d0rj/ru-mhr-parallel · Datasets at Hugging Face

ru stringlengths 2 1.74k	mhr stringlengths 2 1.63k
В оковах льда спит река Кокшага. Недалеко от ее берегов, в густом хвойном лесу, укрылось зимовье лесорубов.	Какшан воктенысе пӱнчер ден кожер лоҥгаште лум дене чокан леведалтше зимовка-влак шинчат.
По вечерам отсюда обычно разносятся звуки песен.	Тувелым мӱндыркӧ пеш сылне муро йӱк шокта.
Они допоздна звенят в воздухе, и тогда кажется, что здесь их слушают все.	Тиде мурым пуйто чыла пушеҥге, чыла янлык колыштеш.
Здесь, в лесном крае, все знают этого искусного музыканта и певца.	Тыште, чодыран вершӧрыштӧ, иде уста музыканчым да мурызым чыланат палат.
Зовут его Чопан Чолпаев.	Лӱмжӧ тудын Чопан Чолпаев.
Лесорубы молча смотрят на пляшущие языки пламени.	Чодыра руышо-влак чӱчкышӧ тулйылмым шыпак ончат.
О чем думает каждый из них?	Мом кажныже шона гын?
Трудно понять.	Умылаш неле.
Но вот гусляр перестал играть и петь.	Теве кӱслезе чарналтыш.
Он оглядел притихших товарищей и, чуть подумав, сказал:	Тудо чыла могырыш ончале да пелештыш:
— Эх, родные, худая жизнь наша.	— Илышна неле, родо-влак.
В ответ на его слова вырвались сдавленные вздохи, похожие на стон.	Вашеш еҥ-влак кугун шӱлалтен колтат, шӱлалтымышт эҥыралтыме гай веле шокта.
Затем наступила гнетущая тишина.	Вара неле тымык лиеш.
— Как вы думаете, сможет наш Николашка япошек побить?	— Кузе те шонеда, мемнан Николашкына япошкым сеҥен кертеш мо? .
— Об этом спросите Назарова, — отозвался гусляр. — Он с фронта.	— Тидыжым теве фронт гыч толшо Назаров гына каласен кертеш, — вашештыш кӱслезе.
Пусть расскажет о том, как наши оставили Порт-Артур.	Тек каласкала, кузе мемнан-влак Порт-Артурым коденыт.
— О чем рассказывать, — нехотя, не отводя взгляда от костра, произнес здоровяк-чувашин в синей рубашке.	— Мом тыланда ойлашыже? — шоктыш шерева корнан канде тувырым чийыше таза кап-кылан чуваш.
— Наш царь бестолковый.	— Мемнан кугыжа тептердыме.
Кроет японец наших солдат снарядами, а у нас, якорь тя подери, вместо снарядов иконы божьи.	Японец-влак руш салтакым снаряд дене кушкедыт, а рушын снаряд олмеш юмоҥаже гына уло.
Моли бога сколько хочешь, а врага без оружия не осилишь.	Юмым кеч-мыняр сӧрвале, оружий деч посна тушманым сеҥен кертат, ужат...
Вот вам и весь сказ.	Да ойлымыжат ок шу.
Назаров умолк и стал ворошить палкой тлеющие головешки.	Назаров шыпланыш да эҥше тулвуйым тоя дене удыраш пиже.
— Эх, спой-ка, Чопан, что-нибудь веселенькое!	— Чопан, шокталте адакат ик гана кӱслетым.
— Не будем грустить, братья! — тряхнул тот кудрями и, приладив гусли к груди, смело заиграл.	— Ойгырымо ок кӱл, иза-шольо-влак! — веселан пелештыш Чопан да кӱслежым оҥышкыжо нале, шокталтен колтыш.
Новая, незнакомая мелодия насторожила людей.	У, палыдыме сем еҥ-влакым ӧрыктарыш.
— Это что за музыка? — тихо спросил своего соседа-татарина старый Эргубаев.	— Могай тиде сем? — воктеныже шинчыше пошкудо татар деч шоҥго Эргубаев шыпрак йодеш.
— Не знаю, — отозвался тот.	— Ом пале, — вашештыша тудыжо.
— Я, отец, тоже слышу ее впервые.	— Ачай, тыгай мурым мыят первый гана колам.
А Чопан Чолпаев все играет. Его упругие пальцы уверенно касаются струн.	А Чолпаев Чопан тугак шокта, лывырге кидше кӱсле кылым ӱшанлын пералта.
— Чопан, кто тебя научил играть эту мелодию?	— Чопан, кӧ тылат тиде семым туныктен?
Чья она? — слышатся голоса.	— Кӧн тудо? — йӱк-влак шоктат.
— Наша, рабочая, — отвечает гусляр, продолжая играть.	— Мемнан, пашазын, — шоктымым чарныдеак умылтара кӱслезе.
Мелодия звучит все смелее и громче, все призывнее.	Йӱк кӱрышталтын лектеш, талышна да кенета чарна.
