Split (1)

train · 48.5k rows

text stringlengths 0 4.32k
Важна и социальная ответственность, тут Б. Малиновский выделяет главнейшую задачу этнографа3
Этнография, наука о человеке и его культуре, большей частью избегала жизненных проблем она пыталась укрыться за китайской стеной антикварных интересов. Во всех гуманистических изысканиях имеется сильное стремление заниматься мертвыми остатками вместо того, чтобы иметь дело с действительностью, поддерживать чисто академический интерес к теориям и воздерживаться от проверки доктрин на трудном пути практической деятельности. Этнограф прошлого чувствовал себя спокойно, плетя гипотезы о том, что случилось, когда человек старался развиваться от питекантропа эректуса или кого бы там ни было пытаясь изобрести происхождения и развития, антрополог сам изготовлял из своего внутреннего сознания различные истории и диффузии. И многие этнографы современности заняты изучением влияния египетской культуры на Центральную Африку, спорят о том, возникли ли все цивилизации в Месопотамии, Атлантиде или на Памире.
</s_text>

<s_text>
Эдуард Сэпир англ. Edward Sapir, səˈpɪər 26 января 1884 4 февраля 1939 американский лингвист и антрополог.
Член Национальной академии наук США 19344.
Сепир родился 26 января 1884 года в Лауэнбурге тогда в составе Германии, ныне город Лемборк в Польше в семье синагогального кантора. В семье его родителей, евреев-литваков Якова Давида Сапира и Евы Сегал, основным языком был идиш5. Когда он был ребёнком, семья перебралась в Ливерпуль, а затем 1894 в Нью-Йорк. В 1904 году окончил Колумбийский университет. С 1910 года по 1925 год был начальником этнографического отдела Канадской геологической службы в Оттаве. С 1927 года по 1931 год был профессором Чикагского университета, с 1931 года преподавал в Йельском университете. Член Американской академии искусств и наук с 1930, президент Американского лингвистического обществаангл. с 1933 и Американской антропологической ассоциации 1938.
Работая научным сотрудником в Калифорнийском университете 19071908, занимался описанием нескольких индейских языков запада США яна, такелма, вишрам и др., применяя к ним те же строгие методы анализа, которые используются при исследовании индоевропейских и семитских языков. После недолгого пребывания в университете Пенсильвании заведовал антропологией в Геологической службе Канады 19101925, и в этот период центральное место в его исследованиях занимали нутка язык индейцев северо-западного побережья и атапаскские языки. Позже он занимался навахо, хупа, юте и другими языками, а также провёл целый ряд широкомасштабных сравнительных исследований.
Его этнографические описания обретали особый блеск благодаря тому, что он занимался языками племён в своей работе Временная перспектива в аборигенной культуре Америки Time Perspective in Aboriginal American Culture, 1916 Сепир оригинальным образом использовал лингвистические данные в целях исторической реконструкции.
Глубокое знание сравнительно-исторических данных позволило ему установить генетическое родство между различными языками Центральной и Северной Америки в работе Central and North American Languages 1929, в которой он убедительно свёл большинство из общепризнанных 75 групп в шесть крупных макросемей. В сферу его интересов входили также языки Старого света и индоевропейская фонология, а также проблема международных языков. В книге Язык Language, 1921 Сепир показал, что каждый язык характеризуется основополагающими структурами, которые и определяют наличие в данном языке специфических звуков, слов и грамматических особенностей эти структурные черты языка-предка являются причиной сходного развития языков-потомков концепция дрейфа.
В период работы в Чикагском 19251931 и Йельском университетах Сепир заинтересовался психологическими аспектами анализа языка. Будучи председателем Отделения антропологии и психологии в Национальном научно-исследовательском совете 19341935, он способствовал проведению важных лингво-психологических исследований. По мнению Сепира, язык, культура и личность сливаются в единое целое язык это символический ключ к поведению, потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления. Большое количество статей и его семинар в Йельском университете Воздействие культуры на личность не только привлекли внимание антропологов к индивидууму в его культурной среде, но и оказали заметное влияние на теорию психоанализа.
Эдуард Сепир скончался 4 февраля 1939 года в городе Нью-Хейвен Коннектикут из-за проблем с сердцем.
Сепир был одним из крупнейших и влиятельнейших лингвистов первой половины XX века, ему принадлежат пионерские достижения в лингвистической типологии, фонологии, социолингвистике. Исследовал многие индейские языки Северной Америки, выдвинул ряд гипотез об их генетических связях. Его работы оказали влияние на американский дескриптивизм, но во второй половине века активно использовались и представителями функционального и генеративистского направления.
В своих работах Сепир высказывал некоторые идеи, близкие гипотезе лингвистической относительности, которую затем наиболее последовательно сформулировал Бенджамин Ли Уорф. Поэтому эта гипотеза известна под названием гипотеза Сепира Уорфа.
Сепир отрицал понятие примитивного языка он писал Когда речь идет о языковых формах, Платон стоит рядом с македонским свинопасом, а Конфуций с диким охотником за головами из Ассама6.
Издания на русском языке
</s_text>

<s_text>
Нутка, или нуу-ча-нульт индейское племя, большая часть которого живёт на территории Канады. Термин ну-ча-нульт относится к пятнадцати раздельно живущим, но этнически связанным народностям, считающим своим домом остров на Тихоокеанском побережье Канады Ванкувер. Во времена первых контактов народов было гораздо больше, но оспа и другие последствия контактов вылились в исчезновение некоторых групп, и объединение оставшихся наций в большие соседства. Племя нутка родственно племенам квакиутль, хейсла и нитинат. Язык нутка входит в группу вакашских языков.
Во времена ранних контактов с европейскими исследователями, вплоть до 1830-х годов, более 90 нутка погибли от болезней, передаваемых половым путём, малярии и оспы, а также в результате культурного переполоха, вызванного контактом с людьми с Запада.
Когда Джеймс Кук впервые встретился с нуу-ча-нульт из деревни Юкота, они сказали ему обогнуть на корабле остров, чтобы зайти в бухту. Кук воспринял эти слова как название их племени, поэтому долгое время это племя называли Нуутка. В 1978 году было принято использовать термин нуу-ча-нульт для описания всех индейских племён, населяющих западную часть острова Ванкувер.
