящимъ примѣромъ нашей мысли.\r\nВотъ истинный поэтъ этого направленія, вотъ поэтъ, котораго, не\r\nговоримъ до боли, но до истинной поэзии язвятъ нѣкоторые недуги\r\nваши.\r\nГ. Плещеевъ тоже любитъ откликаться на современные вопросы\r\nи, по вашему мнѣнію, часто весьма, но не всегда удачно. Они у него\r\nне всегда проходятъ путемъ той метаморфозы, о которой мы гово\r\nрили. Выпишемъ для примѣра, хоть десятое стихотвореніе перваго\r\nотдѣла:\r\nя у матушки выросла въ холѣ…\r\nВъ этомъ стихотвореніи поэтъ ставить передъ нами громадный156\r\nВРЕМЯ\r\nсоціальный вопросъ, - участь дѣвушки, соблазненной и поки\r\nнутой.\r\nВотъ это стихотвореніе:\r\nя у матушки выросла въ холѣ\r\nи кручины не вѣдала злой.\r\nДа счастливой дѣвической долѣ\r\nПозавидовалъ недругъ людской.\r\nРѣчи сладкія сталъ онъ, лукавый,\r\nМнѣ нашоотывать ночью и днемъ.\r\nи наскучили смѣхъ и забавы,\r\nи наскучилъ мнѣ матери домъ.\r\nСердце билось испуганной пташкой,\r\nНе давало ни часу заснуть.\r\nПодымалась подъ тонкой рубашкой\r\nВысоко моя бѣлая грудь.\r\nя вставала съ постели босая,\r\nи бывало всю ночь напролетъ,\r\nПодъ окошкомъ кого-то ждала я\r\nВсё казалось мнѣ, кто-то идетъ…\r\nДва прелестные станса:\r\nЯ ждала и дождалась милова\r\nи ужь какъ полюбился онъ мнѣ;\r\nМолодца не видала такого\r\nПрежде я никогда и во снѣ.\r\nОчи карiя бойко гІядѣли\r\nНа меня изъ-подъ черныхъ бровей.\r\nДопытать они видно хотѣли\r\nЧто въ душѣ затаилось моей.\r\n-\r\nДопытали они, что готова\r\nХоть на гибель для нихъ я была…\r\nи за милымъ, изъ дома роднова\r\nІ Я какъ малый ребенокъ пошла.\r\nБымъ онъ баринъ богатый, и гдѣ- то\r\nВсё въ далекихъ краяхъ проживалъ.\r\nСлышь лечился и только на лѣто\r\nОнъ въ помѣстья свои наѣзжалъ.\r\nТолько заской его и жила я;\r\nБѣлый свѣтъ съ нимъ казался милѣй..КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 157\r\n.\r\nНо почемъ было мнѣ, что дурная\r\nШла молва про меня у людей.\r\nДа не думала, я не гадала\r\nЧто любви его скоро конецъ.\r\nВдругъ постыла милому я стала\r\nи съ другой онъ пошолъ подъ вѣнецъ.\r\nНе приложимъ лицомъ, не красою\r\nПриманила дворявка его:\r\nПриманила богатой казною\r\nМного взялъ онъ за нею всего.\r\nСъ той поры будто солнышка нѣту,\r\nВсё глухая, осенняя ночь.\r\nКакъ не жди не дождешься разсвѣту;\r\nКакъ не плачь, а бѣдѣ не помочь.\r\n-\r\nи съ красоіі я своей распрощалась,\r\nНе узнала бъ теперь меня мать.\r\nНи кровинки въ лицѣ не осталось,\r\nСловно зелья мнѣ дали принять.\r\nАхъ! Изм вной своей —- не отравой\r\nОнъ съ лица мнѣ румянецъ согналъ…\r\nБуду помнить я долго, лукавый,\r\nЧто ты ночью мнѣ лѣтней шепталъ!\r\nЧто это стихотвореніе носитъ въ себѣ такъ называемую идею,\r\nо томъ свидѣтельствуетъ весь томакъ стихотвореній г. Плещеева.\r\nРѣдкое изъ оригинальныхъ стихотвореній его не вызвано какою\r\nнибудь современною мыслью. Переводныя же почти всѣ отзываются\r\nтѣмъ, что въ послѣднее время у насъ привыкли называть стихами\r\nсъ направленіемъ. Мы ничего не имѣемъ противъ этого и даже\r\nразы, что міросозерцаніе нашего поэта, не замкнуто въ тѣсный\r\nкругъ мимолетныхъ впечат.ѣній или маленькихъ, частныхъ явлс\r\nвій природы. Намъ кажется только, что вопросъ иногда сужи\r\nвается въ стихахъ г. Плещеева, что поэзія должна бы была поста\r\nвить и обработать его иначе, чѣмъ обыкновенное разсужденіе. Хоть\r\nбы вотъ и этотъ вопрось. По нашему, ужь лучше вовсе не зала\r\nваться имъ, чѣмъ подвергать его такой обработкѣ. Говоримъ\r\nздѣсь о поэтической обработкѣ, потомучто о другой тутъ не мо\r\nжетъ быть и рѣчи. Въ этомъ вопросѣ таятся ць.лыя драмы, драмы\r\nужасныя: таятся самоубійства, дѣтоубійства, безумie, мало ли ка\r\nкихъ ужасовъ не таится въ немъ! А въ этомъ стихотвореніи на158\r\nВРЕМЯ\r\n. В\r\nчто жалуется покинутая дѣвушка? На то, что разлюбилъ ее еш уа\r\nлый. Но это въ природѣ вещей — любовь не продолжается вѣчно..\r\nЕслибъ не онъ разлюбилъ ее, она можетъ быть сама бы его разлю\r\nбила. На то, что онъ женился на богатомъ уродѣ? Но это ужь его дѣ\r\nмо, если онъ разлюбилъ. Мы довольны, что все по крайней мѣрѣ такъ\r\nблагополучно кончилось, что кромѣ блѣдности и нѣкоторой утраты\r\nкрасоты (будемъ надѣяться, что не надолго), никакихъ другихъ\r\nнесчастій не случилось съ покинутой. Но может быть мы видимъ\r\nвопросъ, идею тамъ, гдѣ поэтъ и не думалъ ни о вопросѣ, на объ\r\nидеѣ? Можетъ быть мы все это ему навязали? Можетъ быть. Но въ\r\nтаком случаѣ стихотвореніе теряетъ всякое достоинство и стано\r\nвится еще блѣднѣе. Намъ уже болѣе нравится старинный романсъ\r\nІПушкина, написанный имъ при самомъ началѣ его поэтическаго\r\nпоприща и такъ опошленный лакейскимъ и Фабричнымъ пѣніемъ:\r\nПодъ вечеръ осенью ненастной\r\nвъ пустынныхъ дѣва шла мѣстахъ..\r\nНо такихъ стихотвореній, какъ вышеприведенное, уг. Плещеева\r\nмало. Мы нарочно остановились на самомъ слабѣйшемъ, чтобъ по\r\nказать разомъ главный недостатокъ его поэзіи. Впрочемъ и въ\r\nэтомъ родѣ у него есть стихотворенія прекрасныя; вотъ, напри\r\nмѣръ хоть эго:\r\nОПУСТѣBшій домъ\r\nОдинъ по улицамъ брожу я съ грустной думой:\r\nНа спящій городъ хоръ дрожащихъ звѣздъ гаядить.\r\nВотъ предо мной дворецъ забытый и угрюмый,\r\nГдѣ жизнь провелъ въ пирахъ и нѣгѣ сибаритъ.\r\nКогда - то музыка гремѣла въ пышныхъ залахъ;\r\nИзъ оконъ лился свѣтъ отъ тысячи свѣчей,\r\nи кубки старые усердно осушала\r\nШумящая толпа напудренныхъ гостей.\r\nТеперь заброшены огромныя палаты;\r\nВъ роскошныхъ комнатахъ и пусто и темно;\r\nДавно лежить въ землѣ хозяинъ торговатый,\r\nВъ чужихъ краяхъ живутъ наслѣдники давно.\r\nСтоитъ уныло домъ; а на крышечныхъ плитахъ,\r\nПодъ рубищемъ дрожа, бѣднякъ заснуть прилегъ\r\nи думаетъ: когда бъ въ палатахъ позабытыхъ\r\nОтъ стужи дали мнѣ хоть тѣсный уголокъ!КРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѣHIE 159\r\nТакихъ прекрасныхъ стихотвореній мы много могли бы выпи\r\nсать уг. ІІлещеева. Ему ненавистны всякая ложь и несправедли\r\nвость. Онъ съ болѣзненнымъ участіемъ смотритъ на всѣхъ обдѣ\r\nаленныхъ въ мірѣ, на всѣхъ униженныхъ и оскорбленныхъ. И это\r\nглавное достоинство его поэзій. И это главная черта, заставляю\r\nщая симпатизировать его благородной музѣ. Он всегда открове\r\nненъ и простосердеченъ въ стихахъ своихъ, а это большое достоин\r\nство. Онъ самъ говоритъ въ стихотвореніи: лунной ночью\r\nи мнѣ когда-то было мило\r\nСвѣтило блѣдное ночей,\r\nТакъ много грезъ оно будило\r\nВъ душѣ неопытной моей!\r\n-\r\nКогда лучи его дрожали\r\nНа влагѣ дремлющей рѣки\r\nДуша рвалась къ неясной дали,\r\nПолна невѣдомой тоски.\r\nи было томное сіянье\r\nПутеводителемъ моимъ,\r\nКогда саѣшилъ я на свиданье,\r\nКипя восторгомъ молодыми.\r\nПрошли неясныя стремленья,\r\nи поэтическіе сны!\r\nТеперь иныя впечатлѣнья\r\nВо мнѣ луной порождены.\r\nДосадно мнѣ, что такъ безстрастно\r\nСъ недосягаемыхъ высотъ,\r\nГлядитъ она на міръ несчастный,\r\nГдѣ лжи и зла повсюду гнётъ;.