И людям кажется, что песня не кончается.	Еҥ-влаклан тиде муро пытымыла ок чуч.
Конец её где-то далеко впереди.	Мучашыже тудын пуйто ала-кушто умбалне, ончылно.
Из гущи людей восковолосый русский стал на колени.	Еҥ кокла гыч шышталге ӱпан руш сукалтен шинче.
— Я знаю эту мелодию...	— Мый тиде семым палем.
И слова песни знаю.	— Мурын мутшымат палем.
— А ну, спой, Румлев!..	— А ну, Румелёв, муралте!
Спой! — просят его слушатели.	Мурен ончыкто! — йодаш тӱҥальыч колыштшо-влак.
Румлев придвинулся поближе, запел:	Румелёв тембаке лишеме, муралтен колтыш:
Отречемся от старого мира,	Тошто тӱня деч кораҥына,
Отряхнем его прах с наших ног...	Пуракшым йолна гыч почкалтена...
Хорошо поет человек.	Сайын мура айдеме.
Люди пристально смотрят на него.	Еҥ-влак тудым тӱткын ончат.
Румлева знают все, но никто не знает, откуда пришел этот русский.	Румелёвым чылан палат, но кушеч тиде руш толын, иктат ок шинче.
Здесь все сезонники, и люди мало интересуются друг другом.	Тыште чылан сезонник улыт, икте-весышт нерген пешыжак огыт йодышт.
Известно, что одни пришли из-под Казани, другие из-под Чебоксар, а третьи со стороны Царевококшайска.	Икте Озаҥ вел гыч, весе Шупашкар воктеч, а шукышт Чарла вел гыч улыт.
От товарищей по работе Румлев мало чем отличается.	Румелёвым пашазе йолташыж-влак деч шагал ойыртемалтеш.
На нем, как и на многих, рваная брезентовая куртка, на голове старенький малахай, на ногах лапти.	Тудын ӱмбалныже молын гаяк шӱкшӧ куртка, вуйышто малахайка, йолышто йыдал.
Нет ничего примечательного и в его осанке.	Тӱс дене, кап-кыл дене але пашам чот ыштен кертмыж дене ок ойыртемалт.
Не выделяется он и силой.	Вий денат моктанымашыже уке.
Самым сильным в артели считается чувашин Назаров.	Тысе артельыште эн виянлан чуваш Назаров шотлалтеш.
Он рослый, широкоплечий. Работает всегда без шапки, грудь открыта.	Тудо кугу капан, лопка туп-вачан, пашам эре чара вуйын ышта, оҥжат орай.
Мастерски валит лес татарин Сивагат.	Чодырам устан йӧрыктен моштымаште татар кокла гыч Сивагат ойыртемалтеш.
Этот низенький, кривоногий мужчина — большой весельчак и балагур.	Тудо изирак капан, кадыррак йолан, весела айдеме.
Правда, повеселить товарищей, сказать острое словечко может и Румлев, но это бывает с ним редко.	Чын, веселалыкше Румелёвынат уло, но тудо мыскарам шагал ышта.
А сейчас, когда Румлев поет, его бледное, в послеоспинных ямках лицо, морщинистый лоб и смелые голубые глаза привлекли внимание всех.	Теве кызыт тыгай у мурым мурымыж годым ошалге-кына чурийже, лакын шогышо шӱргыжӧ, куптыргылаш тӱҥалше саҥгаже, йылгыжше кандалге шинчажат чыла еҥлан перна.
Каждый любуется лесорубом и по-своему думает о нем.	Кажне тудын нерген шке семынже шонкала.
А Румлев, как бы не замечая пристальных взглядов, продолжает:	А Румелёв тудым тӱткын ончымым пуйто ок уж, умбакыже мура:
...Вставай, подымайся, рабочий народ...	...Кынел, нӧлталалт, пашазе калык...
И вот уже все — и русские, и марийцы, и татары, и чуваши пытаются подпевать.	Но, кеч-кузе гынат, тунемыт: рушыжо, марийже, татарже да чувашыже — чыланат мурат.
А Чопан, уверенно перебирая струны, задорно поглядывает на людей, и песня, подхваченная несколькими голосами, звучит все громче, смелее.	А Чопан тиде семымак кӱслеж дене пералта.Тыге пеш сылнын да чолган лектеш, зимовка шергылт гына шога:
...Вставай на борьбу, люд голодный...	...Кынел тушман ӱмбак, шужышо калык...
Поднялись лесорубы еще затемно.	Эрлашыжым эр йӱдымак чодыра руышо-влак тарванышт.
Наскоро позавтракав, к началу рассвета они были уже на делянках.	Кочкын-йӱын, волгыжаш тӱҥалме жаплан нуно чодыраштат лийыч.