</s_text>

<s_text>
Мифическое время в мифологии начальное, раннее, первое время, правремя нем. Ur-Zeit, время появления мира, сакральное время, предшествующее обычному, реальному, эмпирическому историческому профанному времени234.
В мифическое время тотемные, племенные первопредки, демиурги, культурные герои создавали нынешнее состояние мира рельеф, небесные светила, животные и растения, людей, образцы парадигмы и санкции хозяйственного, религиозно-ритуального социального поведения и др. Мифическое время представляется как время первопредметов, перводействий и первотворения. Представления об этом периоде отражены прежде всего в мифах творения космогонических, антропогонических, этиологических. Мифическое время представляется первоисточником архетипических первообразов, образцов24.
Представление о мифическом времени характерно прежде всего для архаической мифологии. Шведский этнолог Оке Хульткранц Åke Hultkrantz видит в обращённости мифического времени в прошлое основной признак всякой мифологии, отличающий её от религии, где главный акцент делается на переживание настоящего в его связи с будущим2.
В силу ряда особенностей мифологического мышления сведение причинно-следственного процесса к материальной метаморфозе в рамках индивидуального события, сущности вещи к её происхождению в мифологическом сознании объяснение устройства вещи тождественно рассказу о том, как она создавалась, а описание эмпирического мира истории его первотворения. Мифические прасобытия являются кирпичиками мифической модели мира2.
В мифопоэтическом сознании пространство и время не гомогенны. Высшей ценностью максимум сакральности обладает та точка в пространстве и времени, где совершился акт творения центр мира середина мира, и в начале само время творения мифическое время. Космогонические представления связаны с этими координатами, которые задают схему развёртывания всего, что есть в пространстве и времени, организуют весь пространственно-временной континуум. Ритуал особенно календарный и прежде всего основной годовой, отмечающий переход от старого года к новому также соотнесён с ними. Ритуальный годовой праздник в своей структуре воспроизводит порубежную кризисную ситуацию, когда из хаоса возникает космос5.
В дихотомии начальное сакральное время эмпирическое профанное время первое представляется сферой первопричин последующих действительных эмпирических событий. Изменения, происходившие в историческое профанное время формирование социальных отношений и институтов, эволюция в развитии техники, культуры, проецируются в мифическое время, сводятся к однократным актам творения2. Мир, созданный один раз, живёт затем в реальном времени по тем законам, которые были заложены при творении4.
Мифическое время представляется универсальным первоисточником магических духовных сил. В мифологическом сознании эти силы активизируются ритуалами, инсценирующими события мифической эпохи и часто включающими рецитациюкоммент. 1 мифов творения особенно во время календарных праздников, инициации и т. п., и продолжают поддерживать установленный порядок в природе и обществе. События эпохи первотворения, многократно воспроизводящиеся в обрядах, ритуально повторяются в сакрализованное время праздника особенно календарного. Это, однако, не означает, что мифическое прошлое вневременно, оно остаётся прошлым, магическая эманация которого доходит до носителей мифа через ритуалы и сны23.
Категория мифического времени характерна прежде всего для архаической мифологии. Классическим примером мифического времени является время сновидений в австралийских мифологиях. Этот общепринятый термин восходит к алтьира альчера центральноавстралийского племени аранда, у которых, по мнению немецкого этнографа К. Штрелова, он означает не столько сновидения, сколько мифических предков, вечных людей, странствовавших по земле в мифическое время. Эти тотемные предки, в отличие от богов развитых мифологий, хотя и могут в некотором смысле оживать в обрядах и снах, в своих потомках и сотворённых ими объектах, мыслятся как существа, жившие и действовавшие в прошлом, в мифическое время, а не как духи, ныне управляющие миром.
Мифическими предками также являются дема у папуасского народа маринд-аним и другие аналогичные мифические герои папуасских племён, культурный герой Ворон и его семейство в мифах северо-восточных палеоазиатских народов и северо-западных индейцев. Чукчи рассматривают миф как весть эпохи начала творения. Американский учёный Ф. Боас считал отнесение действия к начальным временам основной чертой мифа как жанра у североамериканских индейцев2.
Трансформированные представления об особой начальной эпохе встречаются и в развитой мифологии. Мифическое время может конкретизироваться как золотой век естественной, истинной жизни или, наоборот, эпоха хаоса, подлежащая упорядочению силами космоса. Мифологические начальные времена остаются фоном в архаической эпике Энума элиш Калевала, Эдда, адыгская и абхазская версии нартских сказаний, якутские и бурятские богатырские поэмы. Согласно той же модели воссоздаётся образ исторического героического прошлого в классических формах эпоса время аналогично мифическому времени также представляется как начальное, время действия предков, предопределивших последующий порядок эпоха Карла Великого, Владимира Святославича в русских былинах, короля Артура, китайских императоров Яо и Шуня, царство четырёх ойратов и др.234.
Мифическая модель времени, представленная дихотомией начальное эмпирическое время, обладает линейным характером. Эта модель с течением времени дополняется другой, перерастая в неё циклическую модель. Эта трансформация становится возможной благодаря ритуальному повторению событий первоначальных времён, а также календарных обрядам и развитию представлений об умирающем и воскресающем боге или герое, вечном обновлении природы, полезных злаков и др. Исполнение простых календарных обрядов наблюдается у северных австралийцев, папуасов и др. дальнейшее их развитие происходит в рамках земледельческих культур Средиземноморья, Мезоамерики и ряда других регионов.
Циклической моделью времени создаются мифологические представления, согласно которым происходит циклическая смена масштабных мировых эпох день Брахмы кальпа и ночь Брахмы в индийской мифологии гесиодовские пять веков с перспективой возврата золотого века цикл эпох, каждую из которых оканчивает мировая катастрофа в доколумбовых американских мифологиях и др. Развитые мифологии, где вселенная понимается в качестве арены вечной борьбы космоса и хаоса, помимо образа начального мифического времени порождают эсхатологический образ гибели мира Рагнарёк скандинавской мифологии, эсхатология манихейства и др. За гибелью мира согласно многим мифологиям должно произойти его циклическое обновление. Однако в ряде мифологий мир гибнет окончательно23.
на русском языке
на других языках
</s_text>

<s_text>
Ритуал лат. ritualis обрядовый от ritus торжественная церемония культовый обряд совокупность действий, сопровождающих религиозный акт или выработанный обычаем установленный порядок совершения чего-либо церемониал1. Ритуалы, обряды, танцы и другие действия выражали мифологическое отношение к миру. Миф и ритуал в архаической культуре составляют целостность. Мифология в совокупности с религиозно-мистическими обрядами становится существенной частью религиозных верований2.