\r\nГлѣ столько слабыхъ и гонимыхъ,\r\nИзнемогающихъ отъ битвъ,\r\nГдѣ льется столько слёзъ незримыхъ,\r\nи скорбныхъ слышится молитвъ.\r\nИли въ другомъ стихотвореніп, обращаясь къ призракамъ, онъ\r\nвосклицаетъ:\r\nИсчезните зловѣщія видѣнья!\r\nя не пойду на вашъ печальный зовъ!\r\nЯ жить хочу! Страданья и волненья\r\nя чашу полную испить до дна готовъ!160 ВРЕМЯ\r\nи до конца я вѣры не утрачу\r\nЧто озаритъ нашъ міръ, любви и правды свѣтъ.\r\nПускай я здѣсь какъ въ морѣ капия значу,\r\nНо каждый честный бой оставить долженъ слѣдъ.\r\nИсчезните! А вы святые звуки\r\nВы силу новую въ мою вдохните грудь.\r\nХотя бы жизнь одни сушила муки\r\nя бодро встрѣчу ихъ баагословивъ свой путь!\r\nИзъ приведенныхъ отрывковъ и пьесъ читатель видитъ какими\r\nмыслями вдохновляется музa г. Плещеева. Выборъ его переводовъ\r\nеще болѣе подтверждаетъ наше опредѣленіе. По нашему крайнему\r\nубѣж денію г. Плещеевъ въ переводахъ еще болѣе поэтъ, чѣмъ въ\r\nоригиналахъ. Переводчикъ онъ превосходный, и мы совѣтовали бы\r\nему обратить вниманіе на эту яркую сторону его таланта. Для пере\r\nводовъ своихъ онъ выбираетъ не однихъ только первоклассныхъ\r\nпоэтовъ. и прекрасно дѣлаетъ. Въ иностранныхъ поэтахъ онъ\r\nищетъ прежде всего своей мысли и беретъ свое добро, гдѣ бы оно\r\nни было. Найдетъ онъ это добро у Макса Вальдау, онъ и у Макса\r\nВальдау возьметъ его. Встрѣтить свою мысль у Роберта Прутца,\r\nонъ и изъ него ее вытащить. Даже какого-то Чарльза Ламбы онъ\r\nне оставилъ въ пoкot;: зачѣмъ онъ воруетъ плещеевскія мыкли? А\r\nАнастасій Грюнъ, Оскаръ Радвицъ и Карлъ Бекъ очевидно для того\r\nтолько и существуютъ на свѣтѣ, чтобъ выразить на нѣмецкомъ\r\nязыкѣ одну какую -нибудь завѣтную мысль г. Плещеева и потомъ\r\nотдать ее ему, да не просто отдать, а съ продентами, потомучто мы\r\nувѣрены, что въ переводѣ г. Плещеева эти мысли выражены\r\nлучше.\r\nЗамѣтили мы также въ талантѣ г. Плещеева струйку пронiя и\r\nдаже нѣкоторой веселости, которою онъ кажется пренебрегаетъ. А\r\nмежду тѣмъ въ этомъ родѣ у него есть нѣсколько прелестныхъ сти\r\nхотвореній. Упомянемъ изъ нихъ о стихотвореніяхъ: Счастливеца и\r\nМой знакомый. А одну переводную его пьеску мы даже выпишемъ:\r\nтакъ она хороша по своей веселости и иронів. Это изъ Гейне:\r\nГРАФИНЯ ГУДЕЈь Фонъ ГУДЕТЬСФЕЛЬДъ\r\nПреклоняются всѣ, ографиня,\r\nЗа червонцы твои предъ тобой.\r\nВъ раззолоченной пышной каретѣ,\r\nЗапряжонной четверкой лихой,\r\nТы на герцогскій бахъ покатила.\r\nТамъ огни и оркестръ ужь гремитъ,1\r\nКРИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕВАТЕ 161\r\nи по мраморнымъ, гладкимъ ступенями\r\nДлинный шоковый шлейфъ твой шумитъ.\r\nА вверху галуны и ливреи,\r\nи кричатъ великаны лакеи:\r\nC'est m-me la comtesse Gouldefeld.\r\nВъ дорогихъ кружевахъ, въ бриліянтахъ,\r\nПо сіяющимъ валамъ дворца,\r\nГордо, съ вѣеромъ ты выступаешь,\r\nи не сходить улыбка съ лица.\r\nТакъ высоко отъ радости дышетъ,\r\nГрудь твоя и полна и бѣла;\r\nПередъ цѣлымъ дворомъ герцогиня\r\nCara mia тебя назвала.\r\nВальсирують с тобой камергеры.\r\nПревозноситъ самъ герцогъ манеры\r\nDe m -me la comtesse Gouldefeld.\r\n! \"\r\n4.\r\nг!\r\nНо бѣда, если денегъ не будетъ!\r\nВсѣ къ тебѣ повернутся спиной.\r\nCara mia презрительно взглянетъ,\r\nи ни слова не скажетъ съ тобой.\r\nДлинный шлейфъ твой оттопчутъ лакей,\r\nНе пойдешь съ камергеромъ плясать;\r\nи любезностей ты не услышишь,\r\nТолько будешь обиды глотать.\r\nДаже герцогъ съостритъ герцогинѣ:\r\nКакъ несетъ чеснокомъ отъ граФини,\r\nOTb m-me la comtesse Gouldefeld.\r\nЕ:\r\n-\r\nВообще мы думаемъ, — и да проститъ намъ нашъ милый поэтъ,\r\nсъ которымъ насъ связываетъ давнашнее знакомство вообіце\r\nмы думаем \"ь, что онъ пренебрегаетъ многими сторонами своего та\r\nланта ради другихъ, которыя въ немъ не такъ сильны и ярки. На\r\nпримѣръ: г. Плещеев, пишетъ не одни стихи: онъ и прозаикъ.\r\nОнь пипетъ повѣсти и романы, и иногда премилыя повѣсти. Са\r\nмыя лучшiя изъ нихъ тѣ, въ которыхъ онъ беззавѣтно, безъ пре\r\nтензіи предается своей врожденной веселости, и какъ -будто сты\r\nдясь этого, отдаетъ въ журналъ не такъ распространенный въ пу\r\nбликѣ. По нашему, мнѣнію самыя лучшія его прозаическiя вещи\r\nнапечатаны были вы журналѣ самомъ распространенномъ въ тог\r\nдашнее время, но это случилось въ началѣ его литературнаго по\r\nприща, именно въ « Отеч. Зап. ». Это было уже очень давно,\r\nг. Плещеевъ только начиналъ писать, и эти лучшія вещи называ\r\nавсь: Екотовая шуба и Папироска. Въ прошломъ году онъ написалъ\r\nкогда162\r\nВРЕМЯ\r\nтоже одну лучшую (подчеркиваемъ) свою вещь и отдалъ ее уже не\r\nвъ « Современникъ » и даже не въ « Отеч. Зап. », а въ « Библіотеку\r\nдля чтенія ». Это были небольшiя сцены изъ чиновничьяго быта.\r\nНе помнимъ ихъ названій. Самыя неудачныя, по нашему искрен\r\nнему мнѣнію, онъ напечатамъ въ «Русскомъ вѣстникѣ », хотя мы\r\nувѣрены, что они потому-то тамъ ихъ и напечаталъ, что считалъ\r\nвхъ самыми лучами. Такое непониманіе своей силы мы могли бы\r\nуказать во многихъ поэтахъ, и въ современныхъ и въ давно уже\r\nпочившихъ. Мы не понимаемъ отчего наши писатели такъ боятся\r\nпредаваться всей искренности своихъ талантовъ. Неужели не на\r\nдоѣла имъ еще эта рутина, эти старые мотивы, которые когда-то\r\nимѣли большой смыслъ — смыслъ противодѣйствія романамъ трид\r\nцатыхъ годовъ, романамъ съ небывалыми лицами, съ невозмож\r\nными приключеніями, съ разными deus ex machinа и т. п. вещами.\r\nВѣдь всегда тянуть прежнюю канитель скучно, а между тѣмъ мы\r\nвидимъ, что не только г. Гончаровъ, но и новые писатели\r\nПотанинъ, Родіоновъ, Помимовскій (вс, они болѣе или менѣе съ\r\nдарованіемъ и нѣкоторые даже съ большимъ), тянуть ее преусерд\r\nно. Но объ этомъ мы сбираемся поговорить въ одномъ изъ бла\r\nжайшихъ номеровъ « Времени », а теперь, оканчивая разборъ вашъ,\r\nкоторый вышелъ длиннѣе, чѣмъ мы предполагали, не можемъ не\r\nсказать, что чувствуемъ большую симпатію къ стихотвореніямъ г.\r\nПлещеева и желаемъ имъ не залежаться въ книжныхъ лавкахъ. Въ\r\nэтомъ, впрочемъ, ��ы увѣрены. Что бы ни говорили « Отеч. Зап. »,\r\nа любителей стиховъ у насъ много.",
+        "label": "2"
+    },
+    {
+        "title": "Emanuil Geibel'. Gedichte von Emanuel Geibel. Inter folia fructus 1). Fünfundvierzigste Auflage, Berlin 1858",