День выдался пасмурный.	Кече пылан.
Стройные красавицы-сосны с треском повалились на землю.	Яшката мотор пӱнчӧ-влак рӱж-ж-бух шоктен йӧрледаш тӱҥальыч.
Чопан трудится со своим односельчанином Филиппом.	Чопан ден йолташыже, Выльып, пашам коктын ыштат.
Десятник Эргубаев часто подходит то к вальщикам, то к раздельщикам.	Туштыракак десятник Эргуваев коштеш, я икте деке,я весе деке мия.
Много лет он провел в лесу и хорошо знает свое дело.	Шуко ийым тудо чодыраште эртарен да шке пашажым сайын пала.
Вот и сейчас вальщикам подсказывает, в какую сторону нужно вести повал при ветре, а раздельщикам — как лучше разделывать хлысты.	Тудо пашам вуйлата, йӧрыктымӧ пӱнчым кузе пӱчкедаш, ончыктылеш.
Перед обедом сюда приехал лесопромышленник Николай Пеньков и приказчик Горлов.	Кечывал шушаш годым чодыра руымашке чодыра промышленник Николай Пеньков ден приказчик Горлов толын шуыч.
Пенькова Чопан видит впервые.	Пеньковым Чопан икымше гана огыл ужеш.
Хозяин в длиннополом медвежьем тулупе с волчьим воротником, похож на большую бочку.	Оза кызыт пире соган, кужу урвалтан маска тулупшо дене ала-могай кугу вочкыла коеш, йӱкшат вочко кӧргыштӧ ойлымыла йоҥгалтын лектеш.
Скинув тулуп, он небрежно бросил его в сани и, тяжело ступая, направился к лесорубам.	Пеньков, тулупшым кудашын, терыш пыштышат, пашазе-влак дек ошкыльо.
Узкими заплывшими жиром глазами хозяин смотрит себе под ноги, и, кажется, он что-то разыскивает. Складками свисает его подбородок.	Шинчаже аҥысыр, шел дене кушкын петырнен шуын. Шинча ончалтышыштыже нимо сайжымат муын от керт: ни веселалык, ни порылык.
Выражение лица недовольное.	Тудлан пуйто ала-мо эре ок сите.
За Пеньковым с испитым бледным лицом бредет длинноногий худощавый Горлов.	Почешыже Горлов ошкылеш. Тудыжо пеш вичкыж да кужу капан, кукшо шӱргывылышан, тӱсдымӧ айдеме.
На нем ладно сидит синеватый, в крупную стежку армяк, на ногах валенки.	Ӱмбалныже кандалге тӱсан, шолдыра пӱреман мыжер, йолыштыжо портышкем.
До слуха приехавших донеслось негромкое пение.	Тыге кайыме годым нунын пылышыш кенета муро йӱк перныш:
...Вставай, подымайся, рабочий народ...	...Кынел, нӧлталалт, пашазе калык...
Горлов вздрогнул и повел мутными глазами по сторонам:	Горлов чытырналте, вудака шинчаж дене йыр ончыштеш:
— Что такое?	Мо тыгай?
В стороне, у костра, он заметил сидящего на бревне старика.	Теве тулдӱр воктен пырня ӱмбалне шоҥго марий шинчылтеш.
Приказчик узнал в нем десятника Эргубаева, марийца с острой седой бороденкой.	Приказчик десятник Эргубаевым, кошар чал пондашан марийым, палыш.
Он быстро подошел к старику.	Тудо писын шоҥго дек лишеме.
А тот продолжал петь:	А тудыжо тугак мура:
...Вставай на борьбу, люд голодный...	...Кынел кредалоаш, шужышо калык...
— Это какую песню ты поешь, любезный? — вкрадчиво спросил Горлов.	— Тый могай мурым мурет? — йодо эркынрак Горлов.
— Новую, — не задумываясь, ответил старик.	— Уым, — шижде ойлен колтыш Эргуваев.
— Веселая, хорошая песня!	— Мотор, сай муро!
— Тебе, что, в Сибирь захотелось? — зашипел Горлов.	— Тый мо, Сибирьыш логалнет? — чушлалтыш Горло.
— Волю почуял?	Эрыкым шижынат!
Против царя идешь, да?	Кугыжан ваштареш шогалнет, да?
— Упаси бог, — проговорил Эргубаев, перекрестившись.	— Юмо аралыже, — шоктыш Эргуваев, оҥжым ыресла.
— Как это можно идти против царя?	— Мый кугыжа ваштареш нигунамат ом шогал.
Он нам батюшка-бог на земле.	Вет тудо мланде ӱмбал юмына.
Он нас кормит, он нас поит, он нас от ворогов бережет...	Мемнам пукша-йӱкта, тушман деч арала.
— Ну ладно, ладно, — вмешался подошедший Пеньков.	— Йӧра, йӧра, — коклаш пурыш Пеньков.