И словарное определение, и другие источники показывают, что слово ритуал является синонимом слова обряд34. Однако ранее отношение понятий ритуал и обряд в разных источниках могло определяться иначе, когда считалось, что
Как и обряд, ритуал характеризуется символичностью действий, утратой их утилитарного значения6. Также ритуалу присуща строго установленная форма и демонстративность7.
Мифопоэтическая модель мира являлась моноцентричной, предполагала, что макрокосм и микрокосм, природное и социально-культурное, божественное и человеческое управляется единым принципом, мировым законом. Одну из важнейших характеристик мифологической модели мира составляет всесакральность, безбытность мира считается, что известны только правила организации сакрализованного мира, тогда как всё профаническое, в том числе бытовая сфера, причастно хаосу, случайному. Следовательно, в архаических обществах возникает потребность поддержания упорядоченного состояния, сохранения своего космоса, управления им, для чего служил прежде всего ритуал. В рамках ритуала человек боролся с десакрализацией, возрастанием хаотического начала. Ритуал занимал центральное место в жизни архаических обществ. По имеющимся данным, праздники могли занимать половину и более всего времени. Ритуал выполнял психологические задачи, в его рамках достигался высший уровень сакральности и наиболее интенсивно переживалось сущее, жизненная полнота, собственная укоренённость в окружающем мире. В ритуале предполагалось участие всех членов общества. В архаической культуре мифология занимала периферийное место, она служила комментарием ритуала. Для ряда архаических культур исследователи реконструируют ритуал, вовсе лишённый обычных форм мифологического сопровождения8.
В части источников, включая Большую советскую энциклопедию, ритуал определяется как религиозный обряд. Согласно определению Мэри Дуглас, ритуалы служат для выражения веры или приверженности определённым символическим системам9.
Практически все источники допускают нерелигиозное трактование понятия ритуал и, таким образом, полное отождествление его с понятием обряд1354. Тем не менее, например, Ю. В. Чернявская проводит чёткую границу между ритуалом и обрядом, определяя их как равнозначные формы преемственности культуры и дополняя их третьей формой обычаем. При этом обряд определяется как десакрализованный ритуал9.
Связь обряда ритуала и мифа давно отмечалась исследователями. Обряд представляет собой инсценировку мифа, миф выступает в качестве объяснения или обоснования обряда. Эта связь наиболее ярко проявляется в культовых мифах. Но о характере этой связи высказывались различные мнения. Представители мифологической и эволюционной школ полагали, что миф верование приоритетен перед ритуалом. Эту позицию разделяли Якоб Гримм, А. Н. Афанасьев, Эдуард Тайлор, Герберт Спенсер, Юлиус Липперт и др. В 1880-х годах возникла и вскоре стала преобладающей обратная точка зрения, которой придерживались Уильям Робертсон-Смит, Роберт Маретт, Арнольд ван Геннеп. Согласно Роберту Лоуи, в примитивных мифах весь церемониал просто проецируется в прошлое, как ритуал, преподанный сверхъестественным существом или тайно подсмотренный основателем, когда он исполнялся сверхъестественными существами10. Русский фольклорист Н. Познанский, изучавший народные заговоры, считал, что словесная часть заговора, то есть содержащая в себе мифологические отрывки, развивается из колдовского действия11. В марксистском направлении этой позиции придерживались И. И. Скворцов-Степанов и особенно обстоятельно Ю. П. Францев10. Последний выделял стадии развития мифа, начиная с культового или магического обряда12. С критикой односторонности ритуальной теории мифа выступили американский этнограф Джозеф Фонтенроз13 и советский фольклорист Е. М. Мелетинский14. Ритуальная теория мифа преобладала вплоть до 1950-х годов, когда против неё с позиций структуралистской теории мифа выступил французский учёный Клод Леви-Стросс, писавший о самостоятельности мифа, как своеобразной, чисто логической структуры, которая подчиняется лишь собственным законам. Однако ритуальная теория мифа остаётся преобладающей, хотя многие исследователи отмечают, что часто имеет место обратное воздействие мифа на обряд. По мнению Мелетинского, ритуалы представляют собой практически действенную сторону единого ритуальномифологического комплекса15.
Наиболее наглядна тесня связь мифа и ритуала в австралийских тотемических мифах, которые содержат своего рода пояснение и сакральное обоснование совершаемых тотемических обрядов. В обрядах разыгрываются эпизоды преданий о предках. Сходными с австралийскими, но более сложными являются тотемические мифы и обряды папуасов маринд-аним. Из числа мифологических рассказов народов Африки многие тоже связаны с культовыми обрядами, например, в мифологии догонов.
Уже в эпоху общинно-родового строя в связанной с религиозными обрядами мифологии возникла тенденция деления на два круга эсотерический священные мифологические сказания, доступные только посвящённым и экзотерический мифы для непосвящённых, отпугивающие их от тайных церемоний. В классовых, государственных религиях это деление проявилось сильнее тайные учения о богах принадлежали жреческим кастам и избранным адептам мистам, посвящаемым в мистерии.
Британский религиовед и этнолог Джеймс Фрэзер собрал из фрагментов и реконструировал Золотая ветвь систему древней, в своей основе аграрной, мифологии, надстроенной над разнообразной культовой обрядностью. Древняя аграрная религия включала магические акты воздействия на землю, приносящую урожай, моления к божествам покровителям земледелия и разнообразные в большинстве своём утраченные мифологические повествования об этих божествах. Наиболее наглядно в исследованиях Фрэзера показано тесное сращивание мифа и обряда на примере культа Осириса в Египте1016.
Древнегреческая мифология, несмотря на своё богатство, предоставляет лишь небольшое число примеров связи с обрядовой жизнью. Очевидная связь проявляется в основном в мифах о божествах и полубожествах, выступающих покровителями тайных культов Деметре и её дочери Коре Персефоне покровительницах земледелия и Элевсинских мистерий, Дионисе, который возглавлял посвящённые ему полутайные культы, а также всенародные праздники, великие и малые дионисии об Орфее, мифическом поэте, певце, основателе и покровителе секты орфиков о кабирах, тайный культ которых действовал на Самофракии о куретах, тельхинах, дактилях. Связь мифа с обрядом прослеживается в рассказах о подвигах героев Геракла, Тесея и др., где упомянуты учреждённые героем в память о его подвиге игры Олимпийские, Истмийские, Немейские и др. Первоначально они были обрядовыми действами.