+        "article": "ЭМАНУИЛ ГЕЙБЕЛЬ.\r\nGedichte von Emanuel Geibel. Inter folia fructus 1). Fünfundvierzigste Auflage, Berlin 1858.\r\n\r\nЭмануилъ Гейбель, судя по заглавному листу, принадлежить\r\nкъ поэтамъ на расхватъ. Молчать о такомъ многоизданномъ\r\nавторѣ не слѣдуетъ. Всякому не только хочется знать, почему\r\nпонадобилось такое множество экземпляровъ стихотвореній\r\nГейбеля, но и никому не мѣшаетъ знать, какого свойства са\r\nмые экземпляры. Во всякомъ случаѣ авторъ, изданный въ со\r\nрокъ-пятый разъ, обязуетъ критику изложить, какiя онъ,по ми\r\nлости Гуттенберга, распространяетъ идеи, и сказать, слѣдуетъ\r\nли читателю всѣми силами вооружиться противъ Гейбеля или\r\nвсей душой ввѣриться ему. О первомъ издании можно было не\r\nговорить, но теперешнее невниманіе критики повредитъ не ав–.\r\nтору, а ей самой. Къ ней вовсе нейдетъ аристократическое\r\nобращение съ поэтомъ, который, если не въ истории поэзіи, то\r\nвъ лѣтописяхъ книжной торговли заслужилъ такое громкое имя.\r\nНоситель этого имени родился в Любекѣ, нѣсколько мѣся\r\nцевъ послѣ сраженія при Ватерло, и выросъ и воспитывался въ\r\nсамую эпоху реставрацій, сначала въ гимназій родины своей,\r\nпотомъ въ Боннскомъ университет, гдѣ онъ намѣревался было\r\nпосвятить себя богословію и Филологіи, но ограничился почти\r\nспеціальнымъ изученіемъ эстетики. Пробывъ въ Боннѣ всего\r\nодинъ годъ, Гейбель въ 1836 году отправился въ Берлинъ и\r\nпопалъ въ поэтическій кругъ, состоявшій большею частью изъ\r\nдиллетантовъ и славившийся именами Шамиссо и Гауди. Къ\r\nTTCL TOMY\r\nГъ. Об\r\nМуъ мѣ\r\n\"Х, ЧТО\r\n\"Время,\r\n\"Os that\r\nBee\r\nTebiete i\r\nFREMOTROC\r\nWert.\r\nцітъ\r\n4) Эпиграфъ: « между листьями плоды » не относится къ стихотвореніямъ автора,\r\nа служить девизомъ книгопродавца - издателя. п,км\r\nesTityэмАНУилъ ГЕЙБЕЛЬ, 91\r\n2\r\nпервымъ, между прочими, принадлежалъ Францъ Куглеръ, за\r\nслуженный ученый по части истории искусствъ и страстный\r\nохотникъ заниматься на досугѣ подбираніемъ риөмъ и сла\r\nганіемъ стиховъ. Съ нимъ Гейбель дружески сблизился\r\nи удостоился его особеннаго одобренья и поощренья. Два года\r\nспустя Гейбель поступилъ наставникомъ въ домъ г. Катакази,\r\nбывшаго тогда русскимъ посланникомъ въ Aөйнахъ, Здѣсь по\r\nэтъ, въ непосредственной близи Парнасса, сроднился если не съ\r\nәллинскимъ духомъ, то все - таки съ классическою Формой. Пре\r\nбыванію своему въ Aөинахъ Гейбель обязанъ также и тѣмъ,\r\nчто впервые созналъ цѣну античныхъ поэтовъ:\r\nJetzt erst erkenn’ ich euren Werth, ihr Alten,\r\nSeit ich auf eurem heil’gen Boden schreite.\r\nLebendig wandelt ihr mir nun zur Seite,\r\nEin hoher Chor befreundeter Gestalten.\r\nNun lehret mich der Götter ew’ges Walten\r\nDer Greis von Chios in der Helden Streite,\r\nUnd mächtig trägt mich Pindars Lied ins Weite,\r\nDem wie im Sturm die Flügel sich entfalten.\r\nSanft spielt Horaz mit seinem leichten Spotte\r\nMir um die Brust, indess den Blitz ergrimmet\r\nSich Juvenal erborgt vom Donnergotte.\r\nDoch wehmuthsvoll zu süssen Klagen stimmet\r\nTibull die Cither in umlaubter Grotte,\r\nWenn fern im Blau der Abendstern entglimmet ‘).\r\nВтайнѣ Гейбель прибавляетъ: у этихъ типовъ поэзіи ия на\r\nучусь тому искусству, которому они научили всѣхъ другихъ по\r\nэтовъ. Обстоятельство, что Гейбель воспѣваетъ классиковъ, на\r\nсамомъ мѣстѣ ихъ рождения, въ сонеть, объясняется отчасти\r\nтѣмъ, что онъ только въ 1840 году, по возвращении своемъ въ\r\nЛюбекъ обработывалъ собранные имъ въ Греціи материалы, въ\r\nто время, когда онъ приступалъ къ изученію итальянской и ис\r\nпанской поэзіи, которая овладѣла имъ точно такъ же какъ и ан\r\nзнавать все\r\n1) Съ тѣхъ поръ, какъ я нахожусь на вашей священной почвѣ, я началъ со\r\nваше достоинство, древніе поэты, и теперь, какъ живые, вы со\r\nпутствуете мнѣ, подобно славному хору дружелюбныхъ мнѣ лицъ. Нынѣ старецъ\r\nхаосскій поучаетъ меня видѣть промыслъ боговъ въ битвѣ героевъ: могущест\r\nвенно уноситъ меня въ даль пѣсня Пиндара, у котораго распускаются крылья\r\nвъ полетѣ, какъ у птицы при бурѣ. Легкая насмѣшка Горація ласкаетъ меня,\r\nмежду тѣмъ какъ Ювеналъ зажигаетъ монію, заимствованную имъ у громоверж\r\nца. Но когда въ голубой дали загорится вечерняя звѣзда, тогда въ зеленомъ\r\nгротѣ Тибуллъ печально настройваетъ цитру для саадқиҳ, жалобъ,92 \" АТЕНЕЙ.\r\nin mercato\r\nЈАЗТетса Г.\r\n3. котора\r\nSiem. Tót\r\n11 Театрѣ\r\nи добро\r\n| за одно\r\nхаје. Одна\r\nSHOCTBIO, O\r\n1/, а ЛИЧНО\r\nСАМАЯ Гo10\r\nMEHM ÓLL.IN\r\nХенің\r\nі объявля.\r\nБІВ СТИХОТВ\r\nуказатель\r\nтичная. Впрочемъ классицизмъ и романтизмъ у Гейбеля заклю\r\nчается собственно въ томъ, что ему такъ же легко писать от\r\nличныя оды, какъ и превосходные сонеты. Первая книга Гейбе\r\nля « Classische Studien », составленная имъ съ помощью ученаго\r\nЭрнста Курціуса, вышла въ 1840 году въ Боннѣ и содержитъ въ\r\nсебѣ переводы изъ греческихъ поэтовъ.Въ этомъ же году появи\r\nлось въ Берлинѣ первое изданіе вышеозначенныхъ стихотво\r\nреній. Три года спустя Гейбель получилъ отъ короля прусскаго\r\nпенсію въ 300 талеровъ, а въ 1852 году былъ приглашенъ ба\r\nварскимъ правительствомъ на кафедру эстетики при Мюнхен\r\nскомъ университетѣ, которую занимаетъ до сихъ поръ.\r\nГейбель въ продолженій осьмнадцати лѣтъ написалъ много\r\nкнигъ не только лирическаго, но и эпическаго и драматическа\r\nго содержанія ‘). Говорить о нихъ иѣтъ того повода, который\r\nзаставляетъ насъ обратить вниманіе на вышеозначенную кни\r\nгу, тѣмъ болѣе, что Гейбель является въ нихъ не лучше и не\r\nхуже прежняго. Онъ на первомъ шагу достигъ высшаго сво\r\nего совершенства, до котораго другие доходять только послѣ\r\nдолгой борьбы. Это конечно не должно мѣшать любоваться и\r\nтою степенью развитія Гейбеля, до которой онъ оказался спо\r\nсобнымъ дойдти, хотя такое сразу готовое совершенство не\r\nвольно внушаетъ подозрѣніе, что мы имѣемъ дѣло не съ глу\r\nбокою натурой. Только объ одной его драмѣ « Мейстеръ Ан\r\nдреа » нельзя не упомянуть. Она поставлена была на сцену въ\r\n1855 го��у и, подобно всѣмъ драматическимъ произведеніямъ\r\nГейбеля, имѣла рѣшительный неуспѣхъ. Даже друзья автора\r\nсогласны въ томъ, что онъ не одаренъ сценическимъ талан\r\nтомъ, но они оправдываютъ Гейбеля оговоркою: — « за то онъ\r\nпревосходный лирикъ », « Если — говорятъ они — величайший нашъ\r\nдраматическій поэтъ Шиллеръ не отличался лирическими свой\r\nми произведеніями, то и Гейбелю, превосходному лирику, мож\r\nно простить отсутствие драматической способности ». Нѣтъ,\r\nГейбелю скорѣе можно простить отсутствие всякаго таланта,\r\nханымъ\r\nа Гебел\r\n3camom) ÜHT\r\n2 разказыва\r\nтр недов\r\nТяъ гусь сс\r\nтуђвать: у\r\nПлано Я -\r\nproparo Bpe\r\nАТО какie\r\n,асовер\r\nаобщаго\r\n. ець(азСТ\r\nwaandeexy\r\nИта.Возр!\r\nхуулице\r\nХЕЛЬСТВОМУ\r\nкое -либо\r\nТЯВНОСТЬ\r\n4) Напримѣръ: « Zeitstіmmеn »; « Spanische \" Volkslieder und Romanzen »; « Spani\r\nsches Liederbuch »; König Sigurds Brautfahrt », эпосъ; « Zwilf Sonette, въ защи\r\nту Шлезвигъ - Гольштейна; « Juniuslieder »; « König Roderich », драма; « Лорелей »,\r\nоперный текстъ, написанный для Мендельсона – Бартольди, который однако не\r\nуспѣлъ окончить къ нему музыку; « Brunhild », драма, сюжетъ которой заимство\r\nванъ изъ національнаго эпоса « Нибелaунги..\r\nЈАЩІМъ,\r\nsempaaekon\r\nамаго саэмАНУИлъ ГЕЙБЕль. 