В оковах льда спит река Кокшага. Недалеко от ее берегов, в густом хвойном лесу, укрылось зимовье лесорубов.

Какшан воктенысе пӱнчер ден кожер лоҥгаште лум дене чокан леведалтше зимовка-влак шинчат.

По вечерам отсюда обычно разносятся звуки песен.

Тувелым мӱндыркӧ пеш сылне муро йӱк шокта.

Они допоздна звенят в воздухе, и тогда кажется, что здесь их слушают все.

Тиде мурым пуйто чыла пушеҥге, чыла янлык колыштеш.

Здесь, в лесном крае, все знают этого искусного музыканта и певца.

Тыште, чодыран вершӧрыштӧ, иде уста музыканчым да мурызым чыланат палат.

Зовут его Чопан Чолпаев.

Лӱмжӧ тудын Чопан Чолпаев.

Лесорубы молча смотрят на пляшущие языки пламени.

Чодыра руышо-влак чӱчкышӧ тулйылмым шыпак ончат.

О чем думает каждый из них?

Мом кажныже шона гын?

Трудно понять.

Умылаш неле.

Но вот гусляр перестал играть и петь.

Теве кӱслезе чарналтыш.

Он оглядел притихших товарищей и, чуть подумав, сказал:

Тудо чыла могырыш ончале да пелештыш:

— Эх, родные, худая жизнь наша.

— Илышна неле, родо-влак.

В ответ на его слова вырвались сдавленные вздохи, похожие на стон.

Вашеш еҥ-влак кугун шӱлалтен колтат, шӱлалтымышт эҥыралтыме гай веле шокта.

Затем наступила гнетущая тишина.

Вара неле тымык лиеш.

— Как вы думаете, сможет наш Николашка япошек побить?

— Кузе те шонеда, мемнан Николашкына япошкым сеҥен кертеш мо? .

— Об этом спросите Назарова, — отозвался гусляр. — Он с фронта.

— Тидыжым теве фронт гыч толшо Назаров гына каласен кертеш, — вашештыш кӱслезе.