Следы взаимодействия обрядности и мифологии заметны в Ветхом Завете. По мнению ряда библеистов, особенно Юлиуса Велльгаузена, многие повествовательные сюжеты Библии первоначально представляли собой обоснование каких-либо древних обрядовых действий. Так, рассказ о жертвоприношении Авраамом своего сына Исаака, которое в последний момент было отменено Богом Быт. 22118, не может рассматриваться как реминисценция действительно существовавшего института человеческих жертвоприношений, а является мифологическим обоснованием ритуала посвящения божеству первородных сыновей, что было в свою очередь символической трансформации ещё более древнего ритуала инициации мальчиков. Связь обряд миф отразилась также в обычае обрезания мальчиков. В книге Бытия введение этого древнего обычая, происхождение которого было забыто, объяснено прямым повелением Бога Аврааму Быт. 1710, 11 и др. и представлено как знак заключения народом завета договора с Яхве. Этот обычай стал своего рода этноразличительным признаком. Мифологическое обоснование получил в Библии также древний скотоводческий обычай вкушения весной мяса ягнёнка. Его установление связано с рассказом об освобождении евреев от египетского рабства Исх. 12328. Рассказ о законодательстве Моисея, его встречах с Богом на горе Синай Исх. 3 и др. представляет собой мифологическое истолкование и кодификацию древних и более поздних обрядовых предписаний и запретов, которым следовали еврейские племена частью ещё в кочевой период, частью в ханаанскую эпоху.
В Евангелиях имеется ряд сюжетов, которые рассматриваются как мифологизация ритуалов. Так, рассказ о Крещении Господнем может содержать историческую основу, но представляет собой новое мифологическое обоснование традиционной практики водяного обрядового очищения. Известно большое число примеров обратной зависимости народных и церковных обрядов, которые были построены на мотивах евангельских повествований. Такие инсценировки содержат в себе календарные обряды и праздники народов Европы. Наряду с обычаями и обрядами местного и нередко дохристианского происхождения, имеется много таких, которые изображают в лицах эпизоды евангельской истории прежде всего это средневековые мистерии инсценировки Рождества Христова, драматизация пасхального цикла страстей Христовых, начиная с использования пальм или заменяющих их ветвей ивы или иных деревьев, относящихся к ритуалу Входа Господня в Иерусалим, и вплоть до торжественного празднования Воскресения Христова, с возжиганием огней, облачения в торжественные светлые ризы, взаимных поздравлений Христос воскресе, колокольного звона и др. В большинстве случаев эти религиозные инсценировки теряли характер строгого обряда и становились народным развлечением, а отчасти входили в официальную церковную литургику10.
Помимо антропологического значения понятие ритуал имеет общее биологическое стереотипная форма поведения животных при различных стандартных коммуникациях1718. Биологическое значение ритуала таково, что, например, несовпадение брачных ритуалов может приводить к образованию новых видов19.
</s_text>

<s_text>
Сказка жанр фольклора или художественной литературы, эпическое, преимущественно прозаическое произведение с волшебным, героическим или бытовым сюжетом. Сказку характеризует отсутствие претензий на историчность повествования, нескрываемая вымышленность сюжета.
Слово сказка засвидетельствовано в письменных источниках не ранее XVII века. От слова казать5. Имело значение перечень, список, точное описание. Например, переписный документ Ревизская сказка. Современное значение приобретает с XVIIXIX века. Ранее использовалось слово баснь6.
Европейские народы, как правило, никак не обозначают фольклорную сказку, пользуясь для её определения самыми разными словами. Есть только два европейских языка, которые создали специальные слова для обозначения этого понятия русский и немецкий6. На латинском языке слово сказка передается через fabula. Но это слово обозначает не только сказку, но также разговор, сплетня, предмет разговора и т. д., а также рассказ, в том числе сказка и басня. В значении басня оно перешло в немецкий язык нем. Fabel. В немецком языке сказка обозначается словом Märchen. Корень Mar- означает новость, известие, -chen уменьшительный суффикс. Таким образом, Märchen маленький, интересный рассказ. Это слово встречается с XIII века и постепенно закрепилось в значении сказка7.
Архаический фольклор с трудом позволяет установить различение мифа и сказки. Носители традиции выделяют две формы повествования пыныл и лымныл в культуре чукчей, хвенохо и хехо у фон Бенин, лилиу и кукванебу у киривна в Меланезии и др. только условно могут соотноситься с мифами и сказками8.
Большинство исследователей не сомневаются в происхождении сказок из мифов. Архаические сказки сюжетно связаны с такими явлениями, как первобытные мифы, ритуалы, племенные обычаи. Мотивы, которые характерны для тотемических мифов и в особенности мифологических анекдотов о трикстерах, широко отразили сказки о животных. Мифологическое происхождение имеет универсальная по распространению волшебная сказка о браке с чудесным тотемным существом, которое временно сбросило звериную оболочку и приняло облик человека ср. сюжеты AT 400, 425 и др. чудесная жена в более поздних вариантах чудесный муж одаривает своего избранника удачей в охоте, мёдом если она пчела, богатым урожаем и др., однако покидает его по причинам нарушения им некоторого запрета не называть её по имени, не ругать и др.. Сказки, повествующие о посещении других миров с целью освободить находящихся там пленниц AT 301 и др. представляют собой аналоги мифов и легенд о странствиях шамана или колдуна за душой больного или умершего. Распространённые сказки о группе детей, которые попадали во власть такого персонажа, как злой дух, чудовище, людоед и их спасается находчивость одного из них AT 327 и др., или об убийстве сильного змея хтонического демона AT 300 и др., явяляются содежат мотивы, специфичные для посвятительного обряда8.
Предпосылкой трансформации в сказки обладающих обрядовой основой мифов, бывших частью ритуала или комментарием к нему, стал разрыв прямой связи мифов и ритуальной жизни. Исчезли специфические ограничения на рассказывание мифа, в число слушателей были допущены непосвящённые женщины и дети, что невольно изменило установку рассказчика на вымысел, внимание стало концентрироваться на развлекательности, вера в достоверность содержания ослабла. Из содержания исчезла наиболее священная часть, усилилось внимание к семейным взаимоотношениям персонажам, таким элементам как их ссоры, драки и т. п. Если мифу была свойственна установка на строгую достоверность, то в сказке она сменяется на нестрогую, что приводит к более сознательному и свободному вымыслу8.