93\r\n>\r\nчѣмъ неуспѣхъ. Именно въ театрѣ, гдѣ публичная критика\r\nпользуется гласностью, должна была откликнуться та печатная\r\nслава, которая красуется на заглавномъ листѣ стихотвореній\r\nГейбеля, и убѣдить невѣрующихъ, что она не призракъ. Но имен\r\nно въ театрѣ царствовало холодное равнодушіе или насмѣшли\r\nвое недоброжелательство. Вполнѣ допустимъ, что одно и то же\r\nлицо за одно дѣло можетъ заслужить похвалу, а за другое по\r\nрицаніе, однако о любимцѣ, пользующемся свиду такою попу\r\nлярностью, о лирикѣ, въ которомъ любятъ не отвлеченный ти\r\nтулъ, а личность поэта, отзываются не такъ. При всемъ томъ\r\nупрямыя головы, которыя ничему не хотятъ вѣрить на слово,\r\nдолжны были убѣдиться, что послѣ паденія пьэсы Гейбеля, въ\r\nпродолжении не болѣе трехъ лѣтъ, книгопродавецъ - издатель\r\nего объявлялъ не менѣе семи новыхъ изданій вышеозначен\r\nныхъ стихотвореній.\r\nДоказательствомъ противорѣчія между гласностью публики и\r\nпечатнымъ успѣхомъ можетъ служить любая драматическая\r\nпіэса Гейбеля, но « Мейстеръ Андреа » сверхъ того находится\r\nвъ самомъ интимномъ отношеніи къ лиризму этого автора. Гей\r\nне разказываетъ, что онъ однажды видѣлъ каррикатуру, сочи\r\nненную недоброжелателями Фихте, слѣдующаго рода: «Нари\r\nсованъ гусь съ огромнѣйшею печенкою, заставляющею его не\r\nдоумѣвать: что онъ такое — гусь или печенка? На животѣ его\r\nнаписано Я — Я ». Въ этомъ же недоумѣніи въ продолжении нѣ\r\nкотораго времени находится знаменитый рѣщикъ Андреа, ко\r\nтораго какое-то проказники увѣряютъ, что онъ вовсе не Ан\r\nдреа, а совершенно другая личность, ничего не имѣющая съ\r\nнимъ общаго. Сомнѣніе разрѣшается тѣмъ, что мейстеръ на\r\nконецъ разстается ��ъ своимъ «Я » и переходитъ въ другое, на\r\nвязанное ему проказниками. Гусь убѣждается, что онъ — пе\r\nченка; но зрители пьэсы остались въ рѣшительномъ недоумѣніи.\r\nПсихологическихъ доводовъ нѣтъ вовсе. Единственнымъ дока\r\nзательствомъ, что мейстеру Андреа легко было переходить въ\r\nкакое-либо другое « Я », авторъ выставляетъ довольно часто\r\nразсѣянность своего героя, именно разсѣянность, свойственную\r\nмыслящимъ, сосредоточеннымъ въ себя людямъ, разсѣянность,\r\nкоторая скорѣе можетъ служить признакомъ твердаго, непоко\r\nлебимаго самосознанія. Но спорить съ авторомъ объ этомъ94 ATEHE.\r\n|: Lyrie\r\nі все од\r\n0 KOKe\"\r\nГ. На\r\nІ маяТЬС\r\n| tr. OE\r\n| \" 141 HI\r\nEaparte\r\nН. ДОС.)\r\n\" пад его\r\n| Те его 31\r\n| Учем\r\nner, но\r\nЕ. ОТ\r\nmildB Ceó\r\nwaerca, (\r\nИКОГДа\r\nЕЖНО.\r\nнельзя потому, что Гейбель въ лирическихъ своихъ стихотво\r\nреніяхъ именно раздѣляетъ способность своего героя. Онъ со\r\nвершенно лишенъ гордaго самосознания и нераздѣльной инди\r\nвидуальности и чрезвычайно легко и безсознательно перехо\r\nдитъ то въ одно постороннее ему поэтическое « Я », то въ дру\r\nгое.\r\nНо если даже друзья Гейбеля воображають, что они ему сдѣ\r\nлали особенный комплиментъ словами: « онъ изъ готовыхъ\r\nцвѣтовъ поэзіи свилъ прекрасный вѣнокъ », то тѣмъ безпристраст\r\nнѣе должны смотрѣть на него тѣ, которые не имѣютъ никакой\r\nпричины оказывать ему любезность или сдѣлать неприятность. Въ\r\nГейбелѣ вообще человѣкъ и поэтъ большею частью два разныя\r\nсущества. Это, правда, не говоритъ въ пользу поэта, особенно\r\nлирика, но за то человѣкъ нисколько не отвѣчаетъ за недо\r\nстатки автора.\r\nЛучшая и, можетъ - быть, единственная индивидуальная чер\r\nта въ Гейбелѣ, это — скромность; но эта же скромность вле\r\nчетъ за собою свойства, нейдущія къ мущинѣ и тѣмъ менѣе\r\nкъ поэту, идеалу самосознательности и самобытности. Вся гор\r\nдость ограничивается у Гейбеля тѣмъ, что онъ не можетъ не\r\nпохвастать аристократическою своею родней на Парнасѣ. Какъ\r\nбы то ни было, но именно скромность дѣлаетъ его такимъ счаст\r\nливiцемъ, какимъ великіе поэты никогда не бываютъ. Гейбель,\r\nблагодаря своей скромности, не приходитъ въ отчаяніе, никогда\r\nсебѣ не скажетъ, что онъ лишній человѣкъ, что жизнь его про\r\nходитъ даромъ, что онъ не достигнетъ своей цѣли. Но и про\r\nтивоположное мнѣніе не безпокоитъ скромника; ему не придеть\r\nвъ голову поощрять себя мыслью: я мастеръ поэтической Фор\r\nмы; чтъ въ силахъ моихъ было — я сдѣлалъ, я трудился — и\r\nвотъ награды за мои труды; всѣмъ, чего я достигъ, я обязанъ са\r\nмому себѣ. Въ этомъ онъ никакъ не можетъ себѣ признаться,\r\nда онъ и воообще не входить ни въ какiя бесѣды съ самимъ\r\nсобою. Съ какой стати? Благодаря своей скромности, онъ ни\r\nпередъ кѣмъ ни въ чемъ не провинился, никого не оскорбилъ,\r\nи даже цѣли себѣ никакой не поставилъ, и никого ничѣмъ не\r\nхотѣлъ изумить.\r\nи то надо сказать что ему нечего хлопотать о с��астій,\r\nоно само взяло на себя обязанность пригрѣть и пріютить Гей\r\nр- таки не\r\nЕЕНО, ЧТ\r\nдаетъ не\r\n# DOC\r\n2. че\r\n\" OBJEHO\r\nНО ПО\r\nіт тѣхъ\r\nАстреУ\r\n3781600\r\n\",СТИ \"\r\n2\"Allah,18\r\n\"13ЭТОЙ\r\nАнеу\r\n\" те,а\r\nг, что\r\nтриъ\r\n2 ТрудЭМАНУИлъ ГЕЙБЕль. 95\r\nбеля. Другие пускаются въ догонку за счастіемъ, поймаютъ его,\r\nа оно все опять умѣетъ вывернуться у нихъ изъ рукт, опять,\r\nсловно кокетничая, заставляетъ бѣгать за собою и такимъ об\r\nразомъ инаго всю жизнь проведетъ за носъ. Гейбелю незачѣмъ\r\nтакъ маяться, потому что счастье, не спросясь, летить ему на\r\nвстрѣчу. Онъ припѣваючи идетъ по гладкой дорогѣ своей, не\r\nвстрѣчая никакихъ препятствій. На всѣхъ станціяхъ счастье\r\nему заранѣе готовитъ и уваженіе и теплое мѣсто. На что Гей\r\nбелю, послѣ этого, самосознательность и самобытность? Сча\r\nстливая его судьба гораздо надежнѣе собственной его воли,\r\nлучше его знаетъ, куда ему идти и какъ ему держаться. Гейбе\r\nля, впрочемъ, надо похвалить и за то, что судьба его хотя и\r\nбалуетъ, но не успѣла избаловать; онъ всегда оставался скром\r\nникомъ. Онъ не выходить изъ тѣхъ граници, которыя на\r\nчертилъ себѣ, не выходить, какъ говорится, изъ себя, не за\r\nбывается. Онъ умѣетъ ходить по гладкой своей дорогѣ такъ,\r\nчто никогда не поскользнется. Соревновать ему, конечно, не\r\nвозможно. Если въ судьбѣ его и нѣтъ ничего загадочнаго, то\r\nвсе-таки не видно, какъ онъ добился своего счастья, потому\r\nименно, что онъ и не думалъ добиваться его. Слѣпой скорђе\r\nпопадетъ нечаянно на счастливый путь Гейбеля, чѣмъ тотъ, ко\r\nторый по собственной своей волѣ желалъ бы отыскать его.\r\nВсе, въ чемъ Гейбель нуждался, издавна и заранѣе было за\r\nготовлено, ему нечего было отыскивать, нечего преодолѣ\r\nвать, но потому и учиться у него нечему. Учиться можно толь\r\nко у тѣхъ страдальцевъ, которые всѣми собственными си\r\nлами стремятся къ своей цѣли, которые, отъискивая истину,\r\nне рѣдко ошибались и поскользнулись, которые были не покор\r\nные слуги судьбы, а ее заставляли слушаться. Эта дорога не\r\nгладкая, даже шею сломить на ней можно. Гейбель не подвер\r\nгался этой опасности, и можно сказать, никогда въ стопосло\r\nженіи не ошибался. Онъ консервативенъ и боязливый храни\r\nтель преданія во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ поклоняется только\r\nтому, что освящено преданіемъ, извѣстнымъ истинамъ и разрѣ\r\nшеннымъ проблемами. Никакая борьба въ немъ происходить не\r\nмогла. Гейбель, какъ Минерва изъ головы Зевса, родился во\r\nвсеоружји всѣхъ метрическихъ Формъ. Процессъ его искусст\r\nва совершился сразу. Онъ на первомъ шагу является масте\r\n996 АТЕНЕЙ.