Пусть расскажет о том, как наши оставили Порт-Артур.

Тек каласкала, кузе мемнан-влак Порт-Артурым коденыт.

— О чем рассказывать, — нехотя, не отводя взгляда от костра, произнес здоровяк-чувашин в синей рубашке.

— Мом тыланда ойлашыже? — шоктыш шерева корнан канде тувырым чийыше таза кап-кылан чуваш.

— Наш царь бестолковый.

— Мемнан кугыжа тептердыме.

Кроет японец наших солдат снарядами, а у нас, якорь тя подери, вместо снарядов иконы божьи.

Японец-влак руш салтакым снаряд дене кушкедыт, а рушын снаряд олмеш юмоҥаже гына уло.

Моли бога сколько хочешь, а врага без оружия не осилишь.

Юмым кеч-мыняр сӧрвале, оружий деч посна тушманым сеҥен кертат, ужат...

Вот вам и весь сказ.

Да ойлымыжат ок шу.

Назаров умолк и стал ворошить палкой тлеющие головешки.

Назаров шыпланыш да эҥше тулвуйым тоя дене удыраш пиже.

— Эх, спой-ка, Чопан, что-нибудь веселенькое!

— Чопан, шокталте адакат ик гана кӱслетым.

— Не будем грустить, братья! — тряхнул тот кудрями и, приладив гусли к груди, смело заиграл.

— Ойгырымо ок кӱл, иза-шольо-влак! — веселан пелештыш Чопан да кӱслежым оҥышкыжо нале, шокталтен колтыш.

Новая, незнакомая мелодия насторожила людей.

У, палыдыме сем еҥ-влакым ӧрыктарыш.

— Это что за музыка? — тихо спросил своего соседа-татарина старый Эргубаев.

— Могай тиде сем? — воктеныже шинчыше пошкудо татар деч шоҥго Эргубаев шыпрак йодеш.

— Не знаю, — отозвался тот.

— Ом пале, — вашештыша тудыжо.

— Я, отец, тоже слышу ее впервые.

— Ачай, тыгай мурым мыят первый гана колам.

А Чопан Чолпаев все играет. Его упругие пальцы уверенно касаются струн.

А Чолпаев Чопан тугак шокта, лывырге кидше кӱсле кылым ӱшанлын пералта.

— Чопан, кто тебя научил играть эту мелодию?

— Чопан, кӧ тылат тиде семым туныктен?

Чья она? — слышатся голоса.

— Кӧн тудо? — йӱк-влак шоктат.

— Наша, рабочая, — отвечает гусляр, продолжая играть.

— Мемнан, пашазын, — шоктымым чарныдеак умылтара кӱслезе.

Мелодия звучит все смелее и громче, все призывнее.

Йӱк кӱрышталтын лектеш, талышна да кенета чарна.

И людям кажется, что песня не кончается.

Еҥ-влаклан тиде муро пытымыла ок чуч.

Конец её где-то далеко впереди.

Мучашыже тудын пуйто ала-кушто умбалне, ончылно.

Из гущи людей восковолосый русский стал на колени.

Еҥ кокла гыч шышталге ӱпан руш сукалтен шинче.

— Я знаю эту мелодию...

— Мый тиде семым палем.

И слова песни знаю.

— Мурын мутшымат палем.

— А ну, спой, Румлев!..

— А ну, Румелёв, муралте!

Спой! — просят его слушатели.

Мурен ончыкто! — йодаш тӱҥальыч колыштшо-влак.

Румлев придвинулся поближе, запел:

Румелёв тембаке лишеме, муралтен колтыш:

Отречемся от старого мира,

Тошто тӱня деч кораҥына,

Отряхнем его прах с наших ног...

Пуракшым йолна гыч почкалтена...

Хорошо поет человек.

Сайын мура айдеме.

Люди пристально смотрят на него.

Еҥ-влак тудым тӱткын ончат.

Румлева знают все, но никто не знает, откуда пришел этот русский.

Румелёвым чылан палат, но кушеч тиде руш толын, иктат ок шинче.

Здесь все сезонники, и люди мало интересуются друг другом.

Тыште чылан сезонник улыт, икте-весышт нерген пешыжак огыт йодышт.