В генезисе сказки существенную роль играет демифологизация времени и места действия. Строгая локализация событий, если она имела место, сменяется неопределённостью времени и места действия. В итоге демифологизируется и результат действия в сказке нет характерной для мифа этиологичности. В рамках мифа действия демиурга, даже подобные трюкам мифологического трикстера, мифологические приобретения наделены коллективным и космическим значением, определяют космогонический процесс, включая происхождение света, огня, пресной воды и др. сказка, повествуя о добываемых объектах и достигаемых целях героя, говорит о его личном благополучии, эти достижения имеют семейно-родовой, социальный характер. Например, герой волшебной сказки похищает живую воду, которая нужна ему, чтобы излечить больного отца в гавайские или европейские сказки и др. или добывает огонь для своего очага при помощи зверей сказки фон персонаж животной сказки заяц, паук при помощи хитрости похищает только для себя воду из колодца. Этиологический смысл мифа с временем вытесняют мораль сказки о животных, стилистические формулы, которые намекают на то, что повествования недостоверно в волшебных сказках. Демифологизируются также сами герои. Предпосылкой появления животных сказок стала десакрализация восходящих к сказаниям о мифологических трикстерах тотемных персонажей, в условиях сохранения зооморфности персонажей. Главным героем скахок о животных является зооморфный трикстер, его проделки составляют главные структурные элементы сюжета. В ходе забвения тотемических верований в животные сказки добавлялись бытовые мотивы8.
Герой волшебных и волшебно-героических сказок демифологизируется с полной антропоморфизацией и в некотором смысле с идеализацией он имеет божественных родителей, у него чудесное происхождение, иногда остаются тотемические особенности. При этом этот персонаж изначально не обладает магическими силами, которые согласно собственной природе имеет мифологический герой. В архаических сказках герой получает эти качества как результат инициации, шаманского искуса, особого покровительства со стороны духов. Сказочные сюжеты со значительным сохранением мифологической фантастики сохранились в культуре северозападных индейцев и др., где почувствуется о необычайных испытаниях сына или зятя солнца. Эти повествования представляют собой своего рода героические сказки, однако богатырство героя здесь ещё колдовского, шаманского характера. Персонаж, который затем впоследствии становится зятем солнца, был обнаружен в брюхе щуки, он сам способен обращаться в щуку, щука помогает ему тотемический мотив старуха даёт ему мешок с ветрами, при помощи которого герой тушит огонь, что насылает солнце, он охотится за дочерьми последнего, которые приняли образ коз или птиц, вместе с дочерьми солнца он улетает на землю8.
В ходе демифологизации персонажа, как предполагается, произошло взаимодействие собственно мифологических нарративов и различных архаических быличек-рассказов о встречах, происходивших в недавнем прошлом со злыми или добрыми духами. Центральными персонажами быличек являются обычные люди. Демифологизация часто сопровождается акцентом на не подающем надежд герое, обездоленном в социальном плане, гонимом и униженном представителе семьи, рода или селения. Примерами могут служить многочисленные персонажи бедных сирот в фольклоре таких народов, как меланезийцы, горные тибето-бирманские племена, эскимосы, палеоазиаты, североамериканские индейцы и др. Эти персонажи обижены сородичами и соседями, но духи становятся на защиту этих героев. Различные признаки такого низкого персонажа неумойка, незнайка, дурачок, который связан с золой и очагом, и др. обладают большим значением восходят к ритуально-мифологической семантике важно ритуальное значение, которым наделяется грязь, зола, лень, безумие, очаг и пр., сознательно обозначается именно социальная обездоленность героя. Сказки, где действующими лицами выступают сын или зять солнца и другие высокие герои, являются архаическими аналогами русских волшебных сказок про Ивана-царевича. Повествования о бедном сиротке грязном парне аналогичны таким персонажам, как запечники младшие братья, Золушка в сказках европейских народов, Иванушка-дурачок8.
Классическая волшебная сказка сформировалась значительно позже, чем классическая животная сказка, уже за рамками первобытной культуры. Первая известна только в фольклоре цивилизованных народов в странах Европы и Азии. Она отличается от архаических сказочных повествований в большей мере, чем архаические от мифа. Формирование классической волшебной сказки подготовили упадок, хотя и неполный, мифологического мировоззрения, трансформация, в ходе которой конкретно-этнографическая фантазия перешла в обобщённо-поэтическую. Архаический фольклор показывает сказочную фантастику такой же конкретно этнографичной, как и в рамках мифа, основанной на определённых племенных верованиях, тогда как классическая волшебная сказка отрывает сказочную фантастику от этой основы, создаёт условную поэтическую мифологию. Так, чудесные существа русской сказки являются иными, чем в рамках русской былички, которая отражает сохраняющиеся в конкретной среде суеверия. Для сказки, но не для мифа, специфичной является категория волшебного, которая по своему происхождению связана с магическим и сакральным, но не тождественна им. В сказке поэтизируются не только мифические существа баба-яга, змей, кащей и др., но и сами магические трансформации и колдовские действия8.
Собственно сказочную семантику можно интерпретирована лишь исходя из мифологических истоков. Однако в рамках сказочной семантики, но не мифологической, характерной является гегемония социального кода. Фундаментальные для мифа противоположности жизнь смерть и др. в существенной мере оттеснены социальными коллизиями, которые выступают в форме внутрисемейных отношений. Архаическая сказка лишь намечает семейную тему сказочная семья представляет собой символическое обобщение большой семьи сюжеты, повествующие о семейных распрях, угнетении падчерицы или обиде младшего брата могут быть интерпретированы в качестве знаков разложения рода. В мотиве младшего брата, предположительно, косвенно отражается вытеснение архаического минората и рост семейного неравенства. Образ мачехи объясняется нарушением эндогамии. Мотив мачехи и падчерицы в ряде устойчивых сюжетов европейских сказок является альтернативным мотиву инцестуального преследования отцом дочери стремления к крайнему нарушению экзогамии8.