\r\nоблицу с\r\n*M0 Ha3H\r\nСЕГО ОН 1\r\nЕДеНОСЦ\r\nГреклама\r\n| Но цѣ\r\nу дреці\r\nК).\r\nbisсож com\r\nJareny Hв\r\nІваютът\r\nромъ своего дѣла. Сонеты двадцатилѣтняго юноши такъ же\r\nотчетливы, безукоризненны, какъ сонеты нынѣшняго проФес\r\nсора эстетики.\r\nНадо отдать Гейбелю и ту справедливость, что въ мѣрно\r\nсти стиховъ его ��тражается умѣренность его духа. Духъ его\r\nотличается такою же гармоніею, какъ и стихи его. Въ немъ\r\nнѣтъ огня, который нужно было бы тушить, нѣтъ страсти, ко\r\nторая бы заставляла его наблюдать за собою, нѣть такого же\r\nманія, которое бы могло побудить его переступить предѣлы.\r\nСкромность, вѣчный ангелъ - хранитель его, никогда ему не из\r\nмѣняетъ. Она « убаюкиваетъ его сердце въ блаженное доволь\r\nство, учитъ его быть сдержаннымъ, сплетать смирныя риөмы и\r\nнѣжно управлять пегасомъ. » Если Гейбелю « желалось бы ос\r\nтавить нѣмецкому народу эхо, исполненное музыки », и затѣмъ\r\nонъ сожалеть, что ему это не удастся, потому что только «вели\r\nкіе, избранные удостойваются этой чести и славы », — то все\r\nтаки не одно сожалѣніе, но и желаніе говоритъ въ пользу скром\r\nности Гейбеля: онъ желаетъ оставить послѣ себя одно только\r\nэхо той музыки, которая досталась ему въ наслѣдство отъ вели\r\nкихъ предшественниковъ его.\r\nНеоригинальность Гейбеля замѣняется наивностью, что ко\r\nнечно весьма рѣдко въ наше время. Наивность его даже не\r\nпритворна, а это еще рѣже въ XIX столѣтіи. Гейбель дѣйстви\r\nтельно имѣетъ право пѣть:\r\nEs wird mir oft zu Sinn, als müsst ich klagen,\r\nDass ich geboren bin in diesen Tagen.\r\n(Мнѣ часто кажется, что я долженъ сожалѣть о томъ, что ро\r\nдился въ эти дни).\r\nСказать, что Гейбель лучше своего времени, было бы отно\r\nсительное мнѣніе даже въ томъ случаѣ, еслибъ онъ былт такой\r\nже великій поэтъ какъ и тотъ,въ подражаніе которому онъ сожа\r\nлѣлъ, что родился в эти дни;но подарить ему похвальный листъ\r\nможно только за одно благонравіе, а не за успѣхи. Онъ самъ не\r\nдѣлаетъ такихъ успѣховъ, и въ добавокъ еще не доволенъ ус\r\nпѣхами вѣка. « Alles will аnders werden! » (Все хочеть измѣ\r\nниться) — одна изъ жалобъ его, которую онъ всячески варіируетъ.\r\nНеудивительно, что Гейбель поклоняется Платену, могущему\r\nслужить образцомъ консерватизма въ поэзии, и посвящаетъ\r\nTHUTDOO\r\nut daran\r\nра, ел\r\nибыли бе\r\n11.HeBH\r\nАрдагO\r\nE.Цей Е\r\n1. Но3а\r\nт,что он\r\nтельно\r\n197eb3e\r\nTasman\r\nи рази\r\nА.и01\r\n)dona\r\n\"Ятвое\r\nзах. 6эмАНУИлъ РЕЙБЕль. 97\r\nлюбимцу своему нѣсколько стихотвореній, въ которыхъ онъ\r\nпрямо называетъ себя послѣдователемъ его. Предшественника\r\nсвоего онъ величаетъ: « Неутомимо - вѣрнымъ жрецомъ музъ,\r\nсвѣщеносцемъ, показавшимъ путь въ царство прекраснаго и\r\nкоторому по-нѣмецки удалось спѣть такъ, какъ прежде толь\r\nко Грекамъ удавалось. » Это сочувствіе Гейбеля тѣмъ дороже\r\nдолжно цѣнить, что онъ беретъ подъ свою защиту неоцѣнен\r\nнаго жреца музъ, что онъ такъ-сказать горой стоить за сла\r\nбаго.\r\nWenn auch nur Wen’ge deine Grösse ahnen\r\nVon jenem Volk, für das du hast gesungen,\r\nFür das du hast gefochten und gerungen,\r\nVoran ihm wandelnd auf der Schönheit Bahnen..\r\nDoch sammelt schon im Schatten deiner Fahnen\r\nEin Häuflein sich, von edlem Muth durchdrungen,\r\nUnd ob dein eigner Feldruf auch verklungen,\r\nWir schlagen fort die Schlacht für deine Mahnen “).\r\n(\r\n»\r\nКъ сожалѣнію слова « schlagen » и « Schlacht » нейдутъ ни къ\r\nПлатену ни къ Гейбелю, которые только сохраняютъ, поддер\r\nживають то, что завоевано другими. Особенно у Гейбеля могутъ\r\nслужить основнымъ тономъ его же слова: « 0 rühret, rühret\r\nnicht dаrаn! » (0, не троньте, не троньте!), хотя собственно\r\nговоря, ему не слѣдъ безпокоиться. Власти мысли, какъ бы онѣ\r\nни были безжалостны къ другимъ, великодушно прошли мимо\r\nего, не внушивъ ему никакого скептицизма или другаго разстро\r\nивающаго или разлагающаго элемента. Свѣтъ полонъ загадка\r\nми, идеи выступили изъ темнаго міра книгъ и закипѣли въ жиз\r\nни. Но за разрѣшеніе первыхъ Гейбель не берется только пото\r\nму, что оно лишило бы его поэзію лучшаго достоинства, а ка\r\nсательно вторыхъ онъ даже не скажетъ того, что сказалъ кучеръ\r\nПатензенъ, въ Reisebilder: « Eine Idee ist alles dumme Zeug,\r\nwas man sich einbildet. » (Идея, это всякій вздоръ, который\r\nвообразишь себѣ.) Онъ не отрицаетъ идею, не сомнѣвается въ\r\nней, и отсутствие ея ему не ощутительно. Гейбель въ самомъ\r\n4) Хотя только немногое изъ того народа, для котораго ты пѣлъ, сражался\r\nи боролся, идя впередъ по пути красоты, подозрѣваютъ твое величіе; но подъ\r\nтѣнью твоего знамени уже собирается горсть людей, проникнутыхъ благород\r\nнымъ мужествомъ, и хотя твой боевой крикъ давно уже замолкъ, но мы про\r\nдолжаемъ битву за тѣнь твою,\r\nч. III. 798 Атын ЁЙ.\r\nдѣлѣ безвреднѣйшій изъ поэтовъ. Если онъ не берется вылѣчить\r\nчитателя отъ какихъ -нибудь идей, то и внушить ему идей\r\nне думаетъ. Онъ только одно знаетъ и хочетъ знать — метрику.\r\nОна вполнѣ его удовлетворяетъ; въ усовершенствованіи ея онъ\r\nпринимаетъ живѣйшее участіе. Онъ не страдаетъ міровымъ\r\nгоремъ и вполнѣ освобожденъ отъ сочувствія къ вѣку, въ ко\r\nторомъ ему, къ собственному сожалѣнію, суждено было родиться;\r\nвсѣ эти крики, вопли страданія не долетаютъ до души его, а\r\nразвѣ немного оскорбляютъ музыкальное его ухо. Еслибъ у\r\nГейбеля были недоброжелатели, они бъ легко могли обличить его\r\nвъ эгоизмѣ; но они все-таки были бы несправедливы. Гейбель\r\nвъ одномъ сонетѣ прекрасно оплакиваетъ несчастную участь\r\nдревнихъ Грековъ, говоря въ заключение, что въ сравненіи съ\r\nэтимъ горемъ его собственное горе ему кажется столь ничтож\r\nнымъ, что онъ, улыбаясь, подавляетъ его въ своей груди.\r\n« Истинный поэтъ, по словамъ Гейбеля, походить на того\r\nбога съ орломъ надъ головой, которому стоитъ только тихонь\r\nко тряхнуть темными своими кудрями, чтобы привести весь\r\nсвой олимпъ и всѣ сердца въ трепетъ. » Но въ оправданіе\r\nГейбелю надо сказать, что онъ съ этимъ жестокосердым,\r\nбогомъ ничего не имѣетъ общаго. Онъ, напротивъ, самъ\r\nпринадлежитъ къ трепещущимъ сердцамъ и « позволяетъ\r\n(въ другомъ сонетѣ) причислять себя къ слабымъ, » Тутъ\r\nконечно опять видна скромность Гейбеля, но позволеніемъ все\r\nтаки можно воспользоваться. Все, чѣмъ сильный обладаетъ самъ,\r\nсмиренный Гейбель долженъ испросить у разныхъ властей и\r\nпокровителей. Безъ нихъ онъ совершенно растерялся бы, не\r\nзналъ бы что дѣлать, какъ поступить; и только благодаря имъ,\r\nмы теперь любуемся прекрасными стихотвореніями Гейбеля.