Известно, что одни пришли из-под Казани, другие из-под Чебоксар, а третьи со стороны Царевококшайска.

Икте Озаҥ вел гыч, весе Шупашкар воктеч, а шукышт Чарла вел гыч улыт.

От товарищей по работе Румлев мало чем отличается.

Румелёвым пашазе йолташыж-влак деч шагал ойыртемалтеш.

На нем, как и на многих, рваная брезентовая куртка, на голове старенький малахай, на ногах лапти.

Тудын ӱмбалныже молын гаяк шӱкшӧ куртка, вуйышто малахайка, йолышто йыдал.

Нет ничего примечательного и в его осанке.

Тӱс дене, кап-кыл дене але пашам чот ыштен кертмыж дене ок ойыртемалт.

Не выделяется он и силой.

Вий денат моктанымашыже уке.

Самым сильным в артели считается чувашин Назаров.

Тысе артельыште эн виянлан чуваш Назаров шотлалтеш.

Он рослый, широкоплечий. Работает всегда без шапки, грудь открыта.

Тудо кугу капан, лопка туп-вачан, пашам эре чара вуйын ышта, оҥжат орай.

Мастерски валит лес татарин Сивагат.

Чодырам устан йӧрыктен моштымаште татар кокла гыч Сивагат ойыртемалтеш.

Этот низенький, кривоногий мужчина — большой весельчак и балагур.

Тудо изирак капан, кадыррак йолан, весела айдеме.

Правда, повеселить товарищей, сказать острое словечко может и Румлев, но это бывает с ним редко.

Чын, веселалыкше Румелёвынат уло, но тудо мыскарам шагал ышта.

А сейчас, когда Румлев поет, его бледное, в послеоспинных ямках лицо, морщинистый лоб и смелые голубые глаза привлекли внимание всех.

Теве кызыт тыгай у мурым мурымыж годым ошалге-кына чурийже, лакын шогышо шӱргыжӧ, куптыргылаш тӱҥалше саҥгаже, йылгыжше кандалге шинчажат чыла еҥлан перна.

Каждый любуется лесорубом и по-своему думает о нем.

Кажне тудын нерген шке семынже шонкала.

А Румлев, как бы не замечая пристальных взглядов, продолжает:

А Румелёв тудым тӱткын ончымым пуйто ок уж, умбакыже мура:

...Вставай, подымайся, рабочий народ...

...Кынел, нӧлталалт, пашазе калык...

И вот уже все — и русские, и марийцы, и татары, и чуваши пытаются подпевать.

Но, кеч-кузе гынат, тунемыт: рушыжо, марийже, татарже да чувашыже — чыланат мурат.

А Чопан, уверенно перебирая струны, задорно поглядывает на людей, и песня, подхваченная несколькими голосами, звучит все громче, смелее.

А Чопан тиде семымак кӱслеж дене пералта.Тыге пеш сылнын да чолган лектеш, зимовка шергылт гына шога:

...Вставай на борьбу, люд голодный...

...Кынел тушман ӱмбак, шужышо калык...

Поднялись лесорубы еще затемно.

Эрлашыжым эр йӱдымак чодыра руышо-влак тарванышт.

Наскоро позавтракав, к началу рассвета они были уже на делянках.

Кочкын-йӱын, волгыжаш тӱҥалме жаплан нуно чодыраштат лийыч.

День выдался пасмурный.

Кече пылан.

Стройные красавицы-сосны с треском повалились на землю.

Яшката мотор пӱнчӧ-влак рӱж-ж-бух шоктен йӧрледаш тӱҥальыч.

Чопан трудится со своим односельчанином Филиппом.

Чопан ден йолташыже, Выльып, пашам коктын ыштат.

Десятник Эргубаев часто подходит то к вальщикам, то к раздельщикам.

Туштыракак десятник Эргуваев коштеш, я икте деке,я весе деке мия.

Много лет он провел в лесу и хорошо знает свое дело.

Шуко ийым тудо чодыраште эртарен да шке пашажым сайын пала.

Вот и сейчас вальщикам подсказывает, в какую сторону нужно вести повал при ветре, а раздельщикам — как лучше разделывать хлысты.