Нарушения норм семейно-брачных отношений в формах инцеста или, напротив, женитьбы на слишком отдалённых невестах и взаимных обязательств свойственников становятся причиной серьёзных коллизий также в мифах, где они приводят к разъединению изначально связанных элементов космоса. Для их воссоединения требуются медиация и медиатор. В сказочных сюжетах те же нарушения лёгкая форма нарушения брачных запретов в сказочных сюжетах о тотемной жене, которая сбросила животную оболочку похищение царевны как наложницы змеиным персонажем, который является слишком далёким партнёром преследование отцом дочери инцестуальный сюжет или мачехой падчерицы, которая является слишком далёкой женой отца и др. даются в плане возможных социальных, но не космических последствий. Правильный брачный обмен всё в большей мере утрачивает свою коммуникативную функцию. В сюжетах палеоазиатских мифов о приключениях детей ворона, которые заключают правильные браки с существами, что персонифицируют и контролируют погоду и морской промысел с социализированными силами космоса. В сказочных сюжетах, где повествуется не о племенном благополучии на фоне космоса, а о личном счастье на фоне социума, брак имеющего низкий статус героя с царевной или низкой героини и царевича, который сопровождает повышение социального статуса героя, является чудесным выходом для персонажа из социальной коллизии. Среди сюжетов классической сказки имеются повествования о чудесном рождении героя как форме идеализации персонажа, но чаще высокое происхождение облечено в социальные формы типа царевича. Свадьба имеет задачу преодолеть фундаментальные противоречия на семейном уровне, ею осуществляется медиация в оппозиции низкого и высокого. В рамках архаических сказок тема женитьбы является периферийной. Семейные отношения в некоторых случаях становятся средством достижения хозяйственных успехов, получения магических предметов и т. п. В процессе перехода к классическим волшебным сказкам средство и цель поменялись местами. Даже в сюжетах о добывании диковинок поиски этих предметов, пера жар-птицы, живой воды и др., выступают только прелюдией к свадьбе царевны. В других сказках чудесные предметы являются только средством, обеспечивающем счастливый брак. Медиативная функция заключения брака сохраняется и в редких случаях, если и жених, и невеста обладают высоким социальным происхождением. В этих сюжетах герой часто сознательно скрыт под образом низкого и только затем обнаруживает своё настоящее происхождение, например, в сюжете о золотоволосом юноше и др.8
В целом семантика волшебного сказочного сюжета характеризуется сохранением основного мифологического противопоставления свой чужой, которое характеризует взаимоотношения героя и антагониста. Эту оппозицию волшебная сказка проецирует на такие плоскости, как дом лес ребёнок баба-яга, наше царство иное царство молодец змей, родная неродная семья падчерица мачеха и др. Нормы семейно-брачных отношений описываются в плане той же оппозиции от нормально экзогамного брака, который заключается с тотемной супругой и объединяет человеческое и животное, до их предельного нарушения норм инцеста8.
Классическая волшебная сказка уже не представляет успех или неуспех героя как прямое следствие соблюдения магических предписаний, получения магических способностей по итогу инициации или шаманского искуса, родственной или брачной связи с духами. Сюжет отрывает чудесные силы от персонажа, они в существенной мере работают вместо него. Эти силы благоволят по отношению к герою при условии соблюдения весьма отвлечённых правил поведения, которым диктуется структура сказочного поступка, основной принцип этого поступка герой обязан давать положительный ответ на любой вызов, в особенности тот, что ведёт к действию, даже если его источником является явным образом враждебное существо всякое предписание следует выполнить, а всякий запрет нарушить. Эта формальная система поведения характерна для сказок и не исключает возможную морально-этическую составляющую поступков героя, включая вежливость, доброту, щедрость и др. При этом волшебные силы оказывают герою активную помощь в совершении подвига, нередко работают вместо него, однако в правильном поведении всегда проявляет себя добрая воля героя, а в неправильном злая воля ложного героя8.
Как и миф, развитые сказки обладают единой морфологической структурой это цепь потери бед или недостач ценностей космоса или социума и их приобретения, которые связаны действиями героя, представляющими собой их результат. К числу этих действий принадлежат космогонические и культурные деяния демиургов в рамках мифа, проделки трикстера в сюжетах животных сказок, испытания героев в сюжетах волшебных сказок. Действия являются дистрибутивно тождественными, все эти деяния представляют собой промежуточные звенья между потерями и приобретениями. Однако миф и архаическая сказка выступают составляют метаструктуру по отношению к классическим волшебным сказкам. Архаическая сказка может повествовать о цепи потерь и приобретений, включающих неопределённое число звеньев. Она не всегда заканчивается положительным, счастливым финалом приобретением, хотя он и встречается чаще отрицательного потери. Все звенья являются в той или иной мере структурно равноценными и достаточно обособленными. Классическая волшебная сказка обязательно образует жёсткую иерархическую ступенчатую структуру из отдельных сюжетных звеньев, где одни сказочные ценности выступают средством для получения других. Аналогична и структура классической животной сказки, которая состоит из цепи трюков, также, пусть и в меньшей степени, чем в рамках волшебной сказки, иерархизированных один относительно другого. Иерархическая структура в волшебной сказке включает два или чаще три основных звенья, представляющих собой испытания героя предварительное дарителем контролируется знание героем необходимых правил поведения, основное подвиг, который ведёт к разрешению начальной беды или недостачи и дополнительное испытание для идентификации герою нужно доказать, что именно он совершил подвиг, после чего соперники и самозванцы посрамлены. Кончается классическая волшебная сказка всегда счастливо, обычно женитьбой на царевне и получением полцарства. Оказывается разрешена первоначальная беда-недостача, но также герой получает дополнительные приобретения как награду. Испытания героя в сюжете волшебной сказки могут быть сопоставлены с испытаниями, которые характерны для ритуалов посвящения инициации или брака более поздних в культуре архаических обществ и соответствующих этим ритуалам мифов. Через инициацию и иные переходные ритуалы, например, из одного возрастного состояния в другое, проходит каждый человек, то сказка, для которой характерен интерес к судьбе личности, широко применяет мифологические мотивы, связанные с посвятительными ритуалами. Этими мотивы отмечены вехи на пути персонажа испытания, получение магических сил, мотивы становятся символами героичности, например, победа над змеем и т. п. Так, ряд основных символов, мотивов, сюжетов и частично общая структура волшебных сказок связаны с посвятительными ритуалами, чему посвящены исследования П. Сентива и более поздние исследования В. Я. Проппа и Джозефа Кэмпбелла. Однако эквивалентом классической формы волшебных сказок в сфере ритуала скорее выступает свадьба как более молодой и индивидуализированный ритуал в сравнении с ритуалом инициации, с которым он частично связан в своём происхождении. Отсюда отчасти верным является утверждение, что инициация является ритуальным эквивалентом соответствующих типов мифа и архаических форм сказок, а свадьба развитых волшебных сказок. Большое число мотивов и символов, встречающихся в сказке башмачок Золушки, кольцо, запекается в пирог, невеста рядится в свиную или старушечью кожу в японском сказочном сюжете, невеста, оказавшаяся подставной, мнимой, невеста или жених бегут, запрещается называть родовое имя молодой жены и др. объясняются брачными обычаями и обрядами различных народов мира. В конечном итоге эти мотивы и символы восходят также к древней ритуально-мифологической семантике. Сказка сопоставляется также со свадебным обрядом в целом заключение брака с царевной или с царевичем становится конечной целью сказочного сюжета. Тем не менее, нельзя утверждать о принципиально ритуальном происхождении волшебных сказок, по той причине, что своеобразие фантастики сказочных сюжетов и жанровая форма сказки в значительной мере определяются также первобытными фетишистскими, тотемическими, анимистическими, магическими представлениями и специфическими особенностями мифологического мышления, мифологическими медиациями8.