\r\nПокровители и власти легко могли бы посовѣтовать ему что-ни\r\nбудь другое, и тогда имя его осталось бы намъ неизвѣстнымъ.\r\nЕсли Гейбель, нуждаясь въ вдохновеніи для своего искусства,\r\nобращается за этимъ съ покорными просьбами къ олимпійскимъ\r\nбогамъ и умоляетъ этихъ милостивцевъ, чтобъ они всегда под\r\nдерживали въпросителѣ способность писать стихи, то\r\nможетъ-быть такъ и слѣдуетъ. Обыкновенные смертные объ\r\nэтом\" ь судить не могутъ, у нихъ нѣтъ пегаса, чтобы скакать въ\r\nтотъ міръ поэзии, гдѣ можно было бы удостовѣриться, точно ли\r\nэтоЭМАНУИлъ ГЕЙБЕЛЬ. 99\r\n$\r\nэто тамъ такъ дѣется. Къ тому же это не самовольность со сто\r\nроны Гейбеля, который и тутъ идетъ по слѣдамъ великихъ пред\r\nшественниковъ. Но послѣ нихъ время перемѣнилось, скажете вы.\r\nОбъ этомъ догадывается и нашъ современникъ Гейбель: его во\r\nвсе не слѣдуетъ причислять къ классу идеалистовъ и роман\r\nтиковъ, или даже къ политическимъ поэтамъ. Дѣло только въ\r\nтомъ, что они не присоединяется къ « отрицателямъ, » къ « раз\r\nрушителямъ старыхъ идоловъ » (не смотря на то что, по свидѣ\r\nтельству самого Гейбеля, партій старались заманить его къ себѣ\r\nсловами: « [Поди сюда и будь однимъ изъ нашихъ »), онъ пристаетъ\r\nкъ консерватистамъ, умоляющимъ: 0 rühret, rühret nicht daran!\r\nи приходящимъ въ недоумѣніе отъ суматохи дѣйствительности.\r\nОнъ сомнѣвается не въ томъ, что вѣкъ его въ заблуждени, а\r\nтолько самъ не умѣетъ различить die Spreu von der guten Saat,\r\nполнаго зерна отъ мякины. Такой самонадѣянности, и говорить\r\nнечего, у Гейбеля не хватитъ; это дѣло гораздо лучше можетъ\r\nсовершить судьба, к которой онъ и обращается съ горячей\r\nмольбою: ниспослать избавителя. Но судьба, щедрая покрови\r\nтельница Гейбеля, не удостоиваетъ отвѣта даже любимца сво\r\nего и вѣрнѣйшаго слугу. А Гейбелю непремѣнно нуженъ и от\r\nвѣтъ и совѣтъ, потому что самъ онъ никакъ не можетъ знать\r\nкакъ вести себя въ такое время, идти ему налѣво или направо,\r\nвпередъ или назадъ.\r\nЧтобы узнать это въ точности, онъ отправляется къ Барба\r\nроссѣ, германскому императору Фридриху I, который по древ\r\nнему сказанію не умеръ, а только заснулъ въ горѣ КиФейзерѣ,\r\nоблокотившись на столъ, с которымъ срослась рыжая борода\r\nего, къ Барбароссѣ, про котораго поэтъ долженъ былъ бы\r\nзнать, что онъ проснется и освободитъ Германію тогда только,\r\nкогда вороны перестанутъ летать кругомъ горы. Но несамо\r\nстоятельный Гейбель такъ нуждается въ поддержкѣ, что забы\r\nваетъ не только это обстоятельство, но даже и этикетъ, кото\r\nраго онъ такъ ревностно придерживается, — онъ будитъ импе\r\nратора.\r\nТотъ не совсѣмъ доволенъ нежданнымъ и незваннымъ буди\r\nтелемъ и привѣтствуетъ его упрекомъ:\r\nжишь мой вѣковой сонъ? говори! « Юноша » (стихо\r\nтворенie Barbarossa’s Erwachen написано въ періодъ отъ\r\n2\r\nЧто ты трево\r\n7*100 АТЕНЕЙ.\r\n1842 по 1843 годъ) отчетливо излагаетъ всѣ современ\r\nныя события, разказываетъ, что все хочетъ измѣниться,\r\nчто все вверхъ дномъ становится, какое безпокойство господ\r\nствуетъ въ старцахъ и юношахъ, и наконецъ спрашиваетъ,\r\nскоро ли и чѣмъ все это кончится, и какъ ему, юношѣ, перене\r\nсти суматоху, и какъ вести себя въ ней. Отвѣтъ заключает\r\nся въ томъ, чтобы проситель выждал, что будетъ и был бы\r\nумѣренъ во всемъ.\r\nЭтимъ умомъ Гейбель, собственно говоря, и самъ давно от\r\nличался; онъ уже самъ гораздо прежде въ одномъ изъ своихъ\r\nсонетовъ далъ себѣ совѣтъ а спокойно выжидать великаго дня\r\nсудьбы », и всѣ его стихотворенія, Формою и духомъ, могутъ\r\nслужить доказательствомъ, какою искусной мѣрностью и\r\nразсудительной умѣренностью онъ обладаетъ. Одна скромность\r\nГейбеля мѣшаетъ ему польстить себя тѣмъ, что его направле\r\nніе такъ близко сходится съ совѣтомъ мудраго императора.\r\nВсякій поэтъ, субъективный и объективный, какъ извѣстно,\r\nвездѣ и всегда обнаруживаетъ не что иное какъ собственную\r\nсвою индивидуальность, а все-таки критики тихонько поздра\r\nвляютъ себя съ находкой, когда наткнутся на стихотвореніе,\r\nвъ которомъ поэтъ, какъ бы желая облегчить имъ трудъ,\r\nберется характеризовать самого себя или свою поэзію, какъ\r\nнапримѣръ и Гейбель:\r\n.\r\nSiehst du das Meer? Es glänzt auf seiner Fluth\r\nDer Sonne Pracht,\r\nDoch in der Tiefe, wo die Perle ruht,\r\nIst finstre Nacht.\r\nDas Meer bin ich. In stolzen Wogen rollt\r\nMein wilder Sinn,\r\nUnd meine Lieder ziehn wie Sonnengold\r\nDarüber hin.\r\nSie flimmern oft von zauberhafter Lust,\r\nVon Lieb und Scherz;\r\nDoch schweigend blutet in verborgner Brust\r\nMein dunkles Herz. 1)\r\n4) Видишь ли ты море? На волнахъ его блещетъ солнце, но въ глубинѣ,\r\nгдѣ покоится перлъ, темная ночь. Море — это я. Гордыми волнами катится буй\r\nная мысль моя, и пѣсни нихъ, подобно блеску солнечному.\r\nЧасто блещутъ онѣ въ волшебномъ сладострастіи, горятъ любовью и смѣхомъ;\r\nно въ скрытой груди, молча, истекаетъ кровью мое темное сердце.\r\nМои ложатся на- ЭМАНУИлъ ГЕЙБЕль. 101\r\n2\r\n+ T\r\nc\r\nНе многимъ поэтамъ удается критиковать себя, а Гейбель,\r\nчистый поэтъ, подавно лишенъ этой способности, которая,\r\nкакъ большею частью полагаютъ, даже враждебный для поэзій\r\nэлементъ. И потому ошибка Гейбеля, будто у него есть « гор\r\nдыя волны » и « буйныя мысли » скорѣе говоритъ въ пользу по\r\nэта. Вообще все это стихотвореніе, какъ характеристика инди\r\nвидуальности Гейбеля, промахъ. Онъ, напротив, ничего не\r\nимѣетъ общаго съ тѣмъ поэтомъ, съ которымъ онъ,въ наивно\r\nсти своей, раздѣляетъ « перлу въ глубинѣ, » « темное сердце » и\r\nсамое « море ». * Самъ конечно онъ объ этомъ не догадывает\r\nся, а еслибъ догадался, что эти качества принадлежатъ от\r\nрицателю, разрушителю, космополиту и поэту міроваго горя\r\nГейне; онъ безъ сомнѣнія выбросилъ бы это стихотвореніе изъ\r\nсвоего собранія; правда, онъ тогда долженъ былъ бы выбро\r\nсить и многія другія.\r\nГейне сравниваетъ сердце свое съ моремъ, въ глубинѣ ко\r\nтораго покоится много чудныхъ перловъ; Гейбель всего себя\r\nсравниваетъ съ моремъ, въ глубинѣ котораго покоится перлъ\r\n(скромность его ограничивается однимъ). Гейне говорить:\r\nТемное мое сердце истекаетъ кровью, но только тебѣ не ви\r\nдать; Гейбель говорить: Темное мое сердце истекаетъ кровью\r\nвъ скрытой груди.\r\nЭтого достаточно, чтобы показать, какъ можно было бы оши\r\nбиться, еслибъ, довѣряясь собственной характеристикѣ Гейбеля,\r\nмы стали прилаживать выведенныя въ ней свойства къ психо\r\nлогическому строю нашего автора.\r\nГейбель понятія не имѣетъ о наслажденіи самобытнаго твор\r\nА.\r\nВі\r\n(Du schönes Fischermädchen.)\r\nMein Herz gleicht ganz dem Meere,\r\nHat Sturm und Ebb ‘ und Fluth,\r\nUnd manche schöne Perle\r\nIn seiner Tiefe ruht.\r\n(Sie haben heut Abend Gesellschaft.)\r\nMein dunkles. Herz liebt dich,\r\nEs liebt dich und es bricht,\r\nEs bricht und zuckt und verblutet,\r\n. Aber. du siehst es nicht.