Тудо пашам вуйлата, йӧрыктымӧ пӱнчым кузе пӱчкедаш, ончыктылеш.

Перед обедом сюда приехал лесопромышленник Николай Пеньков и приказчик Горлов.

Кечывал шушаш годым чодыра руымашке чодыра промышленник Николай Пеньков ден приказчик Горлов толын шуыч.

Пенькова Чопан видит впервые.

Пеньковым Чопан икымше гана огыл ужеш.

Хозяин в длиннополом медвежьем тулупе с волчьим воротником, похож на большую бочку.

Оза кызыт пире соган, кужу урвалтан маска тулупшо дене ала-могай кугу вочкыла коеш, йӱкшат вочко кӧргыштӧ ойлымыла йоҥгалтын лектеш.

Скинув тулуп, он небрежно бросил его в сани и, тяжело ступая, направился к лесорубам.

Пеньков, тулупшым кудашын, терыш пыштышат, пашазе-влак дек ошкыльо.

Узкими заплывшими жиром глазами хозяин смотрит себе под ноги, и, кажется, он что-то разыскивает. Складками свисает его подбородок.

Шинчаже аҥысыр, шел дене кушкын петырнен шуын. Шинча ончалтышыштыже нимо сайжымат муын от керт: ни веселалык, ни порылык.

Выражение лица недовольное.

Тудлан пуйто ала-мо эре ок сите.

За Пеньковым с испитым бледным лицом бредет длинноногий худощавый Горлов.

Почешыже Горлов ошкылеш. Тудыжо пеш вичкыж да кужу капан, кукшо шӱргывылышан, тӱсдымӧ айдеме.

На нем ладно сидит синеватый, в крупную стежку армяк, на ногах валенки.

Ӱмбалныже кандалге тӱсан, шолдыра пӱреман мыжер, йолыштыжо портышкем.

До слуха приехавших донеслось негромкое пение.

Тыге кайыме годым нунын пылышыш кенета муро йӱк перныш:

...Вставай, подымайся, рабочий народ...

...Кынел, нӧлталалт, пашазе калык...

Горлов вздрогнул и повел мутными глазами по сторонам:

Горлов чытырналте, вудака шинчаж дене йыр ончыштеш:

— Что такое?

Мо тыгай?

В стороне, у костра, он заметил сидящего на бревне старика.

Теве тулдӱр воктен пырня ӱмбалне шоҥго марий шинчылтеш.

Приказчик узнал в нем десятника Эргубаева, марийца с острой седой бороденкой.

Приказчик десятник Эргубаевым, кошар чал пондашан марийым, палыш.

Он быстро подошел к старику.

Тудо писын шоҥго дек лишеме.

А тот продолжал петь:

А тудыжо тугак мура:

...Вставай на борьбу, люд голодный...

...Кынел кредалоаш, шужышо калык...

— Это какую песню ты поешь, любезный? — вкрадчиво спросил Горлов.

— Тый могай мурым мурет? — йодо эркынрак Горлов.

— Новую, — не задумываясь, ответил старик.

— Уым, — шижде ойлен колтыш Эргуваев.

— Веселая, хорошая песня!

— Мотор, сай муро!

— Тебе, что, в Сибирь захотелось? — зашипел Горлов.

— Тый мо, Сибирьыш логалнет? — чушлалтыш Горло.

— Волю почуял?

Эрыкым шижынат!

Против царя идешь, да?

Кугыжан ваштареш шогалнет, да?

— Упаси бог, — проговорил Эргубаев, перекрестившись.

— Юмо аралыже, — шоктыш Эргуваев, оҥжым ыресла.

— Как это можно идти против царя?

— Мый кугыжа ваштареш нигунамат ом шогал.

Он нам батюшка-бог на земле.

Вет тудо мланде ӱмбал юмына.

Он нас кормит, он нас поит, он нас от ворогов бережет...

Мемнам пукша-йӱкта, тушман деч арала.

— Ну ладно, ладно, — вмешался подошедший Пеньков.

— Йӧра, йӧра, — коклаш пурыш Пеньков.

Datasets:

d0rj
/

ru-mhr-parallel

Dataset Card for "ru-mhr-parallel"