Основные жанровые показатели, которые на стилистическом уровне противопоставляют волшебные классические сказки в качестве художественного вымысла мифам, включают традиционные формулы сказки, отмечающие неопределённость времени и места действия в зачинах сказки, указывающие на недостоверность на небылицу через категорию невозможного в сюжетной концовке и т. д. Зачины и концовки в классической волшебной сказке полярно противопоставлены формулам инициации которые указывают на мифическое время первотворения это было тогда, когда животные ещё были людьми и т. п. и формулам в финале этиологического характера архаических сказок. При этом в прямой речи в рамках сказочного повествования схематизировано сохраняются отдельные ритуально-магические элементы8.
Фольклорная сказка, в основе которой лежит традиционный сюжет, относится к прозаическому фольклору сказочная проза. Миф, потеряв свои функции, стал сказкой. Первоначально сказка, выделившаяся из мифа, противостояла мифу как
Фольклорная сказка имеет свою специфическую поэтику, в установлении которой настаивали А. И. Никифоров и В. Я. Пропп. Тексты данного жанра строятся с помощью установленных традицией клише
Фольклорная сказка отвечает трём требованиям фольклорной бытийности общефольклорные признаки
Сюжет фольклорной сказки, в отличие от сюжета литературной сказки, существует во множестве текстов, в которых допускается некоторая степень импровизации исполнителя сказочного материала. Тексты фольклорной сказки противостоят друг другу по степени схожести-несхожести как вариант-вариации. В сказковедении ставится проблема авантекста, разрешение которой решает вопрос о творческом мастерстве исполнителя сказочного фольклора, ведь он не запоминает текст сказки целиком, а порождает текст на глазах у слушателей, восстанавливая конструктивные элементы текста, тематические мотивы и стилистические общие места, формулы и пр.. Сказитель хранил в памяти сказочные сюжеты целиком или в форме единиц сюжета, т. н. мотива, и воспроизводил в исполняемой сказке. Сказковедение перечислило все обнаруженные сказочные сюжеты, собрав их в составленные указатели. Некоторые сказочные сюжеты встречаются в одном тексте контаминация сюжетов. Сказитель, для придания эпического замедления, использовал приём утроения действия в сказке. В сказковедении идёт постоянный поиск метода полного описания структуры текста фольклорной сказки. Для удобного описания текста исследователи выделяют, помимо композиционно-сюжетного и стилистического уровней текста, ещё идейно-тематический и образный уровни. В архаические времена распад первобытно-общинного строя фольклорная сказка напоминала миф мифологическая сказка или миф-сказка, однако и поздняя классическая сказка сохранила реликты мифологического сознания. Задача фольклористики, как междисциплинарной науки, стоящей на границе лингвистики, литературоведения, этнографии, вскрыть в тексте эти реликты.
Фольклорная сказка включает несколько жанров по другой классификации жанровых разновидностей одного жанра сказки. В науке о сказке существует проблема классификации сказочных жанров. В Сравнительном Указателе Сюжетов Восточнославянская сказка, созданном на основе указателя Аарне, в котором систематизирована европейская, а потом, в последующих редакциях, Стита Томпсона см. Указатель сюжетов фольклорной сказки, сказка народов мира, представлены следующие жанры сказочного фольклора
Многие фольклористы В. Я. Пропп, Э. В. Померанцева, Ю. И. Юдин, Т. В. Зуева различают в составе жанра Бытовые сказки две жанровые разновидности новеллистические и анекдотические сказки. Анекдотические сказки вбирают в себя сюжеты из группы Сказки об одураченном чёрте, многие сюжеты, отнесённые к анекдотам, некоторые сюжеты, включённые в раздел новеллистические сказки, и некоторые сюжеты, причисленные к волшебным сказкам.
В повествовательном фольклоре не всегда можно провести чёткую границу между жанрами. Так, легендарная сказка может совмещать признаки сказки и легенды, а прозаические переделки былин могут быть отнесены в особую жанровую группу Богатырская сказка. Изменение отношения к действительности носителей фольклора изменяет принадлежность повествования к тому или иному фольклорному жанру.
Сказка о животных животный эпос совокупность конгломерат разножанровых произведений сказочного фольклора сказка, в которых в качестве главных героев выступают звери, птицы, рыбы, а также предметы, растения и явления природы. В сказках о животных человек либо 1 играет второстепенную роль старик из сказки Лиса крадёт рыбу из воза саней, либо 2 занимает положение, равноценное животному мужик из сказки Старая хлеб-соль забывается.
Возможная классификация сказки о животных.