\r\nHвІмв.102 АТЕНЕЙ.\r\nE\r\nЈЕ\r\nTC\r\n1С\r\nСС\r\nBI\r\nі\r\nДЕ\r\nба\r\n1а\r\nДр\r\nДО\r\nчества, но доказательствомъ, что и заимствованія его счастли\r\nвятъ, можетъ служить слѣдующее стихотворение:\r\nFleissig blättr’ ich die Alten mir durch, dann sinn’ ich auf Lieder,\r\nBlättre wieder, und so fliehn mir die Stunden dahin.\r\nGlücklicher Doppelgenuss! Kaum weiss ich, ist das Empfangen\r\nSüsser, ist’s das Gefühl, selber ein Dichter zu sein.\r\nAber ich flehe zu euch, ihr Götter, erhaltet mir gnädig\r\nJenen beweglichen Sinn, der sich auf beides versteht.\r\nLasst wie die Biene mich sein, die bald in der Rose sich fest saugt,\r\nBald den gewonnenen Saft ämsig in Honig verkehrt. ^)\r\nНадо сказать, что боги не лишили его этой способности. Вся\r\n- сладкая поэзія Гейбеля отзывается заимствованнымъ медомъ,\r\nи поэтъ въ наивномъ своемъ признаніи совершенно справед\r\nЛивъ къ себѣ. Онъ не можетъ черпать изъ собственной души,\r\n- потому что она не довольно глубока для этого, а снимаетъ (какъ\r\nвсегда въ подобныхъ случаяхъ) одинъ верхъ у другихъ, пред\r\nшествовавшихъ ему поэтовъ. Еслибъ иногда даже нельзя было\r\nсказать,откуда заимствовано то или другое стихотвореніе, то одна\r\nуже поверхностность ихъ доказывает, что они не сообщаютъ\r\nничего живо-испытаннаго, пережитаго,ничего такого,что суще\r\nствованіемъ своимъ было бы обязано какой бы то ни было внут\r\nренней борьбѣ. AА неглубокія души счастливы тѣмъ, что онѣ бо\r\nреній этихъ не знають. Одни сны, можетъ-быть, въ самомъ дѣлѣ\r\nснились самому Гейбелю. Они поверхностны по самой своей на\r\nтурѣ, и отъ нихъ нисколько не обогащается сокровище человѣче\r\nскаго сердца. Сны какъ облачка,, надъ видящимъ ихъ, и они ско\r\nрѣе испаренія тѣла, чѣмъ порождения души. Источникъ сновъ,\r\nговорить нѣмецкая пословица, въ желудкѣ. Но Гейбель объ\r\nэтомъ другаго мнѣнія и даже причисляетъ Морфея къ музамъ.\r\nОнъ защищаетъ сны свои слѣдующей « апологіей, » которую\r\nможно передать въ прозѣ: « Друзья, вы хотите меня обви\r\nнить въ томъ, что даже въ прекрасную весеннюю пору я\r\nутромъ долго остаюсь въ постелѣ. Вините себѣ сколько угодно.\r\nег\r\nДа\r\nСТ\r\nНа\r\n00\r\nда\r\nЧ\r\nДГ\r\nNO\r\n(1\r\nу Ж Х Н\r\nТ.\r\nІ\r\n1) Прилежно перечитываю я древнихъ поэтовъ, затѣмъ сочиняю пѣсни, снова\r\nчитаю, и такъ проходить у меня часъ з�� часомъ. О, какое двойное наслажденie!\r\nПочти не знаешь, что слаще: восприниманіе поэтовъ или чувство быть поэтомъ\r\nсамому. Но я молю къ вамъ, о милостивые боги, сберегите мнѣ мой подвижной\r\nумъ, способный и къ тому, и къ другому. Пусть буду я какъ пчела, которая то\r\nвсасывается въ розу, то пріобрѣтенный сокъ трудолюбиво превращаетъ въ медъ,\r\nEэмАНУИлъ ГЕЙБЕЛЬ. 103\r\nМузa не улыбнулась вамъ милостиво при вашемъ рождении,и съ\r\nлюбезнымъ поколѣніемъ Морфея вы находитесь въ самомъ\r\nгорькомъ разрывѣ. Вы не знаете наслаждения потягиваться на\r\nложѣ, когда въ открытое окно зеленый виноградъ качается въ\r\nсолнечномъ блескѣ, красные и бѣлые цвѣты киваютъ, и въ\r\nрозовыхъ кустахъ поетъ соловей. И по мѣрѣ того, какъ звуки\r\nвъ душѣ моей сладостно раздаются, утренній сонъ въ полу\r\nбдѣніи продолжаетъ мнѣ сниться и превращается въ сладкія\r\nпѣсни. Когдажь наконецъ лучъ солнца озаритъ мои вѣжди, я\r\nбыстро встаю, чтобы на бѣлыхъ листахъ начертать риөмoвaн\r\nные сны мои. Вечеромъ же иду я къ возлюбленной, и она чи\r\nтаетъ то, что въ сладкихъ сумеркахъ выніло изъ груди ея\r\nдруга съ мыслію объ ней, и каждую строку награждаетъ она\r\nпоцѣлуями. Скажите теперь вы, непосвященные въ таинства\r\nсновъ, будете ли бранить меня еще? »\r\nДрузья Гейбеля, послѣ этого, конечно перестанутъ бранить\r\nего, и пожалуй будутъ ему завидовать. А объективная критика\r\nдаже обязана соглашаться съ цѣлью своего автора; она только\r\nстарается узнать: употребилъ ли онъ на достиженіе ея\r\nнадлежащия средства? Но если Гейбель ни чѣмъ другимъ не\r\nумѣетъ заслуживать поцѣлуевъ, если у него нѣтъ никакихъ\r\nдругихъ средствъ, такъ и тутъ критикѣ остается только ска\r\nзать, что на нѣтъ и суда нѣтъ. Изъ этой же апологій видно,\r\nчто сны и мечтанія въ ближайшей связи съ лѣнью. Нѣжиться и\r\nпотягиваться, въ самомъ дѣлѣ, одно изъ пріятнѣйшихъ занятій,\r\nкоторымъ Зевсъ, къ сожалѣнію, не надѣлилъ обыкновенныхъ\r\nсмертныхъ. Одинъ поэтъ, аристократъ между людьми, имѣетъ\r\nправо и досугъ лѣниться, мечтать и предаваться снамъ. Пото\r\nму-то онъ и удостоенъ при раздѣлѣ земли, въ ущербъ тру\r\nженникамъ, самой возвышенной награды отъ Зевса. Сотни сти\r\nхотворцевъ, по слѣдамъ Шиллера, воспѣвали благородство лѣ\r\nни и пошлость труда,и Гейбелю дѣйствительно можно простить\r\nто, за что одинъ великій предшественникъ его заслуживаетъ\r\nпорицанія. Шиллеръ до сихъ поръ можетъ внушить желаніе\r\nлѣниться и мечтать, потому что его поэзія доказываетъ, какie\r\nпрекрасные плоды вышли изъ этой лѣни и мечтаній, тогда какъ\r\nГейбель даже можетъ вылѣчить отъ этой склонности, потому104 АТЕНЕЙ.\r\n1.\r\nчто онъ всѣми своими стихами доказываетъ, что ничего дѣль\r\nнаго и путнаго изъ того не выходить.\r\nГоворя вообще, Гейбель такой поэтъ, которому безъ боязни\r\nможно ввѣриться. Гладкая поверхность его не скрываетъ опас\r\nной глубины, нельзя утонуть въ этой, какъ зеркало, ��сной во\r\nдицѣ. Ничто не смущаетъ безмятежную; легкая зыбь единствен\r\nный признакъ вліянія бурь и вѣтровъ времени. Она отличается\r\nи вкусомъ: въ ней нѣтъ аттической соли, которая бы могла на\r\nрушить единство ея прѣсности. Довѣряясь Гейбелю, нечего бо\r\nяться ни подводнаго камня, ни излишней качки; челнокъ\r\nего качается легко, мѣрно, плавно, смирно и смиренно; тихо\r\nзасыпаешь въ немъ и видишь розовые сны.\r\nТеперь остается сказать, какие у Гейбеля читатели, какое\r\nонъ занимаетъ мѣсто между поэтами и какого свойства много\r\nчисленных изданiя его стихотвореній.\r\nПоэтовъ, удовлетворяющихъ читателой всякаго рода, мало,\r\nно и такого нѣтъ, который бы вовсе не имѣлъ публики. Даже не\r\nнапечатанный стихотворецъ, и тотъ не декламируетъ зря. Ему не\r\nнужно расточать Фантазію свою на то, чтобы, кромѣ идеаловъ\r\nсвоего пѣснопѣнія, создавать и уши, которыя бы внимали зву\r\nкамъ его лиры. Онъ всегда найдетъ дѣйствительныхъ слушате\r\nлей въ своихъ тёткахъ, кузинахъ или другихъ ближнихъ, ко\r\nторые къ тому же такъ благосклонны, что Фантазія его не\r\nсоздала бы себѣ лучшихъ. Тѣмъ болѣе можно ожидать, что\r\nмногопечатаемый Гейбель не поетъ въ пустынѣ. У него есть\r\nизвѣстная, опредѣленная публика, и отнимать ея у него нельзя\r\nтѣмъ менѣе, что онъ самъ ее выбралъ. Не собственно личный\r\nэтотъ выборъ характеризуетъ Гейбеля, который вообще все\r\nпредоставляетъ случаю и даже въ скромныхъ своихъ желаніяхъ\r\nдожидается рѣшенія судьбы; но все-таки довольно замѣчательно,\r\nчто даже и случайный выборъ его на этотъ разъ отводитъ Гейбелю\r\nименно то мѣсто, которое ему слѣдуетъ. Онъ на шестой стра\r\nницѣ своей книги подноситъ стихотворения свои « Молодой\r\nприятельницѣ », сопровождая приношеніе, между прочимъ, слѣ\r\nдующими словами:\r\nEs kommt dies Büchlein zu dir fein\r\nUnd möchte gern dein Garten sein.\r\nZwischen den Blumen, die ihn zieren,\r\nFühr’ deine Gedanken hübsch spazieren.\r\nT Р 1 у д Г В р o 3 E 0ЭМАНУИлъ ГЕЙБЕль, 105\r\nЕ.\r\nWirst manches finden, was dich freut,\r\nRosen im dunkeln Grün verstreut,\r\nNelk’, Apfelblüth’ und Rosmarin,\r\nUnd Falter, die dazwischen ziehn;\r\nAuch alte Wipfel, leis’ und lind\r\nGerührt vom lauen Sommerwind.\r\nи пр. и пр.\r\nUnd bist du grösser, wirst du sehn,\r\nDass zwischen den Rosen auch Disteln stehn:\r\nZürn’ aber drum dem Gärtner nicht;\r\nEr liess sie bei den Blumen licht,\r\nDamit die Esel und Rezensenten\r\nFür sich doch auch was finden könnten. ^)\r\nПослѣдняя риема единственная ошибка въ стихотвореніи.\r\nВсякому другому можно было бы простить ее, но со стороны\r\nГейбеля, котораго главное достоинство состоитъ въ самой пра\r\nвильной метрической Формѣ, такая вольность даже удивительна.\r\nЧто же касается репейника, то пѣснопѣвецъ вопервыхъ не\r\nсправедливъ къ самому себѣ, чего также допустить не слѣдуетъ.\r\nТакимъ колючимъ репейникомъ, какъ послѣднія двѣ строки, кни\r\nта его, наполненная благоухающими звуками и мелодическими\r\nцвѣтами, вовсе не обезображена. Даже колкость въ этомъ сти\r\nхотвореніи, собственно говоря, не колкость. Мы конечно не ду\r\nмаемъ защищать рецензентовъ, а скорѣе сожалѣемъ, что этому\r\nнароду ��е досталось по заслугамъ. Гейбель, сравнивая рецен\r\nзентовъ съ ослами, подчуетъ ихъ, въ милой своей наивности,\r\nсамымъ любимымъ ихъ кушаньемъ. Во всякомъ случаѣ худож\r\nникъ - садовникъ заслуживаетъ упрековъ, что онъ не выбросилъ\r\nнеблагородное растеніе изъ своего сада, который отличается\r\nтакими красивыми цвѣтами, пересаженными искусной рукой его\r\nизъ грядокъ самыхъ рѣдкихъ поэтовъ Германии, Испании, Италии,\r\nГреціи и пр. Зато стихотвореніе это имѣетъ ту заслугу,что оно\r\nопредѣляетъ, для кого именно Гейбель сочинялъ свою поэзію, и\r\nего « Молодая пріятельница » можетъ служить представительни\r\nявляется\r\nВъ немъ\r\n1) Эта книжечка къ тебѣ съ желаніемъ быть твоимъ садикомъ.\r\nПусть мысли твои гуляютъ между цвѣтовъ, его украшающихъ. Ты найдешь\r\nмного, что тебя порадуетъ: въ темной зелени разсыпаны розы,\r\nгвоздика, яблочный цвѣтъ, а между ними порхаютъ бабочки. Ты найдешь и\r\nстарые верхи деревъ, тихо качаемыхъ теплымы лѣтнимъ вѣтромъ и пр. и пр.\r\nКогда же выростешь, ты увидишь, что между розами растетъ и репейникъ.\r\nНо не сердись за садовника. Онъ оставилъ его на ряду съ цвѣтами,\r\nчтобы ослы и рецензенты могли найдти кое-что и для себя,\r\nто на106 АТЕНЕЙ.\r\nцею читающей его публики. По крайней мѣрѣ вышеозначен\r\nная книга Гейбеля до сихъ поръ, на туалетахъ, полочкахъ\r\nи этажеркахъ дамскихъ будуаровъ, занимаетъ не послѣд\r\nнее мѣсто. Гейбель корифей и родоначальникъ тѣхъ по\r\nэтовъ, которые печатаются не иначе, какъ въ самыхъ изящ\r\nныхъ и миніатюрныхъ изданіяхъ, такъ чтобы и въ матері\r\nяльномъ отношении было приятно и легко читать ихъ, глав\r\nнымъ изъ тѣхъ авторовъ, про которыхъ книгопродавецъ -изда\r\nтель напередъ знаетъ, что они поступятъ въ прекраснѣйшія\r\nручки. Стихотворенія Гейбеля и вся его школа въ большомъ\r\nходу во время годичныхь и семейныхъ праздниковъ. На Свят\r\nкахъ, въ Пасху, въ дни рожденiя и имянинъ дѣлаютъ въ Гер\r\nманіи другъ другу подарки золотообрѣзными поэтами. Вотъ въ\r\nчемъ состоитъ значеніе стихотвореній Гейбеля и назначе\r\nніе ихъ.\r\nУже въ примѣчаніи сказано, что эпиграфъ: Inter folia fructus\r\nне относится къ автору, не только потому, что между прекрас\r\nными листочками его, которыми взоръ не прочь любоваться,\r\nнѣтъ живительныхъ плодовъ, могущихъ служить пищею для ду\r\nши, но и потому, что Гейбель ничего не имѣетъ общаго съ ку\r\nпеческимъ разсчетомъ, которымъ руководится книгопрода\r\nвецъ. Тайна многочисленныхъ изданій этой книги извѣстна\r\nвъ литературномъ и книгопродавческомъ мірѣ Берлина, и мы\r\nобязаны намекнуть на купеческую уловку, чтобы наши чи\r\nтатели не получили ложнаго понятия о читателяхъ въ Гер\r\nманіи. и въ книгопродавцѣ – издателѣ надо отдѣлить чело\r\nвѣка отъ купца. Первый заслуживаетъ любви и уваженія, а\r\nвторой, независимо отъ перваго, только помышляет о томъ,\r\nкакъ бы ему поскорtе сбыть съ рукъ экземпляры, какъ бы при\r\nманить по��упателей. Купець, какъ извѣстно, часто вовсе не\r\nразсуждаетъ о томъ, позволительно ли употребить такія-то\r\nсредства, чтобы купить и продать повыгоднѣе. Купецъ въ об\r\nщественной жизни и купецъ въ своей лавкѣ — два существа\r\nрозныя. Въ первомъ случаѣ онъ бываетъ тороватъ до расточи\r\nтельности,во второмънскупъ до алчности. Купецъ дѣйствитель\r\nно разстается съ настоящимъ своимъ характеромъ, какъ толь\r\nко примется за счеты. Въ лавкѣ у него одинъ предметъ, ко\r\nторому онъ всего себя отдаетъ въ жертву, тамъ одушевляетъ его1 3\r\nэмАНУИлъ ГЕЙБЕль, 107\r\nІ\r\nодна мысль, вытѣсняющая всѣ другія: предметъ — капиталъ,\r\nмысль - всѣми средствами увеличить его. Но въ издателѣ сти\r\nхотвореній Гейбеля забота о процентахъ соединяется въ доба\r\nвокъ съ неподкупнымъ сочувствіемъ къ своему поэту. Гейбель\r\nне только поэтъ его разсчетовъ, но и его вкуса. Книгопродавець\r\nИздатель даже не столько хлопочетъ о томъ, чтобы обогатить\r\nся Гейбелемъ, какъ о томъ, чтобы снискать для своего любим\r\nца наибольшее сочувствіе. При всемъ томъ, онъ не вдругъ до\r\nгадался, какими средствами пустить любимаго своего поэта\r\nвъ ходъ и по возможности распространить личный вкусъ\r\nсвой. Первое изданіе стихотвореній Гейбеля три года проле\r\nжало въ сырыхъ и холодныхъ кладовыхъ книгопродавца, и да\r\nже въ критикѣ не находило теплаго отголоска. Въ 1843 году\r\nпоявилось второе, дополненное въ концѣ.Три года спустя книга\r\nполучила еще оно дополненіе, посвященіе Kларѣ Куглеръ,\r\nпомѣщенное въ началѣ. Съ той поры дополнения прекратились,\r\nи въ книгѣ не измѣнилось, не прибавилось и не убавилось ни\r\nодно слово; только на заглавномъ листѣ постоянно прибавляет\r\nся цыфра за цыФрою, которыя извѣщаютъ о постоянно - возра\r\nстающемъ успѣхѣ поэта. Надо сознаться, что эти цыфры и въ\r\nсамомъ дѣлѣ содѣйствуютъ успѣху Геббеля. Всякій, боясь от\r\nстать отъ вѣка, желаетъ познакомиться съ поэтомъ, пользую\r\nщимся такимъ обширнымъ вліяніемъ, и даже если чтеніе не\r\nудовлетворяетъ читателя, онъ не выскажетъ своего мнѣнія, по\r\nтому что его, чего добраго, обличатъ въ безвкусій. Вотъ ка\r\nкимъ образомъ распространяются стихотворенія Гейбеля, вотъ\r\nпочему его книгопродавецъ-издатель, которому каждый заглав\r\nный листъ приносить многократные плоды, можетъ по справед\r\nливости сказать: Inter folia fructus.\r\nE е Г\r\nА. Фонъ-ВиДЕРТъ.",
+        "label": "2"
+    }
+]
\ No newline at end of file