Прежде всего, сказка о животных классифицируется по главному герою тематическая классификация. Такая классификация приведена в указателе сказочных сюжетов мирового фольклора, составленного Аарне-Томпсоном и в Сравнительном Указателе Сюжетов. Восточнославянская сказка
Следующая возможная классификация сказки о животных это структурно-семантическая классификация, которая классифицирует сказку по жанровому признаку. В сказке о животных выделяют несколько жанров. В. Я. Пропп выделял такие жанры как
Е. А. Костюхин выделял жанры о животных как
Пропп в основу своей классификации сказки о животных по жанрам пытался положить формальный признак. Костюхин же в основу своей классификации отчасти положил формальный признак, но в основном исследователь разделяет жанры сказки о животных по содержанию. Это позволяет глубже понять разнообразный материал сказки о животных, который демонстрирует разнообразие структурных построений, пестроту стилей, богатство содержания.
Третья возможная классификация сказки о животных является классификации по признаку целевой аудитории. Выделяют сказки о животных на
Тот или иной жанр сказки о животных имеет свою целевую аудиторию. Современная русская сказка о животных в основном принадлежит детской аудитории. Таким образом, сказки, рассказанные для детей, имеют упрощённую структуру. Но есть жанр сказки о животных, который никогда не будет адресован детям это т. н. Озорная заветная или порнографическая сказка.
Около двадцати сюжетов сказок о животных это кумулятивные сказки рекурсивные. Принцип такой композиции заключается в многократном повторении единицы сюжета. С. Томпсон, Й. Болте и Й. Поливка, Пропп выделяли сказки с кумулятивной композицией в особую группу сказок. Кумулятивную цепевидную композицию различают
Другой жанровой формой сказки о животных является структура волшебной сказки о структуре смотрите ниже Волк и семеро козлят СУС 123, Кот, петух и лиса СУС 61 B.
Ведущее место в сказках о животных занимают комические сказки о проделках животных Лиса крадёт рыбу с саней с воза СУС 1, Волк у проруби СУС 2, Лиса обмазывает голову тестом сметаной СУС 3, Битый небитого везёт СУС 4, Лиса-повитуха СУС 15 и т. д, которые влияют на другие сказочные жанры животного эпоса, особенно на аполог басню. Сюжетное ядро комической сказки о животных составляют случайная встреча и проделка обман, по Проппу. Иногда сочетают несколько встреч и проделок контаминация. Героем комической сказки является трикстер тот, кто совершает проделки. Основной трикстер русской сказки лиса в мировом эпосе заяц. Жертвами её обычно бывают волк и медведь. Замечено, что если лиса действует против слабых, она проигрывает, если против сильных выигрывает Дм. Молдавский. Это идёт из архаического фольклора. В современной сказке о животных победа и поражение трикстера нередко получает моральную оценку.
Трикстеру в сказке противопоставлен простофиля. Им может быть и хищник волк, медведь, и человек, и животное-простак, вроде зайца.
Значительная часть сказок о животных занимает аполог басня, в которой выступает не комическое начало, а нравоучительное, морализующее. При этом аполог не обязательно должен иметь мораль в виде концовки. Мораль вытекает из сюжетной ситуации. Ситуации должны быть однозначными, чтобы легко сформировать моральные выводы. Типичными примерами аполога являются сказки, где происходит столкновение контрастных персонажей Кто трусливее зайца? АТ 70 Старя хлеб-соль забывается AT 155 Заноза в лапе медведя льва AT 156. Апологом можно также считать такие сюжеты, которые были известны в литературной басне с античных времён Лиса и кислый виноград АТ 59 Ворона и лисица AT 57 и многие другие. Аполог сравнительно поздняя форма сказок о животных. Относится ко времени, когда моральные нормы уже определились и подыскивают для себя подходящую форму. В сказках этого типа трансформировались лишь немногие сюжеты с проделками трикстеров, часть сюжетов аполога не без влияния литературы выработал самкто?. Третий путь развития аполога разрастание паремии пословицы и поговорки. Но в отличие от паремии, в апологе аллегория не только рациональна, но и чувствительна.
Рядом с апологом стоит так называемая новеллистическая сказка о животных, выделенная Е. А. Костюхиным. Новелла в животной сказке рассказ о необычных случаях с довольно развитой интригой, с резкими поворотами в судьбе героев. Тенденция к морализации определяет судьбу жанра. В нём более определённая мораль, чем в апологе, комическое начало приглушено, либо совсем снято. Озорство комической сказки о животных заменено в новелле иным содержанием занимательным. Классический пример новеллистической сказки о животных АТ 160 Благодарные звери. Большинство сюжетов фольклорной новеллы о животных складываются в литературе, а потом переходят в фольклор. Лёгкий переход этих сюжетов связан с тем, что сами литературные сюжеты складываются на фольклорной основе.
Говоря о сатире в сказках о животных, надо сказать, что литература некогда дала толчок к развитию сатирической сказки. Условие для появлении сатирической сказки возникает в позднем Средневековье. Эффект сатирического в фольклорной сказке достигается тем, что в уста животных вкладывается социальная терминология Лиса-исповедница АТ 61 А Кот и дикие животные АТ 103. Особняком стоит сюжет сказки АТ 254 Ёрш Ершович, которая является сказкой книжного происхождения. Поздно появившись в народной сказке, сатира в ней не закрепилась, так как в сатирической сказке легко можно убрать социальную терминологию. Так, в XIX веке сатирическая сказка непопулярна. Сатира внутри сказки о животных лишь акцент в крайне незначительной группе сюжетов о животных. И на сатирическую сказку повлияли законы животной сказки с проделками трикстера. Сатирическое звучание сохранилось в сказках, где в центре трикстер а там, где была полнейшая нелепица происходящего, сказка становилась небылицейисточник не указан 548 дней.
Волшебная сказка имеет в своей основе сложную композицию, которая имеет экспозицию, завязку, развитие сюжета, кульминацию и развязку см. также Конфликт литературоведение. По Проппу происходит от обряда инициации.
В основе сюжета волшебной сказки находится повествование о преодолении потери или недостачи, при помощи чудесных средств, или волшебных помощников. В экспозиции сказки присутствуют стабильно 2 поколения старшее царь с царицей и т. д. и младшее Иван с братьями или сёстрами. Также в экспозиции присутствует отлучка старшего поколения. Усиленная форма отлучки смерть родителей. Завязка сказки состоит в том, что главный герой или героиня обнаруживают потерю или недостачу или же здесь присутствуют мотивы запрета, нарушения запрета и последующая беда. Здесь начало противодействия, то есть отправка героя из дома.

Subsets and Splits

No community queries yet

The top public SQL queries from the community will appear here once available.